Мамалыжный десант - Валин Юрий Павлович - Страница 41

Тимофей жестом показал пленному: лечь харей вниз – и ни звука! Движение пистолета майора Бэлашэ вроде бы убедило, уткнулся мордой в траву, но явно не оставил буржуйско-офицерских сомнений. Пришлось тихонько провести ребром лопатки по потному загривку. Пленный замер.

Немцы приблизились. Похрустывал подорожник под подошвами, донеслось тяжелое дыхание. Притомились, так и проходите мимо, не задерживайтесь. Небось отрезало вас, к своим норовите прошмыгнуть, так и валите, ночи сейчас не особо длинные, незачем задерживаться. Потом вас добьем, успеется с этим…

Как же, прошли они. Что-то сказал идущий предпоследним раненый – бинты белели под распахнутым кителем. Ведущий оглянулся, фрицы свернули к сараю. Один помог сесть раненому, остальные попадали как попало, пулеметчик с облегчением прислонил свое оружие. Понятно, перекур.

Усталые немцы коротко переговаривались, пленный рядом с Тимофеем все больше напрягался. Понимает, полиглот образованный. Надо бы его хребет лопаткой потрогать, напомнить о том, что молчание не только золото, но и жизнь. Но у бойца Лавренко рук имелось ограниченное количество: в одной пистолет, в другой – последняя граната. Оставалось использовать методы чисто дипломатического убеждения.

– Не рискуйте. На том берегу русские. Немцам все равно не уйти, – прошептал Тимофей в ухо пленного.

Майор плотнее вжался лицом в траву, но его зад оставался напряженным. Выгадывает, скотина. Вообще, нужно пленным непременно рот затыкать и руки связывать. Конечно, возможностей для этого было маловато, только теперь не легче.

Немцы взялись за бодрящее средство – звякнула крышечка фляги, долетел запах коньяка. Практически над головой гады сидят, десять шагов, слышно, как фляга булькает, как бурчит в животе у среднего фрица.

Из города донеслась автоматная очередь, начали стрелять часто, немцы забеспокоились, зашпрехали, но стихло столь же внезапно, как и началось. И фрицы замолчали. В большой печали гады, так оно и правильно.

Сквозь плетень было видно так себе, в основном ноги и сапоги, еще руку с флягой. Немецкий раненый не шевелился – нехорошо ему, силы копит. Да и хватит сидеть, идите уж себе.

Тимофея волновало то, что противник сидел практически на резиновом жилете. Конечно, не до него немцам, ноги бы унести, но все же… И тут боец Лавренко беззвучно выматерился: один из фрицев не поленился дотянуться до резинового трофея и с недоумением взялся щупать. Вот же мародерская морда, что истинно фашистская сущность делает – подыхать будет, а случай прикарманить чужое не упустит. Ладно, бумаги ему на кой черт? Все равно бросит.

Немец, действительно, пощупал тяжелую резину и разочарованно оставил. Но тут же, кряхтя, поднялся на ноги. Облегчался он на стену, в шаге от камрадов, только-только не забрызгал. Европа, что с него возьмешь. И оказался прямо жуть какой деятельный: застегивая штаны, шагнул к плетню, принялся озирать плавни. Тимофей успел бесшумно поджать ноги, но сапоги майора торчали как нарочно. Может, и нарочно, черт его знает.

Немец глянул ближе, увидел лежащие сапоги, не особо поверил своим глазам – брови вскинулись, исчезли под каской. Лапнул себя за погон, ища ремень оружия – ага, а винтовка у стены сарая стоит.

Тимофей выстрелил фрицу в грудь – с левой руки, но с полутора метров не промахнешься. Тут же врезал гранатой по вскинувшемуся майорскому затылку, вырвал чеку и подбросил «лимонку» через плетень, с тем, чтоб под стену закатилась. У сарая молчали в ошеломлении, уж очень внезапно все вышло. Боец Лавренко успел выстрелить дважды – в щель рассохшегося плетня, целясь в пулеметчика. Вроде попал, но тут началось…

Немцы успели среагировать – частью вскочили, а те, что поопытнее, наоборот, на земле растянулись. Гухнула граната, у сарая завопили-застонали, открыли стрельбу. Тимофей вжимался щекой в помятую траву, прикрывал голову плоскостью саперки. Сверху за шиворот сыпались щепки плетня. Вообще-то фрицы вели бой не с оградой, а с плавнями: не осознали, что почти в упор по ним стреляли – наверное, в то мгновение пытались рассмотреть, что к ним прилетело. Непоседливый ссыкун подсказать камрадам уже ничего не мог…

Поганое длинное мгновение. Сделать ничего нельзя, лежи, жди, когда тебя прошьет. Хорошо, что у немцев по большей части были винтовки, автомат один строчил, да и тот с края, плетень не цеплял. Но близко-то как. Тимофей сжался и для отвлечения попытался вспомнить, сколько патронов осталось в магазине пистолета. Вот же оружие, привыкнуть невозможно, только и толку с него, что легкое…

Фрицы чуть поугомонились. Перезаряжались, кто-то у них надрывно стонал и задыхающейся скороговоркой вспоминал о боге. Лишь автоматчик короткими нервными очередями чесал по плавням. Лупи-лупи, здешние болота автоматиком не проймешь…

В отдалении хлопнуло, через секунду в небе зажглась осветительная ракета. Прямо над сараем подвесили, как нарочно. Ослепление от вспышек выстрелов прошло, и Тимофей разглядел корчащегося, держащегося за живот раненого немца. Валялся неподвижно еще один, придавленный через грудь пулеметом. Остальные залегли, расползшись вдоль стены, держали оружие наготове и вертели головами. Тут по сараю ударили из пулемета. Лупили с противоположного берега канала, патронов не жалели – длинные очереди, трассеры гасли, впиваясь в стену…

Ракета в небе наконец погасла. Тимофей догадался, что сейчас фрицы дернут ползком вдоль берега. К плавням не решатся, а под пулеметом сидеть смысла нет. А прав был рядовой Лавренко, рядом-то наши, вот на том берегу и есть. Но отползая, фрицы запросто могут плетень обогнуть. Стрелять придется в упор.

Тимофей пополз через пленного, метя к краю ограды, но тут майор Бэлашэ пришел в себя и заворочался. Стукнутость «лимонкой» ума пленному не прибавила: то ли вскочить хотел, то ли срочно на карачках к семье возвращаться. Пришлось ткнуть его куда попало черенком лопаты. А из-за края плетня уже выглядывал фриц…

Спасло то, что заречный пулемет вновь начал долбить, и ползучие немцы плотно к земле жались. Пока фриц выкидывал вперед ствол своей винтовки и разворачивал, скатившийся с майорской спины Тимофей выстрелил ему в лицо. Даже руку вытягивать не пришлось, ствол ТТ и так почти уперся в переносицу немца. Голова фрица только слегка и дернулась…

Зато с другого фланга заплетневой позиции кричали и стреляли. Вылетела из рук выбитая пулей саперка. Тимофей судорожно зашарил по своей задней части, выковыривая из карманчика кобуры запасной магазин: пустой пистолет в руке сдвинул затвор в заднее положение и ждал перезарядки. Пальцы не особо слушались, кожа кобуры разбухла и не отдавала магазин…

Из-за сарая вынырнула пара быстрых и темных огромных фигур. Запульсировали короткие вспышки на автоматных стволах. Лишь один из ползущих немцев успел вскрикнуть. Стало тихо. Даже пулемет за протокой-каналом угомонился.

– Только фрицы, – по-русски сказала темная тень, присевшая на колено у сарая.

– Не, не только, – с облегчением откликнулся Тимофей из-за плетня.

Смершевское начальство он узнал сразу, но оставались сомнения, уж очень огромными и черными выглядели майор и Нерода. Но голос-то однозначный.

– Жив, Тимка?!

Сбоку плетня возник старший лейтенант, автомат он держал наготове, в этакой характерной косоватой манере.

– Жив пока. – Тимофей наконец-то запихал в пистолет полный магазин, и затвор встал на место. – Майор вот не знаю, может, и зацепило.

Нерода проверял битых фрицев, майор Коваленко, прикрывая фонарик, разглядывал физиономию пленника, тот болезненно жмурился. Старший лейтенант вернулся, присел рядом.

– Готовы немцы, один доходит. Так это Бэлашэ?

– Не знаю. Вроде похож, но с другой стороны… Да я вообще так себе опознаватель, – пробормотал майор Коваленко. – Сейчас Жеку дождемся.

– Да Бэлашэ это. Майор. Он и не отрицает, – сказал Тимофей. – А харю комары попортили. И вообще, он перенервничал.

– Ты чего, допрашивал его? – изумился майор.

– Нет, только уточнил имя-звание, когда по плавням шли. Он не особо упертый; если покормить и дать дух перевести, вполне должен разговориться, – предположил боец Лавренко.