Цугцванг (СИ) - Тес Ария - Страница 22

Не дает мне даже попытки ответить, вместо того подхватывает на руки, вырывая из груди писк. Я инстинктивно хватаюсь за его плечи, на что Максимилиан неожиданно шипит, потом смотрит на меня и усмехается.

— С плечом полегче, котенок. Швы разойдутся.

Отстраняюсь, как ошпаренная сразу от всего его корпуса, потому что так и не знаю, куда именно попала.

— Левое плечо. Кажется ты целилась в сердце?

«Я только целилась, а ты мое уничтожил…» — думаю с грустью, отвожу взгляд, но все равно стараюсь его не касаться. И не потому что неприятно или больно мне, а чтобы не сделать больно ему, и это осознание меня убивает…

Слава богу от таких скверных мыслей меня отвлекает тот факт, что мы выходим из комнаты, а меня снова накрывает страх. Конечно он сказал про еду и все такое, но кто знает, что там скрывается за дверью на самом деле? Вдруг это какой-то притон? Бордель с уродливыми и вульгарными, красными стенами? Но нет, кажется никаких красных стен на горизонте не наблюдается. Мы попадаем во вполне приличный, спокойный коридор, где стены спокойные, цвета слоновой кости, а на полу мягкое, шоколадное дерево. Я смотрю назад, и одного взгляда мне хватает, чтобы оценить масштабы: где бы я не находилось, это «где бы» очень и очень большое.

— Это дом моей семьи.

Снова он это делает! Читает мысли так просто, чему я уже, правда, и не удивляюсь совсем. К тому же тот факт, что это их семейный особняк, означает отсутствие здесь любых намеков на бордель, а значит, что можно расслабиться. Это я и делаю, но лишь на миг, потому что потом понимаю еще кое что: его отец может быть тоже здесь. Неосознанно цепляюсь за его футболку и озираюсь, получая еще один веселый смешок.

— Нет, его здесь нет.

Я резко смотрю на Максимилиана, который в свою очередь мне не отвечает намерено. Он издевается, недолго, но все же издевается, пока мы спускаемся по лестнице. Тогда мне приходит идея надавать на левое плечо, чтобы уколоть в ответ, но падения с высоты его роста на ступеньки не кажется такой уж заманчивой идеей. Я только тихо цыкаю и смотрю на огромную, хрустальную люстру, которая свисает аж с третьего этажа! Она похожа на водопад, а на кончиках «струек» подсвеченные, маленькие цветочки. Это выглядит очень красиво, потрясающе и элегантно, как будто живые светлячки.

— Мама заказала эту люстру во Франции, когда мне было пять.

«Кажется, меня поймали…» — смущенно отвожу взгляд, уставившись на свои ногти, получаю еще один смешок.

— Это, кстати, вторая. Первую я…эм…случайно разбил.

«А-га, охотно верю, что «случайно»…»

— Он сюда не ездит, — снова возвращается к теме, чем заставляет меня коротко, но взглянуть на себя.

Максимилиан отвечает также, потому что, кажется, ему и самому не нравится говорить на эту тему.

— Этот дом он построил для нее на первую, крупную выручку. Теперь он его ненавидит, а для нас это что-то вроде укрытия. От него.

Мы заходим на просторную кухню. Нет, не так. Кухня просто огроменная! По-хорошему, такие бывают только в ресторанах, потому что здесь могут готовить сразу человек двадцать!

«Ну или в домах миллиардера, судя по всему…»

Наверно днем она выглядит еще лучше, но и сейчас очень красивая в теплом свете настенных бра. Я сразу подмечаю кое что — как будто меня перенесло в маленькую Италию. Вроде и нет ничего характерного, а у меня именно такое стойкое ощущение. Фасады светлые, с фигурными, резными деталями. Стены белые, но лишь у потолка, потому что дальше характерная плитка с итальянским узором. В углу самая настоящая печь, выложенная кирпичом и со стопкой дров под стеклянным экраном. Мне вдруг дико захотелось пасту, что тут же подтвердил живот, стоило только представить, как тянется моцарелла.

Спасибо, что ему хватает такта не комментировать. Максимилиан усаживает меня на стул, и пусть я вижу только слабую улыбку, все равно краснею и прячу глаза. Это остается не замеченным и снова без колких комментариев, вместо того он уходит вглубь кухни, а возвращается через пять минут, когда я уже справилась со смущением. Передо мной появляется огромная тарелка с ароматной пастой, и я даже не хочу это комментировать. Он, конечно же, снова блистает своей проницательностью, к тому же прекрасно знает, как я люблю макароны и креветки…

— Мне надо отойти и позвонить. На случай, если захочешь что-то еще, холодильник в твоем распоряжении. Если закончишь раньше, подожди меня здесь.

Я слегка киваю, наверно меня подкупает, что говорит он тихо, словно страшась разрушить такой хрупкий мир. Максимилиан стоит еще пару мгновений, уперев пальцы в стол, и, кажется, хочет еще что-то добавить, но вместо того разворачивается и уходит. Странно, но я чувствую разочарование, а не облегчение. Наверно, я просто сама слишком устала от постоянного стресса и войны, тем дороже эта ночь с коротким, но блаженным спокойствием…

К своему стыду я проглотила порцию будто одним махом, чего мне действительно оказалось мало, не смотря на ее внушительность. Пошла за добавкой — два бутерброда и сок. Теперь сижу уже минут сорок, смотрю в окно, а его все нет и нет. Погода буйствует — самая, настоящая метель! Крупные, пушистые снежинки летят и летят, накапливая сугробы, а я, к своему удивлению, накапливаю спокойствие. Ниоткуда не слышны стоны или крики, тишина такая же, как и была, но не оглушающая. Нет дискомфорта, наоборот — мне тепло.

«Это очень странно…» — и мне это не нравится.

Я веду плечами, чтобы скинуть ментальную шаль, в которую меня завернула маленькая Италия, встаю, подхожу к серванту. Там рядами стоят расписные тарелки с красными цветочками, также похожие по стилю миски на самой верхней полке, ниже глиняные горшки, вазы, кружки — полагаю из одного сервиза.

«Красивые…хранятся с любовью. Наверно для хозяйки дома они имели огромное значение…» — думаю, поэтому решаю отойти в сторону.

На всякий случай. Все-таки мой брат — катастрофа, громящая все вокруг, и вдруг мой ген, до сих пор крепко спящий, сейчас решит внезапно проснуться? Лучше перебдеть.

Возвращаюсь к небольшому, круглому столу и беру свою тарелку. Я хотела спросить, что с ней делать дальше, ведь действительно рассчитывала, что он придет достаточно быстро, но теперь, когда немного освоилась, могу справится и сама. Включаю воду в огромной, медной раковине, настраиваю ее до комфортной и начинаю мыть.

— Прости, что долго.

Я не вздрагиваю, слышала его шаги, поэтому только слегка пожимаю плечами и даже не поворачиваюсь, когда он подходит сзади. Чувствую его тело, тепло, твердость, когда оно приближается, и я касаюсь его лопатками, но снова не стараюсь отстраниться.

«В этом нет смысла, нет смысла, его нет!» — вру сама себе, повторяя, как мантру эту хорошо отрепетированную ложь, потому что не готова признать: я хочу быть ближе.

У меня нет слов и отсутствуют всякие, разумные объяснения, я ведь и сама не понимаю, что изменилось всего за несколько часов? Буквально недавно я была готова его убить, потом дико ненавидела, а сейчас что? Что изменилось? Тишина. Я могу лишь догадываться, что меня подкупает: теплота. Не огонь, который жарит до костей, а именно теплота, исходящая от Максимилиана. Сегодня в нем ее в избытке, как в наши три летних месяца…еще много усталости. Для того, чтобы это увидеть, мне не нужно даже напрягаться — для меня все очевидно.

— У нас есть горничная, малыш, — шепчет на ухо, — Нет нужды…

Перебиваю резким отключением воды — я все, так что нужды нет в поучениях, это точно. Максимилиан усмехается, упирая ладони в кухонную тумбу из кофейной мозаики, становится еще ближе, но и я не отскакиваю. Полностью отдаю себе отчет, что это не сон, реальность, что он — Максимилиан, а не Алекс. Помню все, что он со мной сделал и в чем передо мной виноват, но…сейчас всё почему-то иначе. Может быть дело в самом доме дома? Может быть в том, что за окном ночь, топящая нас в снегах? А может в том, что я чувствую, как он уязвим? Максимилиан сейчас настоящий. Без масок, без мерзкого сарказма, без притворства. В этой тишине он — настоящий…