Пятая труба; Тень власти - Бертрам Поль - Страница 5

Человек, которого хозяин назвал советником, был им в прошлом году. Но ему понравилось, что его продолжают величать так, ибо он черпал в этом уверенность в своём переизбрании.

— Если это так, то так и нужно было сказать, — проворчал он, видимо, успокаиваясь.

— Да вы не дали мне времени, — сердито отвечал другой.

Мир не замедлил бы водвориться среди собеседников, если б не Шварц, которому нравилось устраивать стычки.

— У вас у всех совесть не чиста, — начал он опять. — Опускайтесь скорее на колени перед констанцким бургомистром Каспаром Мангольтом, временно исполняющим обязанности инквизитора, просите у него прощения и умоляйте его, чтобы он пощадил вашу жалкую жизнь. Или ещё лучше, идите во власяницах, посыпав главу пеплом, к его жене и умоляйте её, чтобы она заступилась за вас перед достопочтеннейшим кардиналом Томмазо Бранкаччьо. Это гораздо лучше обезопасит вас.

Шварц привык господствовать над ними, и теперь ни у кого не хватило духа спорить с ним. Но бургомистр, чувствуя, что дело идёт о его чести, и сознавая, какую власть дали ему его слова, не преминул ею воспользоваться.

— Я научу вас относиться с уважением и к моей должности, и к моей семье, мастер Шварц! — резко крикнул он. — Вы не должны думать, что вы можете безнаказанно делать то, что не смеют делать другие. Все отлично знают, что вы были в сношениях с учениками Гуса в то время, когда его сожгли, или до этого. Ещё недавно до сведения моего дошло, что вы имеете общение с подозрительными людьми и что в вашем доме ведутся мятежные разговоры. Я предостерегаю вас, мастер Шварц, что если вы не измените своего образа действий, то я буду вынужден сообщить о вас властям. Вы, конечно, знаете, что самое меньшее, что с вами сделают, — это присудят вас к наказанию, которое вы едва ли желаете для себя.

Теперь струсил и Шварц. Он понял, что дело принимает серьёзный оборот. Буря, которую он вызвал, разразилась над его собственной головой. Правда, он был слишком умён и прекрасно понимал, что едва ли собор, осудивший на сожжение таких людей, как Гус и Иероним Пражский, захочет накануне своего закрытия сжечь такого незначительного человека, как он. Но он понимал также, что суд епископа, а потом, может быть, и самого папы не преминет взять с него хороший штраф, сообразно его состоянию. А дела Шварца шли в гору со времени смерти его жены, когда, наконец, он избавился от вымогательств отца Маркварда. Шварц был слишком практичный человек и не стал бы рисковать своим состоянием ради защиты своих убеждений или ради удовольствия подразнить бургомистра Мангольта. Поэтому он быстро изменил манеру держать себя.

Поднявшись со своего стула, он подошёл к бургомистру и, взяв его за жирный подбородок, сказал:

— Послушайте, дорогой мой, ведь вы не будете слишком строги к нам? Ведь мы все — ваши дети и любим вас, хотя иногда, может быть, и сердим вас. Простите нас, как отец прощает своих детей. Вы ведь знаете, что язык мой — враг мой и что я не всегда понимаю то, что говорю. Во всём этом виноват Шрамм, — прибавил он, сердито поворачиваясь к трактирщику. — Зачем ты, плут, дал нам такого крепкого вина? Дай нам полегче; с водой или сидром, какое ваш брат обыкновенно подаёт гостям. Принеси кувшин самого лучшего для его милости.

Трактирщик улыбнулся. Раздражённое выражение лица сменилось у бургомистра важным и строгим.

— Ну, вот, — продолжал Шварц, — мы здесь все раскаиваемся, как только можем, и стараемся вернуть ваше расположение. Нам ведь и в голову не приходило сказать что-нибудь такое, чего не следовало. Не так ли?

— Конечно, разумеется, — подтвердили другие.

— Ну, вот видите. Неужели вы будете ещё упрямиться, бургомистр?

— Я очень рад, что вы наконец поняли своё положение, мастер Шварц, — с достоинством заговорил бургомистр. — Конечно, у меня не было желания доносить о том, что не говорилось серьёзно. Но я предостерегаю вас. Будьте осторожны и не заставляйте меня действовать против моих убеждений.

— Ваша милость, в самом деле намереваетесь ввести в нашей среде светскую инквизицию и превратить первого сановника города в орудие церкви? — вдруг раздался низкий голос городского секретаря. Этот голос по-прежнему звучал спокойно, но резал, как нож.

Мангольт встрепенулся и покраснел. Все взгляды были обращены на него. Секретарь стоял так спокойно во время ссоры, что все даже забыли о его присутствии.

— Занимайтесь лучше своим делом. Я лучше вас знаю, что мне делать. Если я буду докладывать о нечестивых мнениях, то я исполню только то, что должен сделать всякий христианин. Наш первый долг — служить церкви и вере.

— Однако не так давно в этой самой комнате кто-то сказал, если не ошибаюсь, вы, ваша милость, что наш первый долг служить Господу Богу.

В тишине, охватившей компанию, эти слова прозвучали как-то торжественно и грозно. Все глядели на бесстрашного оратора.

Сначала Мангольт не нашёлся, что ответить.

— Как же мы можем исполнить наш долг по отношению к Господу Богу, если мы не будем повиноваться церкви и защищать правую веру? — сказал он наконец. — Разве мы не получили Его обещаний насчёт церкви? Отвечайте же, господин секретарь, желающий поучать других.

— По временам церковь действует так, как будто она получила совсем другое обещание.

— Так иногда может казаться. Но разве мы, светские люди, можем рассуждать о делах духовных? Разве мы можем отпускать сами себе грехи и умилостивлять гнев Господень? Когда вы будете умирать, то сами обрадуетесь священнику, который может примирить вас с Богом и отогнать дьявола. Ибо нет червя, который не умер бы, а огонь, ждущий нас, огонь неугасимый!

И он сам содрогнулся, воображая то, о чём говорил.

Один или два из собеседников перекрестились.

— Бургомистр прав. Никто не знает, что нас ждёт. Однажды, года два тому назад, я слушал как-то проповедь магистра Гуса, и мне казалось правильным всё, что он говорил. Но ночью я видел страшный сон. Мне приснилось, будто злая крыса пожирает все мои припасы.

— Я тоже видел странный сон, — тихо прибавил третий. — Будем осторожны. Бургомистр прав.

— Конечно, — промолвил Шварц. — Итак, предоставим ему заботу о нашем городе, а заботу о наших душах священникам. А сами будем веселиться и избегать волнений.

Он подошёл к дочери трактирщика, которая, несмотря на приказание отца, опять тихонько прокралась в комнату и стояла, слушая, у буфета. В пылу спора никто и не заметил её присутствия. Подойдя к ней, Шварц обнял её за талию и сказал:

— Вот хорошенькая девица, которая так и ждёт поцелуя. Будем брать хорошее везде, где оно попадается.

И он стал целовать девушку, которая со смехом старалась отбиться от Шварца, впрочем, не особенно сильно.

— Не бойся ничего, красотка, — говорил Шварц. — Твой отец человек умный и, когда нужно, умеет ничего не замечать.

— Я уверен, что вы говорите это в хорошем смысле, советник Шварц, — с улыбкой промолвил трактирщик.

— Конечно. Я никогда не поступлю с ней как какой-нибудь капеллан. А? Капеллан или красивый новый августинец?

— Фи, — протестовала девушка, — вы становитесь грубы, мастер Шварц.

Вместо ответа Шварц закружился с нею в танце, а затем громко расцеловал её.

Все смеялись. В последний год заседания собора все старались веселиться, как только можно, и не легко было смутить чем-нибудь не только мужчин, но и женщин.

Не смеялся только один человек. Он медленно отошёл в другой конец комнаты, взял фонарь, стоявший на лавке, и осторожно зажёг его. Затем он надел свой плащ, нахлобучил на голову меховую шапку, взял фонарь и, не говоря ни слова, пошёл к двери.

Все смотрели на него.

— Не сошли ли вы с ума, секретариус? Ведь вы идёте на улицу с фонарём среди бела дня? Или, может быть, винцо дяди Шрамма делает такие чудеса, что вы уже больше не отличаете дня от ночи?

— Я отправляюсь искать человека, — коротко ответил секретарь. Не промолвив более ни слова, он повернулся, открыл дверь и вышел.

Компания была поражена. Все смотрели на дверь, через которую вышел секретарь, и молчали. Наконец кто-то спросил: