Имперец. Том 1 и Том 2 (СИ) - Кощеев Владимир - Страница 71

— Откуда же у него столько силы… — задумчиво проговорила Орлова, открывая файлы, которые так и висели свернутыми на ее компьютере. — Он как будто не воспроизводит технику, а… Словно сразу же мыслит образами и моментально транслирует желаемый результат в свою силу.

— Почему нет? Избыток силы компенсирует тонкую работу, — пожал плечами Разумовский. — Некоторые опытные маги могут.

— Эти опытные маги — почти пенсионеры, — возразила Орлова. — Широкий кругозор, жизненный опыт, тренировки, интуиция. А тут мальчишка!

— И дар у мальчишки будет пластичен максимум пару лет, — негромко произнес Разумовский.

Орлова поднялась из-за стола, прошлась по кабинету, потерла лоб. Разумовский давно знал ее и не мешал бы мыслительному процессу, но рассусоливать не любил. Нужно было принять решение.

— Итак, что скажешь? — наконец, спросил он.

— Я не знаю, — напряженным голосом ответила Ольга.

— Чего ты не знаешь? Тут пацан, месяц назад открывший первую стихию, владеет ей, как некоторые выпускники не могут.

— Он может погибнуть в процессе, — хмуро проговорила Орлова.

— Судя по этой записи, он может погибнуть и без процесса, — ухмыльнулся Разумовский. — Вопрос не в этом. Вопрос в том: действительно ли ты веришь, что мальчишка сможет взять стихию Эфира?

Орлова несколько минут молча смотрела на собеседника, нервно кусала губы и сжимала-разжимала пальцы в кулаки, прежде чем ответить:

— Да. Я уверена, что он сможет взять стихию Эфира.

Императорский Московский Университет, Алексей Ермаков

У Алексея Ермакова и Максима Меншикова на самом деле общего было больше, чем они думали. Даже больше, чем думали все вокруг. Алексей тоже был воспитан в очень крепких родовых традициях, только эти традиции призывали любить русскую землю, вне зависимости от того, кому сейчас достался императорский венец.

Отец частенько говорил, что правители — это приходящее и уходящее, но нет ничего ценнее своей земли и своего народа. И любой из рода Ермаковых очень болезненно относился к любым позорным прецедентам с участием аристократов.

А потому, когда утром Алексей узнал о том, что произошло на полигоне, первое, что он сделал — отправился к Меншикову с непреодолимым желанием разбить тому лицо, потому что Максимилиан не способен держать своих шакалов на привязи.

Хотя, нет, это было второе. Первое — он попросил девушек разузнать, где Александр и какая помощь нужна парню. Все-таки столкнуться с одним из сильнейших учеников университета, когда ты сам еще вчера сидел за школьной партой, это очень страшно. Попасть под многотонный каток, возможно, не так страшно, как схлестнуться с действительно обученным одаренным.

А в том, что Денис был хорошо обучен, Алексей не сомневался. Все знали традицию рода Долгоруковых по наследованию кресла главы, а значит, Виталий Михайлович хорошенько натаскивал сына вне стен университета.

Лучше бы отправил наследничка служить на границу, ей-богу, было б больше пользы для всех!

Алексей Ермаков шел по коридорам общежития, и встречный народ прижимался к стенам, опускал глаза и вообще старался слиться с интерьером. Все знали, что у Ермакова очень спокойный, миролюбивый характер.

До тех пор, пока парня как следует не разозлить.

И вот тогда уже мало никому не покажется.

Поступив в университет, Алексей первые полгода старался адаптироваться, наблюдал и ни во что не вмешивался. Пока однажды веселая и не очень трезвая компания либерально настроенной молодежи не довела его до белого каления своими рассуждениями на тему «там лучше» и «надо валить».

Семь дуэлей подряд было в тот день у Алексея, и из каждой он вышел абсолютным победителем. С тех пор установилось некоторое шаткое равновесие: Меншиков держал своих вольнодумцев в узде, Ермаков собирал вокруг себя пророссийскую молодежь, и в целом каждый варился в своем котле.

Вот до этой осени.

Так что сейчас Ермаков пересек общежитие и грохнул несколько раз кулаком о дверь меншиковского жилища. Дверь открылась почти сразу: Максим собирался выходить на пары и как раз был занят увлекательным процессом завязывания галстука.

— Ты обещал держать своих на коротком поводке! — рявкнул Алексей без приветствия.

Меншиков посторонился, рассчитывая, что визави войдет, но Ермаков не стал переступать порога.

— Я разберусь, — выдержав взгляд незваного посетителя, ответил Максим.

— Ты должен был разобраться до того, как это произошло, — заметил Алексей.

Меншиков склонил голову набок:

— Чего ты от меня хочешь? — спросил он. — Я не контролирую детей чужих родов.

— Ты вообще ничего не контролируешь. Даже свою жизнь, — прошипел Ермаков так тихо, чтобы услышал только Максим.

А затем добавил уже в полный голос:

— Я аннулирую наши договоренности. Твои люди переступили черту, Максимилиан. Если ты думаешь, что мы просто молча проглотим это, потому что хорошо воспитаны — ты ошибаешься.

Ермаков развернулся на каблуках и ушел. А Меншиков с тоской подумал, что, если бы Долгорукова можно было убить дважды — он бы сам это сделал.

Императорский Московский Университет, кабинет ректора

Борис Леонидович Шмелев был классическим слугой двух господ. Лучше всего мужчину можно было охарактеризовать прекрасной фразой «и нашим, и вашим».

Он довольно сносно выполнял свои обязанности ректора, но только по той простой причине, что до этого уже вдоволь наворовался. Вполне неплохо справлялся с такой разношерстной молодежью в одном замкнутом пространстве, но благоволил всем вольнодумцам: и студентам, и преподавателям. Старался держать университет в приличном виде, но и себя не обижал.

В общем, ничем не отличался от обычного человека, разве что, будучи боярином, в глубине души и иногда в определенных кругах вслух был убежден, что простолюдинов стоило бы обучать отдельно. Где-нибудь за колючей проволокой, чтоб не портили учебный процесс детям уважаемых родов.

Но думал и говорил он это так, скорее, больше для поддержания образа, чем всерьез. И в страшном кошмаре бы уважаемому ректору не приснилось, что в его смену выгнанный из рода бывший княжич убьет педагога, затем нападет на безымянного безродного пацана, да еще и погибнет в процессе.

Но случилось, что случилось. И теперь перед ректором опять развалился в кресле мужчина, одно присутствие которого вызывало у Шмелева нервную чесотку.

— Как же так получилось, Борис Леонидович, — покачал головой Лютый. — Вроде бы столько денег вам выделяют на систему безопасности, а элементарная сигнализация нормально не сработала.

— Так полигон же… — промямлил ректор.

— Так для этого есть же чувствительные датчики, — нехорошо оскалился силовик. — Которых, кстати, у вас почему-то не обнаружилось.

— Даже не знаю, как так получилось… — еще тише произнес Шмелев.

— Ну, думаю, вы что-нибудь вспомните по этому поводу, — ответил Лютый. — Потому что Его Величество обязательно спросит.

— Когда? — сдавленно пискнул Борис Леонидович.

— Ну… — гость демонстративно глянул на наручные часы. — С учетом пробок, думаю, где-нибудь через час.

Ректор бы с удовольствием упал в обморок или изобразил гипертонический криз, но был уверен — силовика это не проймет. Лютый его просто закинет на плечо и оттащит в Кремль. А то, может, и не станет на плечо закидывать, а просто за ноги отволочет. С них, этих узколобых солдафонов, станется бить головой умнейшего человека о твердые предметы по пути…

Императорский Московский Университет, общежитие, Иван Романов

Цесаревич о новостях узнал из внутреннего чата юной имперской фракции.

Где-то в пятом часу утра Алмаз Юсупов, возвращавшийся с рандеву с какой-то девицей, застал медперсонал, полицейских, силовиков, оцепление — и все это на территории университета.

Если быть точнее — на полигоне.