Меня зовут Шон - Макгоуэн Клер - Страница 48

— Это из-за Сьюзи? Они собирались уехать вдвоем?

— Только не это, — Конвей улыбнулся, будто игрок в покер, выкладывающий на стол выигрышную комбинацию. — Он хотел слинять от вас обеих. И от тебя, и от этой назойливой потаскухи, которая подзуживала его бросить тебя. Он хотел начать новую жизнь. А когда она сказала, что залетела… В общем, дело стало совсем срочным. Понимаешь? — Увидев мой осуждающий взгляд, он снова рассмеялся. — О, Элли-красотка. Ты и в самом деле ничего не знаешь, дорогуша. Ты в самом деле решила, что он мертв?

Мир внезапно остановился.

— Что?!

— Я же тебе сказал. Как думаешь, почему он въехал в дерево? Только что с ним все было хорошо, он разговаривал и все такое, и вдруг отбросил коньки. И от страховки отказался незадолго до этого — страховые всегда начинают разнюхивать, если застрахованный внезапно умирает. Так ведь? Так зачем давать им такую возможность? Они куда въедливее полиции. — Конвей дружелюбно улыбнулся мне, и это было ужасно. — Элинор, любовь моя, Пэдди не умер. Это просто очередной его фокус.

Жизнь, которую я и так считала разбитой вдребезги, продолжала крошиться на миллионы осколков. Это ложь. Этого не может быть. Он умер, я стояла у его могилы. Было вскрытие. В гробу лежало тело, хотя, надо признаться, я его не видела. Не хотела видеть. Это не могло быть правдой. Это какой-то жуткий триллер. Кто-то же лежал в гробу, а я знала достаточно о больничных порядках в случае смертей, не связанных с естественными причинами, чтобы знать, что врачи не могли ошибиться. Чтобы констатировать смерть моего мужа, им нужно было тело человека, похожего на него. А как он мог ниоткуда раздобыть такое тело? Нет, это какая-то бессмыслица. Я еле выдавила из себя:

— Воды… Пожалуйста, можно попить?

Когда Конвей вышел из комнаты, я забыла о намерении ни к чему не притрагиваться и плюхнулась на этот ужасный диван. Ноги подкосились, силы оставили меня. Нет-нет-нет! Этого не может быть! Это какой-то бред!

С другой стороны, разве в глубине души я не подозревала, что здесь что-то не так? Что кто-то вроде него, такого сильного и умного, не мог погибнуть на пустынной сельской дороге? Мысль, казавшаяся совершенно безумной, стучала в моей голове, словно шаги по твердому камню. Неужели в вихре лжи, окружавшем моего мужа, наконец отыскалась правда?

Спустя мгновение Конвей принес немного воды в мутном стакане.

— Ты только в обморок не падай!

— Нет…

Я жадно втянула в себя зловонный воздух. Сделала глоток. И, медленно обретая почву под ногами, велела Конвею:

— Выкладывай всё, что тебе известно. Сейчас же!

Я никогда не бывала в интернате для престарелых. Родители отца умерли так давно, что я их не помнила, а родители мамы вели активную жизнь в Шотландии, по выходным выбираясь в Эдинбург и оплачивая поездки бонусными баллами за покупки в сетевых магазинах. Я собиралась свозить к ним ребенка, когда он родится, — полузабытые планы из нормальной жизни, которая теперь казалась мне бесконечно далекой. Невозможно было даже представить себе, что когда-нибудь кошмар, в который я сама превратила собственную жизнь, каким-то образом закончится.

Я боялась, что придется долго уговаривать администратора, чтобы нас впустили, но доктор Холт перебросился с ним парой слов, и мы прошли без проблем. Пожалуй, у профессии врача, как и у беременности, есть свои особые преимущества.

Комната была милая, светлая и с видом на море. В плетеных креслах сидели старики. Кто-то дремал, укутавшись в одеяло, кто-то смотрел вдаль, кто-то разгадывал кроссворды, негромко играла классическая музыка. Пожалуй, не худшее место для того, чтобы провести в нем остатки своих дней. Мать Норы, Диана Тредвей, урожденная Холском, сидела у окна и глядела на беспокойные серые волны. У меня застучало сердце. Что ей сказать? «Здравствуйте, я знаю вашу дочь и спала с ее мужем? А еще она сказала мне, что вы умерли?»

— Миссис Тредвей? — неуверенно спросила я, и доктор Холт, чуть отступив, ободряюще кивнул мне.

Она обернулась, и в свете, падавшем от окна, я увидела, что половина ее лица сгорела почти полностью.

Медсестра сказала нам, что миссис Тредвей не всегда в своем уме. «Бывают хорошие дни, бывают плохие», — так часто говорят. Она попала в этот интернат двадцать с лишним лет назад, когда ей было чуть за сорок. После пожара. В общем, не старухой, но, похоже, жизнь ее практически закончилась в тот день, когда она потеряла почти всю семью.

— Как это произошло? — спросила я ее, присев рядом на низкий табурет. — Простите. Должно быть, вам больно вспоминать.

Я сбивчиво объяснила ей, кто я такая и почему хочу узнать о ее прошлом. Сказала, что «пишу кое-что», не уточняя, что именно. Но миссис Тредвей это, казалось, и не интересовало. И слушала она мои объяснения через слово, а то и через два. Она словно потерялась во времени.

— Был пожар. Они погибли — Чарльз и малыш Себби.

— Сочувствую. Это был несчастный случай?

Она посмотрела на меня, и я вздрогнула, увидев на ее изувеченном лице серые глаза Норы.

— Сказали, что это я виновата. Уснула с сигаретой. Здесь мне курить не разрешают, — она пошевелила узкой кистью руки.

Я узнала характерный жест заядлого курильщика, беспокойное постукивание пальцами.

— Я слышала, что… это могло быть не так.

— Элинор. Она не пострадала при пожаре. Сказала, что не могла уснуть и пошла гулять с собаками. Она любила этих псин. Я собиралась избавиться от них, когда она уедет.

— Куда она собиралась? — Говорливая собачница упоминала, что Норе было где-то лет шестнадцать, когда случился пожар.

— В школу. Интернат. Я ничего не могла с ней поделать. Она хотела только играть на фортепиано и гулять с парнями, — некогда красивые губы скривились. — Она была шлюхой. И неуправляемой.

Голос миссис Тредвей звучал так бесстрастно, что грубое слово ошарашило меня, словно пощечина. То же самое слово, что было оставлено на снегу перед моим домом. Может, поэтому Нора его и выбрала?

— Себби мог стать чудесным человеком. Знаете, а ведь он даже не должен был оказаться дома в ту ночь. Собирался ночевать у друга, но в конце концов не сложилось. Такой ужас, — и снова никаких эмоций в голосе, словно женщина была под завязку накачана лекарствами.

— Думаете, она…

Я не знала, как это сказать. Я все еще пыталась осознать тот факт, что Нора, моя тихая соседка, устроила пожар, погубивший всю ее семью, включая младшего брата.

— Уверена, это она устроила. Не знаю как. Но это ее вина, не моя, — слабо попыталась оправдаться миссис Тредвей.

Что-то мелькнуло в ее глазах, и мне показалось, что рассудок ее куда яснее, чем она старалась показать.

— Кто вы такие? Зачем вам все это знать?

— Я… я знакома с Норой.

— Элинор! — огрызнулась она.

— Простите… Да, Элинор.

— Значит, она жива, — миссис Тредвей смахнула былинку со штанины, и я снова обратила внимание на ее тонкие и красивые запястья, совсем как у Норы. — Какая жалость! произнесла ее мать, вновь словно сбивая пальцем пепел с воображаемой сигареты. — И она получила все, что хотела. Чертово фортепиано! Знаете, я однажды прищемила ей пальцы крышкой. Надо было шарахнуть эту тварь посильнее! — произносимая с аристократическим выговором, брань звенела колокольным звоном. — Она получила все. Успех, деньги. Я слышала, она даже замуж вышла! Это она должна была сдохнуть, а не Себби!

Я ничего не ответила, потихоньку пятясь от той тьмы, что окружала эту женщину. Должно быть, Нора не виделась с матерью с самого пожара, с 1992 года. Ее мать была уверена, что это она устроила поджог, спалила дом дотла и убила собственных отца и брата. Если это так — и впрямь, не странно ли, что Нора оказалась на улице в такой час, и ее любимые собаки спаслись, а остальные — нет? — это означало, что она не остановится ни перед чем. Даже перед тем, чтобы причинить вред ребенку. Руки сами снова потянулись к животу, к той хрупкой жизни, что я носила в себе. Что я наделала? Какой опасности я подвергла невинное дитя?