Российские спецслужбы. От Рюрика до Екатерины Второй - Телицын Вадим Леонидович - Страница 32

К сожалению, объем книги не позволяет более останавливаться на развитии русской внешней и военной разведок в эпоху императора Петра Великого.

Вот что писал специалист по вопросам истории российских спецслужб В. С. Гражуль: «Широкое развитие дипломатической и политической разведки в полном смысле этого слова начинается со времен Петра Великого. Московское государство вступало в дипломатические отношения с другими государствами и значительно раньше. Посольства иностранных держав встречаются рано в России, намного раньше петровской эпохи. По мере надобности цари, в свою очередь, посылали посольства за границу, Однако эти посольства носили временный характер: были, так сказать, дипломатическими миссиями с особыми поручениями. В некоторых странах были русские резиденты, отправлявшие дипломатические функции.

Но только с начала XVIII века Петр I устанавливает нормальные дипломатические отношения с европейскими дворами. Русская дипломатия становится на твердую почву, превращается в «регулярную» государственную службу.

Дипломатическая, или политическая разведка, однако, не являлась тогда самостоятельной частью государственного аппарата, и тайное изучение (разведывание) чужих стран было возложено на дипломатическое ведомство — Посольский приказ, а позже на Коллегию иностранных дел и их представителей за границей — послов, посланников и резидентов. Впрочем, и в других государствах Западной Европы тогда еще не было отдельного аппарата зарубежной разведки.

…Петр начал проводить в жизнь свой план преобразования России, чтобы направить концентрированную мощь огромного государства на расширение западных и южных границ, на возвращение исконно русских земель, захваченных шведами в смутное время, на выход России к морям. Он начал «прорубать окно в Европу». Петр оказался не только энергичным администратором и полководцем, но и первокласным дипломатом, и умелым организатором разведки. Поистине приходится только удивляться его разносторонним дипломатическим и разведывательным комбинациям, которые давали блестящие бескровные победы.

Он сумел окружить себя преданными единомышленниками, отличными сотрудниками, талантливыми разведчиками-дипломатами, понимавшими своего умного шефа с полуслова.

История русской дипломатии и русской дипломатической разведки при Петре — это блестящая страница истории Российского государства на одном из важнейших этапов его развития»[188].

Повествуя о спецслужбах России времен Петра Великого, просто невозможно оставить в стороне историю политического сыска. Еще лет шесть назад вышло в свет прекрасное исследование Е. Анисимова «Дыба и кнут. Политический сыск и русское общество в XVIII в.», без обращения к которому полно и глубоко рассмотреть заявленную тему просто невозможно. Нас, правда, интересует только маленький кусочек из его очень обширной работы. Мы постараемся остановиться на тех моментах, которые нам кажутся и очень удачными, и — другие — несколько спорными (но точка зрения автора есть точка зрения автора).

Итак, Е. Анисимов считает, что «все самодержцы и самодержицы XVIII века были причастны к политическому сыску, все занимались его делами. Даже от имени двухмесячного императора Ивана Антоновича, «правившего» Россией чуть больше года, издавались указы и манифесты по делам сыска. В этом можно видеть традицию, уходившую к истокам самодержавия, к исключительному праву самодержца разбирать такие дела. Бывали на допросах в застенке и «думали думу с бо-яры» о тайных политических делах цари Михаил и Алексей, причем последний писал вопросы для Разина, пытаясь найти его связи с патриархом Никоном»[189].

И это действительно так. Но дело, думается, не столько в традициях, сколько в боязни, которая присутствовала на подсознательном уровне у каждого российского самодержца. А потому и присутствовали цари надопросах, «думаядуму», вникали во все протоколы допросов, внимательно контролировали ход всех дел[190].

«Интерес Петра 1 к сыску объясняется как личными пристрастиями царя, так и острой борьбой за власть, которую он выдержал в молодости. В этой борьбе Петр рано проявил решительность и жестокость. Недоверчивый и подозрительный, он был убежден, что только страх и насилие могут удерживать подданных в узде. Первые уроки сыскного дела Петр получил в августе 1689 года, когда допрашивал своего врага — Федора Шакловитого и других. Легенда связывает имя Петра и с разоблачением заговора Цыклера: в 1697 году царь получил донос об этом заговоре и нагрянул в дом Цыклера, застав заговорщиков во время совещания. Анекдот этот похож на правду. Петр вполне мог так поступить — тому есть пример. 7 декабря 1718 года царь получил донос о ночных тайных литургиях, которые служил у чудотворной иконы архимандрит Тихвинского монастыря Рувим, а затем самолично нагрянул ночью на монастырское подворье как раз в тот момент, когда Рувим, по просьбе подосланного царем человека, служил молебен. После того царь «образ пресвятой Богородицы на квартире ево (Рувима) взял, и оного архимандрита и при нем служителей указал забрать… и указал Его ц.в. о вышеписанных чудотворениях для чего оные разглашал и певал молебны тайно по ночам, а не явно, исследовать и розыскать в Канцелярии…». 8 декабря, в присутствии царя, допрашивали в застенке стряпчего Петра Шпилькина о тех, кто приезжал по ночам к Рувиму на молебны»[191].

Вряд ли Петр сам даже читал доносы и вряд ли ездил по домам предполагаемых «заговорщиков». Для этого ему вполне хватало офицеров-гвардейцев, именно они и осуществляли аресты и доставку арестованных в Преображенский приказ. Не такие уж были значимые фигуры, как Рувим или Цыклер. Для Петра было важнее услышать — во время признания — собственное признание подозреваемого, потому его часто и видели в застенке[192].

«Помазанник Божий хорошо знал дорогу в застенок. Исследователи сыскной деятельности Петра пишут о непосредственном участии Петра I в стрелецком розыске 1698 года. С началом розыска Петр сам допрашивал стрельцов, и это занятие явно его увлекло, захватило целиком. Один из важнейших документов розыска — «Вопросные статьи» 1698 года, которые определили весь ход расследования, — продиктовал сам царь, и они […] «носят отпечаток его слога». Петр часто бывал на пытках и приглашал своих гостей в застенок посмотреть на мучения, которым подвергали приближенных женщин царевен Софьи и Марфы. Царь лично допрашивал этих своих сестер. С 1700 по 1705 годы Петр рассмотрел в Преображенском приказе и вынес резолюции по пятидесяти делам. Даже в свои походы он брал с собой арестованных и допрашивал их. Судить о том, насколько опытным следователем был Петр, трудно. Конечно, он оставался сыном своего века, когда признание под пыткой считалось высшим и бесспорным доказательством виновности человека. Петр не отличался какой-то особой кровожадностью. Известны только два случая, когда царь указывал запитать до смерти упорствующих в своих „заблуждениях" старообрядцев»[193].

К сожалению, мне не удалось найти в исследовательской литературе и архивах подтверждение того, что Петр приглашал гостей присутствовать на пытках своих сестер Софьи и Марфы. Думается, что и не было никаких пыток. Зачем? Ведь заговор Софьи был раскрыт, все его участники известны, руководители — из командного состава стрелецких полков — арестованы[194].

Был ли Петр Алексеевич опытным следователем? Нет, не был. Да и не нужно ему это было. Хватало ему и других дел. Ведь в те времена «добыча» показаний строилась не на каких-то сложных логических схемах допроса, а на применении исключительно физического воздействия. А на дыбе признавались все, кто оставался в живых.