Заколдованные леса - Фагунва Даниель Олорунфеми - Страница 97

— Чем это вы тут оба занимаетесь на моей земле? Или вам, быть может, неведомо, что эти джунгли принадлежат мне одной?

Как только умолк ее вопрос, я незамедлительно и дрожащим голосом ей ответил:

— Мы, конечно, всячески сожалеем, что пришли к вам сюда без вашего разрешения, но я очень прошу вас уделить нам еще пять минут — для рассказа, почему мы ушли из дома, прежде чем оказались в этих джунглях.

Перистая Женщина несколько раз попридержала своего страуса, который бесперерывно хотел броситься на нас, а сама в это время проговорила:

— Да-да, я с удовольствием выслушаю твой рассказ.

И пока мой младший брат Алаби по-прежнему дрожал от страха, я принялся рассказывать и сказал так:

— Дело, видите ли, в том, что наши родители, по великой бедности своей, не могли нас даже прокормить. И мы с братом решили сообща отправиться на чужбину в поисках работы, чтобы, когда получим деньги, отдать их после возвращения домой нашим родителям.

Перистая Женщина сколько-то минут молчала, но рот у нее все время шевелился вверх-вниз, хотя ничего не жевал. Пока она молча стояла в недвижимости (кроме рта), птицы расселись по ее плечам и голове, будто они все еще прислушивались к моему горестному рассказу. После короткого молчания Перистая Женщина спросила:

— Ну а известно ли, между прочим, вам обоим, как меня зовут?

— Нет, — единогласно признались мы с братом. А она сказала:

— Меня зовут Колдунная Владычица джунглей. Я хозяйка этих джунглей с начала всех земных начал. Никто здесь не живет, кроме этих птиц (она указала пальцем на птиц), которые были раньше людьми, но обернулись, по моему заклятию, птицами, когда вторглись без разрешения в мои джунгли, вроде вас. — Едва Перистая Женщина назвала свое имя (Колдунная Владычица), все птицы вспорхнули вверх, облетели с громким щебетом вокруг нее и снова сели. Это они показали нам свое уважение к ней. А севши, опять умолкли и стали слушать, что она скажет.

Перистая Женщина так напугала нас, когда открыла нам свое имя — Колдунная Владычица, — что мы чуть не рухнули на землю, особенно услышавши про людей, которых она превратила за вторжение на ее земли в птиц. Мой брат, вместо всяких слов, только с ужасом посмотрел на меня — может, я его подбодрю, — но мне тоже нечего было ему сказать, и я бессловесно опустил от страха взгляд к земле. Мы все еще испуганно молчали, когда Перистая Женщина спросила нас, известно ли нам что-нибудь про ее страуса, и мы с братом воскликнули в один голос:

— Нет!

— Про вот этого, — объяснила нам Перистая Женщина и показала на своего огромного страуса.

— Понятно, — торопливо отозвались мы с братом. А Перистая Женщина продолжила свое объяснение:

— Раньше он был прекрасной женщиной, но она предала меня и вышла замуж за моего мужа, когда я с ним развелась, чем и обрекла себя, по моему отомстительному заклятию, на жизнь в обличье страуса, который теперь возит меня по джунглям, как лошадь. Раньше эту женщину звали Ата, а теперь, ставши страусом, она откладывает каждый месяц два злотворных яйца, потому что не может рожать человеческих детей, и ее злотворные яйца придают всякому, кто нарушает мои предостережения, совсем другое, чем раньше, и мучительное обличье.

Когда Колдунная Владычица поведала нам свою историю, мы потеряли от удивления дар нашей речи и только молча смотрели на нее во все глаза. А она, помолчавши, спросила у нас:

— Так будете вы жить по моим законам и предостережениям? — И когда я ответил ей, что будем, она сказала: — Ну ладно, если вам обоим удастся выполнить ваше обещание, вы уйдете из моих джунглей, когда я вас отпущу, с большими деньгами и многими богатствами. Но это вряд ли, потому что еще никто из вторженцев на мои земли не возвращался до сих пор в свои города или деревни. А сейчас, раз вы пообещали мне жить по моим законам и предостережениям, идите за мной. — Как только Колдунная Владычица объявила нам свой приказ, ее страус преклонился перед ней, и она его оседлала, и мы без всяких возражений пошли вслед за ней, а ее птицы, куда бы она ни свернула, порхали над ней кругами с превеликим щебетом.

Не прошли мы и двух миль, как вступили в древесную чащобу из орешника колы. Колдунная Владычица обвела нас вокруг этой чащобы и сказала:

— С нынешнего дня вы в ответе за мои ореховые деревья. А все орехи, которые на них созреют, будут ваши. Если вам захочется, вы сможете продавать их на ближайшем базаре. Но аккуратно сберегайте вырученные от продажи деньги, чтобы отдать родителям, если вам удастся попасть домой, по-настоящему хорошую выручку. — Объяснивши нам, как дальше поступать, Колдунная Владычица привела нас к большой хижине неподалеку от ореховой чащобы. Она сказала, чтоб мы в ней жили. Перед хижиной стояло несколько изваяний. Они стояли одной шеренгой, лицами к хижине, и слева от них была вырыта глубокая яма. Яму прикрывала деревянная плита. Колдунная Владычица слезла со страуса, а птицы опустились на головы изваяний. После этого Колдунная Владычица подошла к изваяниям, и мы вслед за ней тоже. Она указала пальцем на яму и запретила нам снимать с нее плиту, или крышку, под страхом мучительной для нас кары. Она объяснила нам, что это — предостережение, которое мы заранее пообещали ей не нарушать, когда обязались жить по ее законам. Но она не открыла нам, чем наполнена яма и почему мы не должны снимать с нее крышку.

Потом Колдунная Владычица зашагала вдоль шеренги изваяний, а мы — за ней, и она внимательно осмотрела каждое изваяние. А потом поведала нам, что в изваяния превратились люди, которые вторглись без разрешения на ее землю, да еще и нарушили — хотя она предупреждала их об мучительной каре за это — ее предостережения. Она сказала, что может превратить в изваяния и нас, если мы тоже ослушаемся ее предостережений. Как только она это сказала, я, конечно, тут же объявил ей, что жить в ее джунглях слишком опасно и мы лучше сразу уйдем, чтобы избавить себя от риска сделаться изваяниями. Но она в ответ раздражилась до самой свирепой дрожи и сказала, что раз уж мы попали к ней в джунгли, то неважно, хочется нам этого или нет, а без испытания она все равно нас не отпустит и, если мы попытаемся уйти, превратит в изваяния мгновенно и навеки.

Тут нам стало страшно опять и вдвойне, или не осталось ничего другого, кроме как покориться ее словам и не нарушать предостережений. А она, без всяких дальнейших разговоров, оседлала заклятого по ее мести страуса и скрылась вместе со своими птицами, которые оглушительно щебетали, на узкой ухабистой тропе за хижиной, где нам предстояло теперь жить. Притом скрылась она через несколько секунд — гораздо раньше, чем ее заслонила от нас хижина. Сгинула ли она нежданно для себя или колдунно исчезла по собственной воле, мы понять не смогли и на этот раз испугались до окончательного ужаса, или втройне.

Когда Колдунная Владычица исчезла, я снова подошел к изваяниям. И рассмотрел их, чтоб утолить свое удивление, с великим страхом, но очень пристально. А рассмотревши, ясно увидел, что они точь-в-точь похожи на людей, хотя тела у них как бы из глины. И они, если до них дотронуться, излучали тепло, будто наполненные живой кровью обыкновенные люди. А иногда мне даже казалось, что они как бы моргают или шевелятся. И я почти уверился, что они как бы отчасти живые, хотя отчасти все-таки из глины. А еще меня поразило множество изодранных хлыстов, которые валялись вокруг изваяний на земле, и я понял, что Колдунная Владычица бичует их как хочет и когда захочет.

Приметивши все обстоятельства про изваяния, я вернулся в хижину, и мы с Алаби бессловесно сели у окна, подпирая — каждый — свои подбородки левой ладонью, и принялись рассматривать окрестные джунгли, безмолвные, словно кладбище, где царствует самая мертвая тишина. Потом, чтобы изгнать хотя бы ненадолго наши страхи и печаль, я вышел из хижины, собрал вокруг нее немного дров и вернулся обратно. А когда вернулся, растопил камин, или очаг. Мы с братом уютно пригрелись у очага, наши страхи и печали на время развеялись, так что нас уже не угнетали тихие, будто кладбище, джунгли. Мы вышли из хижины, нарвали в ореховой чащобе множество спелых орехов и вернулись. А вернувшись, запекли орехи на огне, чтобы в полное свое удовольствие полакомиться колой. Но едва мы начали есть, все изваяния, к нашему ужасу, в тот же миг стали как бы просить у нас еды — будто их тоже мог изводить голод.