Один в Берлине - Фаллада Ганс - Страница 68

— Я никогда не подслушиваю!

— Разумеется, как не курите сигарет и радуете музыкой с пластинок только племянниц и племянников! Итак, будьте добры, посидите на кухне. Я вас позову, если потребуется!

Комиссар еще раз кивнул ей, а затем, убедившись, что она действительно ушла на кухню, повернулся к Энно Клуге, который теперь сидел на диване и испуганно пялился на него бесцветными глазами. Слезинки уже катились у Энно по щекам.

— Ну-ну, успокойтесь, господин Клуге, — сказал Эшерих. — Вы так рады новой встрече со старым комиссаром? Соскучились? По правде говоря, я тоже соскучился и счастлив, что наконец-то вас нашел. Теперь уж нас так просто не разлучить, господин Клуге!

Слезы уже текли ручьем.

— Ах, господин комиссар, — всхлипнул Энно, — вы же клятвенно обещали отпустить меня на свободу!

— А разве я вас не отпустил? — с удивлением спросил комиссар. — Но ведь это не исключает новых арестов, как только я соскучусь. Может, подпишем новый протокольчик, господин Клуге? Как старый друг вы не откажете мне в такой услуге, а?

Энно затрепетал под взглядом беспощадно устремленных на него насмешливых глаз. Он знал, эти глаза все из него вытянут, он мигом все выложит, а тогда ему каюк, на веки вечные, так или иначе…

Уже совсем стемнело, когда комиссар Эшерих вместе с Энно Клуге покинул садовый флигель на Ансбахерштрассе. Нет, при всех легочных проблемах Анны Шёнляйн комиссар не решился отнести ее дело к разряду незначительных. Ведь старая дева, похоже, дает приют всем преступникам без разбору, даже не зная их истории. Например, у Энно Клуге она и имени не спросила, спрятала его потому только, что ее попросила давняя подруга.

Да и к госпоже Хеберле тоже присмотреться не мешает. Беда с этим народом! Сейчас, когда идет великая война за счастливое будущее, даже сейчас он фордыбачится. Куда ни сунешься, всюду нечисто. Комиссар Эшерих твердо верил, что почти в каждом немецком доме найдется целая куча неприглядных секретов и вранья. Почти поголовно у всех совесть нечиста — за исключением членов партии, разумеется. Кстати, он бы очень поостерегся проводить у членов партии такой вот осмотр, как у этой Шёнляйн.

Так или иначе, консьержа он оставил на посту в квартире. Малый вроде вполне надежный, член партии опять же; надо проследить, чтобы он получил какую-нибудь хорошо оплачиваемую должностишку. Таких людей это взбадривает, обостряет их зрение и слух. Кнут и пряник — лучший способ управлять.

Под руку с Энно Клуге комиссар направляется к афишной тумбе, за которой прячется Баркхаузен. Баркхаузену не больно-то хочется видеть бывшего кореша, и, чтобы избежать встречи, он идет вокруг тумбы. Но комиссар, повернувшись, засекает его, и Эмиль с Энно стоят друг против друга.

— Добрый вечер, Энно! — Баркхаузен протягивает руку.

Но Клуге ее не берет. Сейчас даже в этом жалком существе вскипает возмущение. Он ненавидит Баркхаузена, который уговорил его совершить взлом, в итоге закончившийся одними только побоями, а нынче утром вымогал тысячи и все-таки предал его.

— Господин комиссар, — с жаром начинает Клуге, — Баркхаузен вам не говорил, что нынче утром шантажом выманил у моей подруги, у госпожи Хеберле, две с половиной тысячи марок? За это он хотел меня отпустить, а сам…

Комиссар подошел к Баркхаузену лишь затем, чтобы отдать ему деньги и отослать домой. Теперь же он оставляет конверт с деньгами в кармане и, забавляясь, слушает, как Баркхаузен нагло отвечает:

— А разве я тебя не отпустил, Энно? Если ты, недоумок, снова даешь себя поймать, я не виноват. Я свое слово сдержал.

— Так-так, — говорит комиссар, — об этом мы еще побеседуем, Баркхаузен. Сейчас идите домой.

— Но как же мои денежки, господин комиссар? Вы твердо обещали мне пять сотен, если я предъявлю вам Энно. Вот же он, рядом с вами, так что прошу!

— За одно дело дважды не платят, Баркхаузен! — обрывает комиссар. — Вы ведь уже получили две с половиной тысячи!

— Но у меня пока что нет этих денег! — протестует, почти кричит вновь обманутый Баркхаузен. — Она отправила их в Мюнхен, до востребования, чтобы я им тут не мешал!

— Умная женщина! — одобрительно говорит комиссар. — Или это ваша идея, господин Клуге?

— Опять он врет! — обиженно восклицает Клуге. — В Мюнхен отправлено только две тыщи. Пять сотен, даже с лишним, он получил наличными. Поглядите у него в карманах, господин комиссар!

— Да ведь стырили их! Шайка подростков налетела на меня и все денежки свистнула! Обыскивайте, господин комиссар, хоть с ног до головы, у меня только несколько марок, случайно завалялись в жилетном кармане!

— Вам, Баркхаузен, деньги доверять нельзя, — говорит комиссар, качая головой. — Не умеете вы обращаться с деньгами. Взрослый мужик — и позволил подросткам себя обокрасть!

Баркхаузен опять принимается клянчить, требовать, уговаривать, однако комиссар — они уже у станции Виктория-Луиза-плац — командует:

— Домой, Баркхаузен, живо!

— Господин комиссар, вы же твердо обещали…

— Если вы сию минуту не исчезнете в метро, я сдам вас вон тому полицейскому! Мигом загремите в участок по обвинению в вымогательстве!

С такими словами комиссар направляется к полицейскому, и Баркхаузен, разъяренный Баркхаузен, этот незадачливый преступник, у которого перед самой победой всегда отнимают добычу, мгновенно ныряет в метро. (Ну, погоди, Куно-Дитер, дома я до тебя доберусь!)

Комиссар действительно разговаривает с полицейским, предъявляет удостоверение и велит ему задержать Анну Шёнляйн, пусть пока посидит в участке, а причина задержания…

— Ну, скажем, слушание вражеских радиостанций. И никаких допросов, прошу вас. Завтра пришлю за ней кого-нибудь. Доброго вечера, господин полицейский!

— Хайль Гитлер, господин комиссар!

— Н-да, что будем делать? — говорит комиссар, продолжая путь по Мотцштрассе в сторону Ноллендорфплац. — Я проголодался, обычно ужинаю в это время. Знаете что, приглашаю вас на ужин. Вы ведь вряд ли очень торопитесь к нам в гестапо. Боюсь, тамошняя еда оставляет желать лучшего, и народ ужас какой забывчивый, иной раз арестантов по два-три дня вообще не кормят. Даже воды не дают. Плохо организовано. Ну, так как, господин Клуге?

Рассуждая подобным образом, комиссар привел совершенно сбитого с толку Клуге в винный погребок, где его, по всей видимости, хорошо знали. Эшерих не скупится, ужин не только превосходный и обильный, с вином и рюмочкой шнапса, но еще и с натуральным кофе, пирожным и сигаретами.

— Только не думайте, что все это за мой счет, Клуге! — совершенно беззастенчиво заявляет комиссар. — Все за счет Баркхаузена. Платить буду из тех денег, которые вообще-то предназначались ему. Разве не замечательно, что вы набиваете брюхо за счет вознаграждения, назначенного за вашу поимку. Справедливая компенсация…

Комиссар говорит и говорит, но, пожалуй, его преимущество не столь велико, как он старается показать. Ест он мало, зато пьет быстро и помногу. Пожалуй, в нем гнездится тревога, он весь охвачен непривычной нервозностью. То катает хлебные шарики, то вдруг хватается за задний карман, где спрятан пистолет, и бросает взгляд на Клуге.

Энно сидит с довольно безучастным видом. Он плотно поел, но почти не пил. И все еще пребывает в полном замешательстве, не знает, как понимать комиссара. Арестован он или нет? Энно недоумевает.

И как раз в эту минуту Эшерих вносит ясность:

— Вот вы сейчас сидите, господин Клуге, и удивляетесь, глядя на меня. Я, конечно, приврал, что так уж сильно проголодался, просто надо чем-то занять время до десяти часов. Сперва нам с вами предстоит совершить небольшую прогулку, тогда и посмотрим, что с вами делать. Н-да… тогда… и посмотрим…

Комиссар говорит все тише, задумчивее и медленнее, Энно Клуге бросает на него подозрительный взгляд. Небольшая прогулка в десять вечера — наверняка за ней кроется очередное вероломство. Но какое? И как его избежать? Эшерих глаз с него не спускает, даже в туалет Клуге нельзя пойти одному.