Контуженый (СИ) - Бакшеев Сергей - Страница 41

По радио включают бодрую песню про Крымский мост. Поезд движется через пролив. Слева морская гладь, справа автострада, по которой мчатся машины, за ней тоже море до горизонта.

Я встаю, уменьшаю громкость, нависаю над Златой:

— Зачем к тебе приезжал Руслан Краско?

— Его отец умер. Он узнал, что я была у них дома и подозревал…

Злата осекается. За окном мелькают белые конструкции арочного пролета. Слышно, как возбужденный пассажиры спешат сделать фото. Поезд минует главную арку. За стеклом снова зеленое море, силуэты кораблей и серая крымская земля с белыми строениями.

Я закрываю дверь в купе и повторяю вопрос:

— Что тебе сказал Русик?

— Что его отец был здоров до встречи со мной. Поэтому провели эксгумация тела и экспертизу о причине смерти. Завтра будет результат.

— На что он намекал?

— Он сказал прямо. Не вздумай уезжать. Если не виновна, не трону.

— А ты виновна?

— Я уехала.

— Чего ты испугалась?

— Я подсыпала Краско клофелин.

— Какого черта!

— Он еще тот кобель, в первый раз стал меня лапать! И Денис научил про клофелин. — Злата мельтешит руками и старается говорить с интонацией Шмеля. — Растолки заранее и незаметно добавь в вино. Краско заснет, ты заберешь деньги. Старого козла надо проучить!

— И ты проучила?

— Я насыпала, сколько велел Денис. Мы с Краско выпили. Он полез лапать, а я сама не своя: дрожу, ослабела. Ему только этого и надо, почти раздел меня, навалился. Я была рада, что он отрубился.

— Заснул?

— Мертвецким сном.

— Ты ушла с деньгами и доложила Денису?

— Я же для вас старалась. Денис говорил, что деньги ради победы и общего бизнеса. Я отнесла их в тайник.

Глубокий вздох. Это я с тяжким сердцем постигаю сказанное. Опускаюсь на сиденье рядом со Златой.

— Краско умер с ту ночь.

— Я не хотела.

— Русику это не докажешь.

— Он найдет меня?

— Я же нашел.

— И что мне делать?

— Где сейчас деньги?

— Какие?

— Наши, из тайника.

Злата округляет глаза:

— Ты же их забрал.

— Я?!

— Больше некому!

— Злата, я лежал в больнице!

— Поручил кому-то.

— Я не мог поручить, забыл все телефоны.

Злата качает головой:

— Мне же ты позвонил.

Напоминать про заявление в ЗАГС не хочется, мирная жизнь в далеком прошлом. Злата не верит мне, а я ей.

Она доказывает:

— Перед побегом я заглянула в тайник, хотела взять немного денег. Но там было пусто. Ничего! И на кого мне думать? Ты жив, а все погибли!

Мысли с трудом ворочаются в больной голове. Я морщусь, тру виски, достаю таблетки. Злата подставляет мне воду.

— Ты же Контуженый с провалами памяти. Вспомни!

Я убираю таблетки в рюкзак, натыкаюсь на фотокарточку и вспоминаю другое: надпись на обороте — «Сегодня вечером в нашем месте. З».

— Ты хотела меня убить.

— Еще как! — подтверждает Злата.

Мой вскипающий внутренний гнев охлаждает стук в дверь. Пассажиры сыты впечатлениями, теперь они хотят завтракать и просят чай.

Злата надевает фирменный фартук и берется за дело. Она суетится как ни в чем не бывало и даже улыбается:

— Первый — мужчина. День будет удачным. — И поясняет: — У нас же план по печенькам, сувенирам.

Пустые стаканы позвякивают в фирменных подстаканниках, а с горячим чаем утихомириваются. Рядом на подносе печенье, джемы и запакованные булочки. Поднос исчезает заполненным и возвращается пустым. Исчезает и появляется.

Пассажиры обслужены. Стакан чая достается и мне. Теплый пар поднимается над дрожащей поверхностью, а я уже остыл и не кипячусь. Лишь повторяю сказанное:

— Ты хотела меня убить.

Злата садится рядом, крутит ложечку в стакане и признается:

— Мечтала тебя прибить. Разорвать, расцарапать и оторвать причиндалы. Последнее обязательно! — Она отхлебывает чай. — Ну нельзя же так с женщинами.

— Ты о чем?

— Хорошо быть Контуженым. Забыл, что со мной сотворил?

Мне стыдно, но не настолько, чтобы вытеснить из головы схватку с киллером.

— Тебе привет от Пули.

— Чего? — не понимает Злата. Или делает вид, что не понимает.

Я выкладываю фотографию нашей троицы:

— Твоя?

— Моя.

— Ты подослала ко мне убийцу!

Злата смотрит на снимок, и опять на лице недоумение. Я переворачиваю карточку, тычу пальцем в слова:

— Ты заманила меня в ловушку.

— Это не я писала.

— Не ври! Больше некому!

Я повторяю ее недавние слова. «Больше некому!» — так она обвинила меня в краже из тайника. Детский аргумент бумерангом возвращается к ней. Кто из нас врет? У кого отшибло память?

Я продолжаю настаивать:

— Пуля — это имя убийцы. У него наколка на пальцах. Где ты его нашла?

— Я не знаю никакого Пули!

— Избавилась от Краско-старшего, сбежала от Краско-младшего. Но тут вернулся я и стал тебя искать. Ты выбрала способ понадежнее клофелина — пуля! Я единственный, кто знает о тебе. Больше некому!

— Никита, за что?

— Я бы поверил, если бы ты раньше не убивала.

— А ты?

— Я воевал.

— А где же Пуля?

— Значит, знаешь! — Я хватаю ее за фартук и трясу: — Я выжил там и выживу здесь. Твой киллер под колесами!

— Ты свихнулся!

Злата вырывается, вскакивает, сбивает стакан с чаем. Звон разбитого стекла и горячие брызги заставляет нас образумиться.

Я пытаюсь взглянуть на покушение иначе:

— Скажи честно, ты не посылала убийцу?

— Нет! Как тебе еще доказать?

Злата убирает осколки. Я прислушиваюсь к своему состоянию. Головная боль проходит, нос не кровоточит. Злата не врет. Или мне помогла таблетка?

Проводница садится поодаль от меня. Смотрит искоса:

— Ты нервный. Может, в городе кому-то дорогу перешел?

— Ну, было.

— Так почему я?

— Ты же призналась.

— В том, что проклинаю насильника. А ты на что рассчитывал?

Теперь мне становится стыдно по-настоящему.

— Прости, Злата. Сам не знаю, что тогда нашло.

— Ишь ты! Контузия тебе на пользу. Человеком стал.

— А тогда?

— Животным!

Она замечает оторванную бретель фартука, пытается скрепить ее булавкой и сокрушается:

— Шить в поездке нельзя — плохая примета.

— Разбитый стакан — на счастье.

— Ага! Хочешь, с тобой поделюсь?

Я опускаю взгляд, смотрю на свои ноги. Вновь накатывает возмущение:

— С киллером, не по адресу. А за что мою мать? Ампутацией напугала, миллион на протез взяла.

— Я бежала от Руслана Краско. Нужны были деньги, а в тайнике пусто.

— Но не таким же способом. Моя мать могла остаться без квартиры!

— Я думала, все накопления у тебя. Расплатишься.

— Думала она.

— И ты подумай, чей ребенок?

Я ошарашен. Перед глазами строчка из рассказа Чеха с вариантами: Шмель, Кит и святой дух. Смотрю на ее живот и тихо спрашиваю:

— Чей?

— Мой!

После громкого возгласа мне в глаза Злата отворачивается. Ее плечи вздрагивают, она плачет и причитает:

— Как рожу, продам мальчика бездетным. За миллион. И верну тебе деньги.

Из всех слов я слышу одно, и абстрактная картинка материализуется в конкретное:

— Мальчика?

— Недавно сделала УЗИ.

— И там видно?

— Показать?

Я смущаюсь. Злата вытирает слезу и показывает в телефоне. Я плохо понимаю, где что. То ли из-за качества снимка, или из-за влаги в глазах.

— Когда срок?

— В Новый год. Пока работаю сколько смогу.

— Новый год, — шепчут мои губы.

Отчего-то вспоминается, что в Новый год принято загадывать желание. Что я загадывал на этот год? Не помню. Уж точно не про войну, не про геройство и не про потерю друзей. И вряд ли про ребенка. Возможно, я мечтал о Злате. Даже это не сбылось. Нельзя же считать мечтой насилие на грязном полу.

Зато я точно знаю, что загадаю в наступающий Новый год. И не только я, таких желаний будут миллионы. Сбудутся ли?