Вперед в прошлое! (СИ) - Ратманов Денис - Страница 13

— Если ты скажешь, что он молотый, то поселюсь у тебя на правах, вон, Маклуши и буду работать за еду.

Ко мне подошел рыже-белый кот Маклаут, потерся о ноги, я взял его на руки и понес на кухню. Маклуша оправдал свою кличку и прожил двадцать один год. Сейчас ему около пяти.

— Не, зерновой кончился, а молоть лень. Вот, есть «Нескафе-Бразеро». — Он показал баночку, которая почти не отличалась от тех, что я видел в магазинах в двадцать первом веке.

Вспомнилась песня группы Ундервуд: «Все, что нам сегодня пох… потомки назовут эпохой».

«Такой же бразеро, как я — негро», — подумал я, но отказываться не стал.

Илья разогрел на газовой плите гороховый суп с копчеными ребрышками — мой живот заурчал в предвкушении. Вкуснейший оказался суп! Горох дешев, сытен и всяко полезнее сизых макарон. Когда друг в очередной раз распахнул холодильник, я заметил там начатую палку ядовито-розовой колбасы «салями».

Пообедав, мы приступили к урокам: английский, алгебра, история, география. Последними уроками был труд. Трудности возникли только с алгеброй — формул-то я не помнил, поистерлись из памяти за столько-то лет. Остальное мы щелкали, как орешки. А вот с английским трудности возникли у Илюхи, он больше технарь. А я с моим нынешним сознанием хорошо справляюсь и с точными науками, и с гуманитарными.

Распрощались мы в начале седьмого. Перед тем, как отправиться домой, я спросил у Ильи:

— Ты можешь разузнать адрес Лялиных?

— Вряд ли получится.

— А у тебя есть что-нибудь ненужное, но что ценилось бы? Шоколадка тухлая или кофе невкусный. Выменяю на адрес.

Илюха почесал в затылке, кивнул.

— Есть один кофе, правда, начатый. Родителям не понравился, и они не знают, куда деть: дарить стыдно, выбросить жалко.

— О! Пойдет. Давай его сюда.

Это был индийский кофе в жестяной банке, вонючий, в виде светло-коричневого порошка. Наверное, где-то в подпольном цеху шлепают, как сейчас — большую часть продукции.

— Зачем тебе Лялины? — повторил Илья. — Что ты собираешься делать? Ну, с Лялиными? Побьешь им окна?

Я покачал головой.

— Ты не понял. Отец живет на две семьи, туда все лучшее носит, на нас отрывается, а уйти ему не позволяет общественное мнение. Мать доводит, нас лупит смертным боем. Если бы ушел, все выдохнули бы с облегчением. Может, пожил бы счастливо хоть немного…— Я прикусил язык, может, если уйдет, и не убьют его в той перестрелке. — Поговорю с Аней, скажу, что я на ее стороне. Пусть идет туда, где ему хорошо.

Илюха открыл рот. Закрыл.

— Ну, как знаешь. Что бы ни случилось, я всегда за тебя.

Я спрятал банку в сумку. Родители взращивали во мне гордость: не проси никогда и ничего, не части в гости в Илье и не вздумай у него есть — подумают, что ты побираешься и мы голодаем.

На самом деле они боятся, как бы чего о них не подумали, какой позор для семьи! Надо держать лицо, хотя в поселке и так все про всех знают.

А по дороге домой я прокручивал грядущий диалог с любовницей отца. Это, конечно, не мое дело, он взрослый мальчик, но, похоже, отец фатально заблудился меж двух женщин, так пусть хоть кто-то будет счастлив!

Едва я переступил порог квартиры, как ко мне кинулся Борис, вернувшийся из школы. Запрыгал вокруг восторженным щенком.

— Пашка, глянь, я «киссов» нарисовал. Только тушью. Нормально?

Он с благоговением Пигмалиона указал на плакат, нарисованный на куске обоев и расстеленный на столе, откуда смотрели четыре разукрашенных рокера, а Джин Симмонс вывалил язык. Это была отличная серьезная работа. Пропорции лиц немного нарушены, но такие мелочи заметит только профи.

И ведь Борька мелкий совсем, ему тринадцать лет будет только в ноябре!

— Ваще-е-е, — протянул я восторженно. — Талантище! И то, что они черно-белые — в самый раз. Как живые, блин! — Я позвал сестру. — Натка! Глянь, как классно!

Сестра вышла из кухни, склонилась над столом, надула пузырь жвачки.

— Круто! А мне Джона бон Джови нарисуешь? Или Мадонну? Только в тетрадке!

Борька прищурился и озвучил цену:

— Сто рублей!

— Ты не офигел, братишка? — возмутилась Наташка. — Куркуль!

— Ладно, пятьдесят, — слишком быстро срезал цену Борька.

— Вот попросишь с математикой помочь, я тебе это припомню, — проворчала она.

Наташку мама готовила в медучилище. Сытенькая, в тепле — что еще надо для счастья? Но главное —никаких вложений: училище в городе, девушке не надо будет жить в общаге, куда нужно отсылать деньги на еду. Артистичная и общительная Натка любила танцевать и тайно мечтала о театральном. Думаю, у нее получилось бы… нет, у нее — получится. Теперь так точно.

— Плакат дороже стоит, — сказал я.

Наташка кивком пригласила меня в кухню. Я еще немного похвалил Борьку, и он засел за бон Джови.

— Жрать будешь? — спросила сестра, достала скомканный листок из кармана и протянула мне.

— Это надо съесть, — ответил я, разворачивая листок.

Там был адрес: улица, номер дома, квартира. Насколько я помнил, это двухэтажные дома на выезде из поселка, примерно в трех километрах от нас и в двух — от школы.

— Нет, сперва надо прочитать.

— Это что? — спросил я.

— Лялина там живет, — ответила Наташа, поставила блевунчик на плиту, включила газ.

— Как ты узнала? — Я уселся за стол, потому что двоим стоячим в нашей кухне тесно.

— Неважно, — отмахнулась она. — Сложно, что ли?

— Держи, — я вытащил из сумки банку кофе. — Это тебе. Хотел расплатиться им с тем, кто разузнает адрес.

Улыбаясь, Наташка разглядывала трофей, ее глаза блестели.

— Круто! Ну ты заморочился! Давай заварим⁈ — Она поставила на газ еще и пузатый чайник с черными языками нагара, тянущимися к макам, спохватилась: — А если мать спросит, откуда это?

— Скажу, что контрольную однокласснику решил. Не парься, у нас есть мажоры. Райко, например.

— Кто есть? Чет не поняла.

— Богатенькие Буратины.

— А-а. Ну а у самого это откуда?

— Тебе какая разница. Достал — и молодец.

Подумав немного, она спрятала банку в сумку.

— Не отдам. Это я заработала. Отец выпьет, и нам ничего не достанется.

Читать лекцию о крысятничестве я не стал, потому что в нашей семье это очень даже практикуется отцом. Я смотрел на адрес и убеждался, что да, это либо в одном из старых двухэтажных домов, либо в общежитии через дорогу от них. Придется идти разговаривать, чего уж теперь.

— Ты любишь отца? — спросил я у Наташки, разливающей по чашкам кипяток, и продолжил: — Хочешь, чтобы он с нами жил?

Сестра передернула плечами.

— Подольше бы он на своей ыбалке был. — Наташка поставила напротив меня чашку. — Что вылупился? Не люблю я его.

— Я бы на гитару пошел, если бы он нас бросил, — сказал я. — Ты — на танцы, Борька— в художку. Помнишь, как батя зимой мою гитару расхреначил?

Он, видите ли, считал, что я трачу время на ерунду. До сих пор обида осталась, я на эту гитару полгода копил. Обдирал летом придорожные вишни и возил на рынок…

Копил… Черт! А родители на новый телевизор копят, и эти деньги летом сгорят. Кажется, в августе денежная реформа и неразбериха, с ней связанная. Толком и не помню, что тогда было и когда именно. Помню лишь, что отец пытался обменять старые деньги на новые, на это выделялось что-то около недели, но никто не успевал. Старыми деньгами было не расплатиться, их отказывались брать, доллары на них не меняли. Потом, когда в правительстве поняли, что получилось не лучше, а как всегда (по-моему, именно денежная реформа родила это выражение), старые деньги вернули, и они довольно долго были в ходу…

Я улыбнулся. Кажется, стало ясно, как получить стартовый капитал, но для этого нужны доллары, и побольше.

Надо попытаться уговорить мать обменять рубли на доллары, у нее, как сейчас помню, целых 33000, это… Какой сейчас курс? Никак не узнать, в нашей глуши, ясное дело, обменника нет. Когда родители спохватились, говорили вроде о тридцати долларах, если по курсу, но купить валюту так и не смогли. Боясь, что деньги сгорят, набрали посуды.