Множественные сны Эльфины Рейн (СИ) - Вальц Карина - Страница 57

Эль замотала головой:

– Нет же! Он предлагал, но… это правильное предложение, что еще он мог сказать? Материалистом мне быть нельзя. Они заметны. И твое подозрение могло меня уничтожить. И… он мыслитель, конечно, он не жалует все, что связано с извлечениями! Это не всегда можно исправить, это… заметно.

Фауст все-таки не выдержал, поднялся рывком, подошел к Эль и сел возле нее на пол. Так, чтобы заглянуть в глаза. Такие огромные и напуганные прямо сейчас, что у него самого щемило сердце. Он не хотел тратить время на жалость, хотел оторвать этот пластырь быстро, но… не вышло.

Фауст взял Эль за руку и мягко сказал:

– Я тебе сейчас кое-что скажу, и ты поймешь, что я прав. Подумаешь, как следует, и поймешь. Эль, для тебя самым простым и логичным способом избавиться от секты был талант материалиста. Поступи ты в Глетчерхорн как материалист, сразу бы оказалась в центре внимания. Тебя бы еще на первом курсе приняли в Комиссию, или попытались бы нанять на подработку. Тебя бы учили усердно, за тобой бы приглядывали. Материалисты – это меньшинство, но очень сплоченное. Ты бы оказалась в их числе. О тебе бы никто не забыл, пропади ты ненароком, тебя бы искали. В таких условиях к тебе бы ни одна секта не подобралась, понимаешь? По крайней мере, против твоей воли. Уже на первом курсе за твоими плечами встала бы вся Комиссия. И ты мне говоришь, что твой друг не жаловал извлечения и материальную сторону твоего таланта. Прости, но я слышу это как лучшее подтверждение всем подозрениям.

Эль выдернула руку и отвернулась:

– Нет, ты продолжаешь выворачивать все удобным тебе образом. Легко давать советы, сидя здесь и сейчас. В шестнадцать, семнадцать лет ты бы рассуждал так же, Фаустино? Не думаю.

– Я бы рассуждал так же. Уверен, твой приятель тоже все понимал.

– Откуда?! Мы были дикими волчатами, а не детишками главы Комиссии. Мы ничего не знали о виаторах, только о секте. А потом только то, что рассказала…

– Марта Рейн.

Эль зло выдохнула и ничего не ответила.

Фауст не лез, ждал, пока она все обдумает. Чтобы ей не мешать, он вернулся на кровать, открыл ноутбук и написал отцу. Просил рассказать о Марте больше, уж он-то наверняка знает об этой женщине все, раз не смог отправить ее в Эреб вместе с Урсулой.

– Все может быть так, как ты говоришь, – тихо сказала Эль. – А может и не быть. Но ответь на один вопрос, Фаустино… – она подняла на него взгляд, такой непривычно серьезный и тяжелый: – Какого черта ему подставляться? Ты раскрутил всю эту идею, опираясь только на уничтожение паразита в подсознании Виты. Это я понимаю. Но зачем Г… моему другу подставляться? Он вовсе не глуп. Он… если это был он, то он точно понимал, что у нас возникнут подозрения.

Фауст думал об этом, но пока не нашел объяснение.

Поэтому ответил как есть:

– Либо визит к Вите стоил любого риска, либо… другой вариант.

Эль вскочила со стула и принялась сдергивать с себя одежду:

– Тогда мы отправимся к Вите прямо сейчас.

– Конечно, но Эль… в Вите больше нет твоего паразита.

Девушка задумчиво застыла с толстовкой в руках. Моргнула пару раз и бросилась метаться по комнате, собирая снятую одежду:

– Я прямо сейчас воткну в нее паразита, и мы проверим ее подсознание.

Фауст предпочел бы обдумать ситуацию еще, покопаться в деталях, но понимал, что в сложившихся обстоятельствах это невозможно. Эль жила быстро и спешно, принимала решения и воплощала их в жизнь. И прямо сейчас она еще была собой, и пусть с этой девушкой Фауст контактировал меньше всего, он уже понял, что споры бесполезны. Можно только быть рядом.

Он тоже оделся и взял Эль за руку:

– Идем вместе. Купим пирожных и кофе, ты извинишься за свое поведение накануне. Пирожные преподнесём в качестве извинений, посидим с Витой и убедимся, что дело сделано.

– О, это… нормальный план.

– А ты что хотела сделать?

Эль не ответила, но и так ясно: Вите пришлось бы несладко.

Визит к Вите не дал необходимых объяснений и обернулся множеством трудностей из-за обороны подсознания. После прорыва и уничтожения паразита Вита была начеку, Эль и Фаусту пришлось потрудиться, чтобы всего-то проверить целостность воспоминаний девушки. И никакой дыры, утерянных фрагментов внутри Виты не нашлось.

Эль порывалась поговорить с Гаем, но в то же время отчаянно трусила. Что будет, если она увидит в родных глазах ложь? Что будет, если фантазии Фаустино – не фантазии вовсе? Эль было страшно от осознания, куда все идет. Ведь Бланка… очень может быть, Бланка была беременна даже не от человека. Со всем этим кошмаром вокруг Гая Эль забыла о главном, забыла о мысли, возникшей в подсознании Виты Стролл.

Бланка могла сама себя извлечь.

Возможно, у нее получилось добраться до ледника вопреки теории Фаустино о неспособности девушки на такие подвиги, а после она провалилась вниз. Не без посторонней помощи, конечно. И потом… Бланка не смогла выбраться традиционным способом, поэтому ушла в глубокий сон и произвела первое в жизни извлечение. С помощью ребенка. Но Бланка не знала, что материалист привязан к телу и просыпается там, где уснул. Быть может, лед на леднике все же таял и замерзал, тело Бланки окружила вода, она замерзла вокруг девушки в момент извлечения. Или… или произошел сдвиг. Настолько неудачный, что Бланка сама втащила себя в плотный лед. Расстояние минимально, такое возможно. Эль приходилось просыпаться рядом с кроватью после извлечения.

Если все так, то Бланке просто не повезло.

Или… повезло очень, ведь она могла погибнуть от голода, холода и ужаса. Хотя ужас она испытывала все равно, раз не сообразила позвать на помощь брата. С другой стороны, если дело было днем, до него было не добраться. Бланка могла банально не уметь «будить» мыслителя в Сомнусе. Это для Эль некоторые умения – само собой разумеющаяся необходимость, но у других все иначе.

Весь следующий день Эль провела за новым хобби – рисованием.

Особое внимание она уделяла увиденному образу виатора, уверенная, что новый набросок уж точно выйдет четким и правильным, явит миру лицо, но рука словно жила своей жизнью, раз за разом выдавая что-то близкое, но с художественными допущениями. Например, на паре набросков существо было с крыльями за спиной и в окружении летучих мышей. Эль злилась, кусала карандаш, рисовала заново, но ничего не выходило. Картина на бумаге отличалась от той, что в голове. И каждый раз не было лица. У Эль уже глаза от рисования болели… или не совсем от рисования: часы показывали четыре часа утра, а Эль села за наброски ранним утром.

Но и спать она не могла, хотела закончить.

Нужна консультация! Она схватила телефон и набрала номер Фаустино. Он ответил сонным голосом, но быстро пришел в себя, когда услышал голос Эль. Проникся ее отчаянием, не иначе.

Фауст появился через десять минут, выглядел мятым, но каким-то очаровательным. Эль едва сдержалась, чтобы не забросить остальное и начать вновь вырисовывать на бумаге его пухлые губы и спадающие на лоб волосы. И еще шею, плечи… Эль уже приходилось быть художницей, но тогда она рисовала комиксы. Буквально все у нее становилось комиксом: поход в магазин, диалог с Гаем, встреченная в парке собака тоже обретала голос. Все было иначе тогда.

– Я думал, ты в беде, – нахмурился Фаустино, оглядывая царящий вокруг хаос. Комната была утоплена с головой в изрисованной бумаге, она валялась на полу, столе, соседней кровати… неудачные наброски Эль комкала и кидала подальше, в итоге в углу скопилась целая гора, напоминающая сугроб.

– В беде, – подтвердила Эль. – Почти сутки пытаюсь нарисовать… того виатора. Увидеть его лицо, понимаешь? Получить подтверждение, что это не Гай. Лицо должно быть другим, я уверена в этом. Но… я не знаю, какое это лицо, понимаешь? Не знаю…

– Понимаю. Мы же не видели лица.

Девушка вздохнула:

– Так и знала, что ты заявишь что-то такое… очевидное. Видели, не видели, это неважно! Сердце чувствует лучше, чем видят глаза. Если бы это был Гай, я бы его и нарисовала, понимаешь? А я рисую эту чушь, – она взяла охапку бумаги и швырнула ею в Фаустино. – Лица нигде нет! Потому что это не Гай был.