Бегущая могила (ЛП) - Гэлбрейт Роберт - Страница 55

— Ну, — осторожно сказала Робин, — я не знаю. Я имею в виду, что это могло бы быть…

— Это не фокус, — сказал молодой человек. — Сначала ты думаешь, что это так, а потом понимаешь, что это реальность. Ты бы видела, на что способен папа Джей. Ты подожди. Сначала думаешь, что все это полная ерунда, а потом начинаешь понимать, что это значит — быть чистым духом. Это просто потрясает воображение. Ты читала “Ответ”?

— Нет, — сказала Робин, — я…

— Она не читала “Ответ”, — сказал мужчина со стрижкой, наклонившись вперед, чтобы обратиться к другому соседу Робин.

— О, подруга, ты должна прочитать “Ответ”, — сказал блондин, смеясь. — Ничего себе.

— Я дам тебе свой экземпляр, — сказал мужчина со стрижкой. — Только я хочу его вернуть, потому что папа Джей написал там кое-что для меня, хорошо?

— Хорошо, спасибо большое, — сказала Робин.

— Ух ты, — сказал он, качая головой и смеясь, — не могу поверить, что ты не читала “Ответ”. Он дает тебе инструменты и объясняет — я не могу сделать это так же хорошо, как папа Джей, тебе нужно прочитать его настоящие слова. Но я могу сказать тебе из первых рук: есть жизнь после смерти, и духовная война идет здесь, на земле, и если мы сможем победить…

— Да, — сказал молодой человек с волнистыми светлыми волосами, который теперь выглядел серьезным. — Если мы выиграем.

— Мы должны, — напряженно сказал другой. — Мы должны.

Сквозь щель между двумя обедающими напротив Робин заметила бритоголовую Луизу, которая ела очень медленно и постоянно поглядывала на верхний столик, не обращая внимания на болтовню сидящих по обе стороны от нее. В зале было много других женщин среднего возраста, и большинство из них выглядели так же, как Луиза, как будто давно перестали следить за своей внешностью, их лица были изборождены морщиными, а волосы коротко подстрижены, хотя ни одна из них не была полностью бритой, как Луиза. Наблюдая за ней, Робин вспомнила слова Кевина о том, что его мать была влюблена в Джонатана Уэйса. Сохранилось ли это чувство за все эти годы рабства? Стоило ли оно потери сына?

Среди тех, кто пришел убирать тарелки, была девочка-подросток, которую Робин заметила раньше, с длинными, мышиными, выбеленными солнцем волосами и большими, тревожными глазами. Когда тарелки были убраны, появились еще работники кухни со стопками металлических мисок на тележках. Они оказались полны моченых яблок, которые показались Робин очень горькими, несомненно потому, что сахар был запрещен церковью. Тем не менее, она съела все, пока соседи говорили ей о священной войне.

Робин понятия не имела, который час. Небо за окном было черным, а на то, чтобы разложить еду на сто человек, ушло много времени. Наконец миски тоже были убраны, и кто-то приглушил верхний свет, оставив, однако, верхний стол освещенным.

Сразу же все сидящие за столиками начали хлопать и аплодировать, некоторые из них даже стучали своими жестяными кружками по столу. Джонатан Уэйс встал, обошел вокруг стола, включил микрофон и снова успокоил толпу, сделав руками успокаивающее движение.

— Спасибо вам, друзья мои. Спасибо вам… Я стою перед вами сегодня с надеждой и страхом в сердце. Надеждой и страхом, — добавил он, торжественно оглядываясь по сторонам.

— Я хочу сказать вам, во-первых, что эта церковь, это сообщество душ, которое сейчас простирается на два континента…

Раздалось еще несколько возгласов и аплодисментов.

— Представляет собой крупнейший духовный вызов противнику, который когда-либо видел мир.

Зал зааплодировал.

— Я чувствую его силу, — сказал Джонатан, прижимая сжатый кулак к сердцу. — Я чувствую ее, когда разговариваю с нашими американскими братьями и сестрами, я чувствовал ее, когда выступал в начале этой недели в нашем мюнхенском храме, я чувствую ее сегодня, когда вновь вхожу в это место и когда иду в храм, чтобы очиститься. И я хочу сегодня выделить несколько человек, которые вселяют в меня надежду. Когда на нашей стороне такие люди, противник должен справедливо трепетать….

Уэйс, не имевший при себе никаких записок, теперь называл несколько имен, и по мере того, как каждого человека опознавали, они либо визжали, либо вопили, вскакивая на ноги, в то время как сидящие вокруг них подбадривали и хлопали.

— … и последний, но не менее важный, — сказал Уэйс, — Дэнни Броклз.

Молодой человек со стрижкой рядом с Робин вскочил на ноги так быстро, что сильно ударил ее по локтю.

— О Боже, — повторял он снова и снова, и Робин увидела, что он плачет. — О Боже.

— Поднимитесь все сюда, — сказал Джонатан Уэйс. — Давайте… все, покажите свою признательность этим людям…

Столовая разразилась новыми возгласами и приветствиями. Все вызванные разразились слезами и, казалось, были потрясены тем, что их узнал Уэйс.

Уэйс начал рассказывать о достижениях каждого члена группы. Одна из девушек за четыре недели собрала на улице больше денег, чем кто-либо другой. Другая девушка привлекла к участию в Неделе служения дюжину новых членов. Когда Джонатан Уэйс дошел до Дэнни Броклза, тот так сильно рыдал, что Уэйс подошел к нему и обнял его, а Броклз плакал, уткнувшись в плечо руководителя церкви. Наблюдатели, которые к этому времени уже вовсю аплодировали, поднялись на ноги, чтобы аплодировать Дэнни и Уэйсу.

— Расскажи нам, что ты сделал на этой неделе, Дэнни, — сказал Уэйс. — Расскажи всем, почему я так горжусь тобой.

— Я не могу, — всхлипывал Дэнни, совершенно подавленный.

— Тогда я расскажу им, — сказал Уэйс, повернувшись лицом к толпе. — Наш центр помощи наркозависимым в Нортгемптоне был под угрозой закрытия агентами Противника.

В зале раздались бурные крики. Похоже, новость о наркологическом центре не была известна никому, кроме сидящих за столом руководителей.

— Подождите — подождите, — сказал Джонатан, делая привычные успокаивающие жесты левой рукой, а правой держа Дэнни за руку. — Бекка взяла Дэнни с собой, чтобы объяснить, как сильно ему это помогло. Дэнни встал перед этими материалистами и говорил так красноречиво, так мощно, что обеспечил продолжение службы. Он сделал это. Дэнни сделал это.

Уэйс поднял руку Дэнни в воздух. Вслед за этим раздались бурные аплодисменты.

— Когда с нами такие люди, как Дэнни, разве может противник не бояться? — крикнул Джонатан, и крики и аплодисменты стали еще громче. Джонатан уже плакал, слезы текли по его лицу. Это проявление эмоций вызвало в зале такую истерику, что Робин начала находить ее почти нервной, и она продолжалась даже после того, как шесть выбранных человек заняли свои места, пока, наконец, вытирая глаза и делая успокаивающий жест, Джонатан не смог снова заставить себя говорить уже немного охрипшиим голосом.

— А теперь… с сожалением… я должен передать вам сводки из материалистического мира….

В зале воцарилась тишина, когда Джонатан начал говорить.

Он рассказал о продолжающейся войне в Сирии, описал зверства в этой стране, а затем заявил о масштабной коррупции среди мировой политической и финансовой элиты. Он рассказал о вспышке вируса Зика в Бразилии, из-за которого многие беременности кончаются выкидышами или рождаются дети с тяжелыми нарушениями. Он описал отдельные случаи ужасающей бедности и отчаяния, свидетелем которых он был, посещая церковные проекты как в Великобритании, так и в Америке, и когда он рассказывал об этих несправедливостях и бедствиях, он мог бы описывать события, постигшие его собственную семью, настолько глубоко они, казалось, тронули его. Робин вспомнила слова Шейлы Кеннетт: “у него был способ заставить вас захотеть, чтобы у него все было хорошо… ты хотел присмотреть за ним… казалось, он чувствовал это хуже, чем все остальные из нас”.

— Итак, это материалистический мир, — сказал наконец Джонатан. — И если наша задача кажется непосильной, то это потому, что силы Противника могущественны… отчаянно могущественны. Приближается неизбежный Конец Игры, и поэтому мы боремся за то, чтобы ускорить приход Пути Лотоса. А сейчас я прошу всех вас присоединиться ко мне в медитации. Для тех, кто еще не выучил нашу мантру, ее слова напечатаны здесь.