Балтийская трагедия: Агония - Бунич Игорь Львович - Страница 12

Капитан-лейтенант Гусельников являлся комиссаром дивизиона сторожевых кораблей, а потому своё неудовольствие по поводу его присутствия на сторожевике старший лейтенант Орлов держал при себе. Кроме гитары военком дивизиона притащил на «Снег» своего любимца — пушистого сибирского кота, без которого просто не мог жить. Даже во время политзанятий держал его на коленях и поглаживал...

Три однотипных сторожевика — «Снег», «Буря» и «Циклон» стояли в Минной гавани кормой к причалу и лагом друг к другу. На флоте этот дивизион, в состав которого входила ещё и «Туча», ныне ремонтирующаяся после подрыва на мине в Кронштадте,— называли «дивизионом плохой погоды», часто вместо слова «плохой» употребляя более крепкое словечко.

Все эти сторожевики, принадлежащие к так называемому проекту 39, были построены на заводе им. Жданова в Ленинграде. Разговоры об их строительстве велись ещё с начала 20-х годов, когда начали осуществляться планы по модернизации доставшихся в наследство от Императорского флота трёх линейных кораблей. Линкорам необходимо было охранение и это легло в основу концепции создания новых сторожевиков, чьё соединение так и называлось: «Дивизион сторожевых кораблей бригады линейных кораблей Краснознаменного Балтийского флота». Столь длинное и нескладное название, конечно, сразу было вытеснено фольклорным, но более звучным: «Дивизион плохой погоды», поскольку все сторожевики этой серии (а построено их было для всех морских театров 18 единиц) были названы в честь тех стихийных явлений природы, которые знаменуют плохую или очень плохую погоду.

Самый старый из стоящих в Таллинне сторожевиков — «Циклон» — вошёл в строй ещё в июле 1932 года, а самый молодой — «Снег» — в конце сентября 1938 года, став последним кораблём всей серии. («Буря» вступила в строй в ноябре 1936 года).

Все сторожевики, разнясь друг от друга мелкими деталями, имели 600 тонн водоизмещения, могли развивать скорость до 21 узла, несли два 102-мм орудия, две 45-мм зенитных установки, трёхтрубный торпедный аппарат, 2 бомбомёта и принимали на палубу до 20 мин.

Корабли принимали участие в войне с Финляндией, прошли после неё ремонт и с первых же дней этой войны включились в боевые действия на Балтике.

30 июня «Снег» и «Туча» под эскортом «малых охотников» выставили мины в Ирбенском проливе. 6 июля «Снег» был впервые атакован самолётами противника, когда в составе отряда эскадренных миноносцев следовал на очередную минную постановку. Из-за повреждения в машине сторожевик отстал от отряда и при появлении самолётов был вынужден освободиться от мин, сбросив их за борт. 12 июля «Снег» и «Буря» выставили четырьмя банками 60 мин юго-западнее Ханко.

18 июля «Снег» и «Туча» вместе с эсминцами «Сердитый» и «Грозящий» ставили мины на подходах к Риге. Сторожевики имели на палубах по 30 мин. В самом начале операции под кормой «Тучи» взорвалась одна из выставленных мин. Сторожевик сильно тряхнуло, мины подбросило на рельсах. Корму деформировало, погнуло гребные валы. Румпельное отделение оказалось затопленным. Мины пришлось сбросить за борт. «Снег» взял поврежденного собрата на буксир и повел его в Муховэйн. На переходе сторожевики 17 раз атаковались самолётами противника, но ни одна бомба в цель не попала.

5 августа «Снег» и «Циклон» выставили 60 мин на походах к о. Утэ, а 12 августа «Снег» и «Буря» вышли на минную постановку в районе Ханко, после чего вернулись в Таллинн, где и стояли с тех пор.

Угловатые, с огромным полубаком и двумя нелепо торчащими разновеликими трубами, эти сторожевики оставили по себе славную память и были любимы моряками. Они ставили мины прямо у оккупированного побережья (каждый с июня по август выставил более 300 мин), эскортировали транспорта, эсминцы и подлодки, спасали экипажи потопленных кораблей, обстреливали берега, занятые противником, перевозили десанты и боеприпасы, качались в дозорах, отбиваясь от бомбардировщиков противника, отгоняли от беззащитных пароходов хищные немецкие и финские торпедные катера.

Двухнедельная стоянка в Таллинне ничем не ознаменовалась для этих маленьких кораблей. Авиация их игнорировала, а шальные снаряды — щадили...

Старший лейтенант Орлов встал с койки, одел фуражку и направился на мостик, чтобы не слышать бренчание комиссарской гитары. Комиссар играл совсем неплохо, но командир сторожевика его терпеть не мог и не скрывал этого, за глаза называя скоморохом. Комиссар это чувствовал и редко в присутствии командира позволял себе подниматься на мостик. А если делал это, то стоял молча.

Генерал-майор Николаев, забывшийся коротким сном на жестком топчане своего командного пункта, почувствовал, как адъютант коснулся его плеча: «Товарищ генерал! Иван Федорович...»

Ещё не открывая глаз, Николаев услышал гром начавшейся канонады. Немцы начали сегодня артподготовку раньше обычного.

Откинув шинель, генерал встал, подтянул ремень и подошел к столу с картой обстановки.

Помощник начальника оперативного отдела штаба майор Крылов, до этого что-то кричавший по телефону, доложил командиру корпуса, что противник силами до двух полков пехоты при поддержке танков перешел в наступление в восточном секторе обороны города. В Пирите идут уличные бои. Возможно, что туда прорвались десантники, высаженные накануне на полуострове Виймси. Связи с ними нет. Пока противник наступает на парк Кадриорг и в направлении пригородного поселка Козе. Наступление поддерживается двумя тяжёлыми батареями немцев. Полковник Парафило докладывает, что если ему срочно не подбросят подкреплений, то он сможет продержаться не более двух часов.

Генерал Николаев позвонил в штаб флота, где находились член его Военного совета генерал Москаленко и военком 10-го корпуса Козлов. Генерал хотел узнать, почему прекратили огонь корабли. Возможно, в штабе флота не знают, что противник возобновил наступление и через несколько часов может ворваться в город.

Пока Николаев дозванивался до штаба КБФ, оттуда неожиданно позвонил оперативный дежурный и напомнил командиру корпуса, что он в 10 часов утра должен прибыть на совещание к командующему флотом.

Генерал о совещании знал, но забыл. А вспомнив, недовольно проворчал, что ежедневными совещаниями немцев не остановишь, и раздраженно спросил дежурного, почему корабли не ведут огонь на восточном секторе, где противник, похоже, снова прорвал фронт. Дежурный ответил, что корабли немедленно откроют огонь, как только получат данные с корректировочных постов. То есть с рассветом. Не по своим же лупить! Генерал хотел отчитать дежурного за излишнюю разговорчивость, когда на КП не вошли, а буквально вбежали Москаленко и Козлов. По их возбужденным лицам было ясно, что произошло что-то чрезвычайно важное и неожиданное.

— Что ещё случилось? — хрипло спросил Николаев.

— Уходим, Иван Федорович! — выпалил Москаленко.

— Кто уходит, куда уходит? — не понял командир корпуса. — Докладывайте толком.

— В Ленинград уходим, — пояснил генерал Москаленко, бросая фуражку на стол и садясь, чтобы отдышаться.— Получен приказ Ставки и от Ворошилова.

— А почему Трибуц ничего не сообщает? — спросил генерал Николаев.

— Видимо, сегодня доведёт на совещании, — предположил Москаленко. — Мы в штабе узнали от адмирала Пантелеева, что приказ получен. Он просил пока об этом не распространяться, но подготовиться к отводу войск таким образом, чтобы немцы не ворвались в порт на их плечах.

— На основании чего я дам директиву в войска, — удивился командир корпуса, — если у меня нет ни письменного приказа, ни даже устного указания?

— Директиву направим сегодня после совещания, — подсказал Москаленко. — А пока надо составить план отвода войск в гавани и план прикрытия...

Затрещал зуммер полевого телефона. Майор Крылов взял трубку. Противник силами пехотной бригады при поддержке танков перешел в наступление на западном участке обороны, явно намереваясь отрезать Палдиски от Таллинна по линии Кейла-Суурупи. Батарея №187 на мысе Суурупи осталась без какого-либо прикрытия, один на один с противником и взывает о помощи...