Я тебя заберу (СИ) - Коваленко Мария Сергеевна - Страница 34

Никто не заставляет верить в рассказ о свихнувшемся на обычной девчонке искушенном мужчине. В нашей истории хватает грязи: Марк так и не признался, почему бросил, я слишком долго молчала о сыне. Ни нимбов, ни крыльев. Все условия, чтобы отправить и сегодняшнюю неожиданную правду в общую выгребную яму. Только что-то мешает.

Может, открытый, непривычный взгляд Шаталова.

Может, это место. Особенное для обоих.

Может, что-то еще.

Наверное, нужно все обдумать. Взвесить на фирменных женских весах. Встроенных! С чашами «смогу без него» и «не хочу без него». Очередной раз вильнуть хвостом и оставить Марка дожидаться рассвета в одиночестве.

Однако осколки не желают собираться в цельного человека. Шаталову приходится возиться со мной, как с маленькой девочкой. Мыть, вытирать, укутывать в пушистый халат и нести... не на диван, не до двери спальни, а в кровать.

— Я не уверен, что у нас получится выспаться.

В свете луны черты его лица кажутся хищными, а от слов по телу бегут мурашки.

— Тогда утром тебе придется разбираться с моим руководством. — Я сама откидываю угол одеяла, приглашая в постель.

— Договорились. Завтра же перепишу на тебя все акции клиники.

Шаталова нет необходимости звать дважды. Только я отодвигаюсь, он опускается рядом и сразу же притягивает к себе.

— Решил меня купить?

— Боюсь, я не настолько богат.

Мы занимались сексом и в душе, и в развлекательном центре. С другими мужчинами этого хватило бы на неделю, — с Марком загораюсь от первого же прикосновения. Плавлюсь, когда устраивает меня сверху и, словно слепой скульптор, ведет ладонями по телу.

— Тогда давай без клиники. — Глажу кончиками пальцев его лицо. Плавно спускаюсь к груди. — Савойского хватит удар,а я не хочу заниматься реанимацией.

— Согласен лишь на массаж сердца. Губы мои. — Марк вздрагивает, когда подушечки касаются его крохотных сосков.

— Так говоришь, будто у тебя на них планы. — Веду руками дальше.

По идеальным кубикам пресса. По роскошным косым мышцам. Изводя Шаталова, черчу ломаные линии над пахом.

Схожу с ума от реакций и тела.

Нормальные мужчины с возрастом стареют. Запасаются животами, теряют свои формы. А этот, наоборот, стал еще массивнее и крепче. Превратился в настоящего бога. Не понять только какого: порока или войны.

— У меня на них самые серьезные планы. — Марк подносит к моим губам указательный палец и заставляет втянуть в рот. — Хочу, чтобы ты отсосала мне. Хочу видеть, как твой острый язычок облизывает мой член. И головкой почувствовать горло.

— За девять лет твой член побывал во ртах у стольких красавиц, что я вряд ли смогу удивить. — Дыхание сбивается, а слюна становится вязкой. Говорить с каждым словом все труднее.

— Это снова твоя фантазия.

— Ну конечно!

— Долгое время мне было не до женщин. Потом им не до меня. А когда женился, стало лень гоняться за дубликатами, пока оригинал слишком далеко.

Марк больше не мучает мой рот. Приподнявшись на локтях, он смотрит в глаза и, кажется, не моргает.

— А оригинал... это жена? — Чувствую, как за ребрами вместо сердца расправляет свою шубу колючий еж.

— Оригинал не зовут чужим именем, — качает головой Марк. — Я, кстати, даже не замечал этого. И не узнал бы, если бы Настя не сказала.

— Зря я разрешила тебе подслушивать наш разговор.

Два признания за одну ночь — это, скорее всего, рекорд для Шаталова. Другая женщина прыгала бы от счастья и благодарила Марка за откровенность. Мне в прошлом хватило бы и крохотной доли этой искренности. А в настоящем...

Не знаю, как реагировать.

Прививка от чувств, которой я так гордилась, больше не действует. Возбуждение кажется легкомысленной ерундой в сравнении с тем, что творится на душе.

Там вообще... будто швейная фабрика трудится. Ставит латки на старые дыры. Сшивает дряхлые лохмотья. Гладит все горячими утюгами. Старается.

— Еще скажи, что любил меня тогда.

Отворачиваюсь к окну. Нет больше сил смотреть ему в глаза.

— У меня трудности с этим чувством. — Марк прижимается щекой к моей щеке. Не трет. Не колет. Обжигает своим жаром. И чем-то еще, очень похожим на электричество. — До того, как несколько лет назад встретил одну девушку, я считал все это чушью. Не было перед глазами ни одного счастливого примера.

— А после девушки?

На меня, словно цунами, накатывают рассказы о родителях Марка и его первом браке. Матери, бросившей мужа умирать в больнице. Женщине, на которой Шаталов женился совсем молодым из-за ее беременности.

Это не мои воспоминания. Не моя жизнь. Но становится горько.

— После девушки... — Марк берет меня за подбородок и поворачивает лицом к себе. — Хочу попробовать. Первый раз. С тобой.

Марк был прав, сказав, что мы не выспимся.

Этой ночью сон казался чем-то лишним. Не хотелось даже тратить на него время. После признаний мы целовались. Долго, как сумасшедшие. Потом занимались сексом. Медленно, без спешки и обычной одержимости.

Близость напоминала знакомство. Осторожное, бережное. С изучением пределов и тайных желаний. В прошлом у нас не хватало терпения на такие мелочи. Спаривались будто кролики. Как знали, что скоро расстанемся.

А сейчас, после разлуки, после других мужчин и женщин, внезапно откатились в самое начало. Без букетов и шоколадных конфет, но с такой нежностью, которую невозможно было ожидать ни от меня самой, ни тем более от Шаталова.

Возможно, это была какая-то форма двойного помешательства. Будь в запасе еще одна ночь, я бы обязательно разобралась. Только вместо ночи случилось утро.

Ума не приложу, что произошло с будильником. Разбудил нас с Марком не он.

Сначала это был тихий стук в дверь. Настолько вялый, что я перевернулась на другой бок, проворчала Шаталову: «Не храпи!» — и уснула дальше.

Потом к стуку добавилось «Мама». Два раза. Уже в этот момент нужно было столкнуть Марка с матраса и потребовать залезть под кровать. Сыну не стоило знать особенности интимной жизни своих родителей.

Однако, слишком разомлевшая за ночь, я успела лишь сесть. Уже через секунду в спальню вошел сын.

— Привет, ма… — так и не договорив, Глеб раскрыл рот. И, как на призрака, уставился на отца: — Привет, папа.

Не помню, когда так же сильно хотелось провалиться сквозь землю. К счастью, Шаталова, кажется, ничего не смутило.

— Привет, сын. Как спалось?

Этот самоуверенный гад демонстративно закинул руку мне на плечо и, словно я его собственность, притянул к теплому боку.

— Нор-ма-льно, — с заиканием, которым не страдал никогда в жизни, ответил Глеб.

— Нам с мамой тоже. Кажется, даже будильник кто-то отключил. Два раза. — Марк взглядом указал на мою тумбочку, где стоял злосчастный будильник.

При всем желании Шаталов никак не мог до него дотянуться, а значит...

— Черт... Школа! — Я хлопнула себя ладонью по лбу. — И работа... — чуть не взвыла, вспомнив, что сегодня утром Кравцов хотел провести какое-то важное совещание.

— Да, первый урок через полчаса. — Глеб по-собачьи склонил голову набок и еще раз внимательно осмотрел наш постельный дуэт.

— Я всех развезу... при одном условии.

Шаталов подхватил халат, в который заворачивал меня ночью, и прямо в кровати принялся одеваться.

— Куда ж без условий! — Поняв, что одеяло свободно, я натянула его до самых глаз. — Не получится из тебя золотая рыбка.

— Получится такая, какую захотите. Хоть бриллиантовая. Но для начала вы меня накормите. — Марк заговорщицки подмигнул Глебу: — Сырниками!

За свою материнскую «карьеру» мне, конечно, приходилось готовить завтраки в авральном режиме, но сегодня ставлю абсолютный рекорд. Когда Шаталов с сыном выходят из комнаты, я бегу в душ и уже через пять минут, одетая, причесанная, спешу к плите.