Сувениры доктора Ватсона (СИ) - Шапиро Александр - Страница 1

За те несколько лет, которые я прожил на Бейкер-стрит, я стал обладателем драгоценных воспоминаний о десятках расследований, проведённых моим другом Шерлоком Холмсом. Особого материального благополучия эти приключения не принесли ни моему другу, ни, тем более, мне. Всё же, когда я женился и съехал с Бейкер-стрит, я забрал с собой небольшую деревянную шкатулку, в которой хранились различные памятные предметы. Они не представляли ценности для каталогов и картотек Холмса, но были дороги мне, как память о нескольких любопытных делах, раскрытых моим другом.

Иногда я открываю эту шкатулку, вынимаю оттуда один из сувениров и вспоминаю, участником каких загадочных событий мне довелось побывать. Вот и сейчас резная крышка шкатулки откинута, а я держу в руке сложенный вчетверо лист, вырванный из старинного фолианта. Трудно сказать, сколько раз я вспоминал события этого расследования. Поначалу я лишь восхищался проницательностью и предприимчивостью Холмса, сумевшего догадаться о том, что происходило в усадьбе, и распутать дело. Позже к восхищению добавилось желание удержать в памяти подробности той тайны, которую я узнал. А потом появилась и обязанность летописца сохранить знание и завершить свой рассказ до того, как будет написана «последняя буква хроники времён»[1].

Я разворачиваю лист, и угловатый шрифт манускрипта задерживает мой взгляд. Ход времени, как это часто бывает возле старинных текстов, изменяется, я задумываюсь, и воспоминания переносят меня в 1895 год.

Весна 1895 года выдалась исключительно жаркой. В один из апрельских дней Шерлок Холмс и я обедали в клубе «Диоген». Повару «Диогена» в тот раз весьма удались седло барашка и йоркширский пудинг, а атмосфера клуба молчальников позволила нам в полной мере насладиться трапезой. Как я уже сказал, погода была для лондонской весны исключительно тёплой, поэтому обратный путь мы с Шерлоком Холмсом проделали пешком. По дороге мой друг рассказывал мне о каждой улице, по которой мы проходили, а я не знал, чему мне удивляться больше — то ли причудливой истории столицы Британской империи, то ли энциклопедическим познаниям Холмса. На бульваре королевы Анны мы заглянули в табачную лавку Бринкса и пополнили свои запасы: я купил полфунта «корабельного», а Холмс — фунт крепкого филиппинского. Свернув с бульвара на Бейкер-стрит, мы подошли к нашему дому 221б. В прихожей нас встретила миссис Хадсон.

— Мистер Холмс, у вас посетительница, — произнесла наша хозяйка, расплываясь в широкой, нелепой и совсем несвойственной ей улыбке.

Надо отметить, что среди многочисленных посетителей и посетительниц Холмса были люди самых разных занятий, возрастов и общественных положений. И миссис Хадсон встречала любого гостя, от мальчишки-беспризорника до члена Парламента, с одинаковой чопорной вежливостью. Именно поэтому я был так удивлён улыбкой нашей хозяйки. Я вопросительно посмотрел на Холмса, но он только недоуменно развел руками — тоже нечастое событие. Мы поднялись в гостиную.

На стуле возле окна сидела девочка лет восьми. У девочки были медно-рыжие волосы, бледное лицо и голубые глаза. Она была одета в строгий костюм зелёного твида. Длинная юбка доставала до элегантных полусапожек, а на расширяющейся книзу курточке красовались два ряда больших медных пуговиц. Сидела девочка ровно, положив ладони на колени. Рядом с ней стояла молодая светловолосая девушка, одетая попроще — в длинную серую юбку и светлую блузку с серым, под цвет юбки, жакетом. Когда мы зашли в гостиную, девочка повернула голову в нашу сторону, а девушка суетливо оправила жакет.

Холмс подошел к ним и поклонился. Девочка, не вставая, наклонила голову, а девушка подобрала края юбки и присела в торопливом книксене.

— Здравствуйте, леди Ольнистер, — произнёс Холмс.

При этих словах стоящая девушка ахнула и закрыла рот руками.

— Откуда вам известно, как меня зовут? — спросила девочка, не вставая со стула и не отрывая от Холмса не по возрасту тяжёлый взгляд.

— Куропатка и жёлудь на пуговицах вашего пиджака. Мне не нужно открывать справочник пэров, чтобы узнать герб вашего рода, — ответил Холмс и, повернувшись к девушке, неожиданно произнёс: —

Herzlich

willkommen

– 

Danke

— Почему вы обратились к Грете по-немецки? — требовательно спросила девочка. Её настороженный взгляд был по-прежнему устремлён на моего друга.

— Когда ваша гувернантка сделала книксен, я увидел, что она обута в высокие ботинки, зашнурованные так, как это делают в альпийских деревнях Австрии и Швейцарии. Мы с Ватсоном некоторое время назад побывали в деревушке Майринген, что неподалёку от Райхенбахского водопада.

— О, там очень красивые места… — начала было Грета, но увидела, что все остальные повернули головы к ней, и осеклась.

— Позвольте представить вам моего друга и ассистента доктора Ватсона, — указал на меня открытой ладонью Холмс.

Я поздоровался, юная леди приветственно кивнула, а её гувернантка снова сделала книксен, в этот раз чуть задержав приподнятую над ботинками юбку. И я, и наша юная гостья, и сама гувернантка внимательно смотрели на высокие ботинки с действительно причудливо завязанными шнурками. И только Холмс переводил с меня на наших посетительниц насмешливый взгляд.

Я не устаю удивляться тому, как устроен разум Шерлока Холмса. Его драматичный поединок над Райхенбахским водопадом и последовавшие за ним не менее опасные события в Лондоне ни на йоту не помешали его, возможно, безграничному разуму собрать и систематизировать все знания и факты, встреченные во время пребывания на континенте.

Пока я размышлял о гениальных способностях Холмса, он принес стул для Греты, развернул два стоявших напротив камина кресла в сторону наших гостий, сел в одно из кресел сам и жестом пригласил меня занять второе. Когда я сел, мой друг спросил:

— Леди Ольнистер, что привело вас ко мне?

— Мистер Холмс, моему дедушке нужна ваша помощь, — сказала девочка.

— Я сделаю всё, что в моих силах. Но почему вы считаете, что ему нужна моя помощь?

— Мой дедушка… он… он уже несколько лет…

На этих словах юная леди Ольнистер запнулась, её губы задрожали, а из глаз потекли слёзы. Сидевшая рядом Грета всплеснула руками, вытащила из кармана носовой платок и принялась вытирать девочке слёзы. Та всхлипнула, взяла платок и поблагодарила гувернантку кивком. Грета повернулась к нам и заговорила с лёгким немецким акцентом:

— Старый герцог двинулся рассудком… давно, года три, даже четыре. Он узнавать теперь даже родственников перестал. Что с ним было десять лет назад — помнит. А что случилось вчера — забывает. Вот только внучку всегда узнаёт. Она часто в его кабинете книжки читает, там много книжек. А он тихий, сидит, как будто ждет чего. Господи, смилостивься…

— Спасибо, Грета, — сказала немного успокоившаяся девочка, вернув гувернантке платок и положив ей руку на плечо, — спасибо. Простите мою слабость, джентльмены, — она повернулась к нам, — я очень привязана к дедушке.

Холмс встал, подошел к столу, налил из графина воды в стакан и протянул его нашей заплаканной гостье. Пока она пила, он смотрел на неё слегка затуманенным взглядом, а потом мягко произнёс:

— Если что-то и хранит наш мир в целости, то это доброта к близким, особенно когда они нуждаются в ней. Расскажите нам, что произошло.

Это неожиданное и, по правде сказать, нехарактерное для моего друга проявление чувств окончательно успокоило девочку. Холмс вернулся в кресло, а она продолжила:

— Я часто читаю в кабинете у дедушки. Раньше мы подолгу разговаривали. Он мне столько всего рассказывал! Сейчас он тяжело болен и всегда молчит. Но я всё равно ему рассказываю все новости: и про спектакли, и что я выучила нового, и про ремонт старой башни, и про наш сад — в общем, всё, что происходит в «Трех башнях»…