Балин. Сын Фундина. Государь Мории (СИ) - Мусин Ринат - Страница 44

— Хорош. Потаскал и хватит. Дальше сам пойду.

И сел прямо на пол. Тори тоже неуклюже повалился набок. Они лежали так час, а затем второй, в тишине и мраке, не говоря друг другу ни слова.

— Ты молодец, — наконец произнес на исходе третьего часа Тори. Синьфольд не отозвался.

Тори направил на него фонарь. В какое-то мгновенье ему показалось, что маленький гном умер, и ужас одиночества охватил его. Но нет, Синьфольд открыл глаза и с недоверием уставился на него.

— Что?

— Ничего, — смутился Тори и, пододвинувшись, похлопал друга по плечу.

Они съели по целой лепешке крама и выпили по фляге воды. Тори поднялся и начал потихоньку собираться, намереваясь продолжить путь, но уже наверх. Здесь им делать больше нечего. Синьфольд сидел, положив флягу на колени, и не шевелился. Тори снова забеспокоился. Он подошел и сказал как можно мягче:

— Пойдем, мы и так задержались здесь. Скоро увидим солнце. Придем сюда в следующий раз. Надо будет восстановить подъемник, и тогда добраться сюда будет легче.

Синьфольд согласно кивнул.

— У меня ноги не идут.

Тори был так рад снова услышать этот сварливый голос, что сначала не понял сказанного.

— Ноги у меня не идут, дубина. Сердце… плохо мне. Не увидеть мне больше солнца.

— Это ты брось, — недоверчиво произнес Тори. — Просто устал, вот и все. А если хочешь, я тебя понесу. Ты ведь легкий. Если надо будет, я тебя до самых ворот донесу. А?

— Придется нести. Идти-то я не могу.

Тори уже хотел подхватить Синьфольда на руки, но тот воспротивился, слабым голосом приказал обвязать себя, и нести как заплечный мешок, на спине.

— А то ишь, словно девку к себе в дом на руках заносишь. Где это видано? Да и удобней так будет. Это я давно заметил, еще когда брата своего, Сутфольда через Древлепущу тащил. А потом тебя, беспутного. По болоту. А ноги вязнут, тяжело выдирать. Из грязи-то. А шагнуть-то надо. Это тебе здесь по ровной дороге хорошо, а каково мне было? Ты подумал, как такого кабана через болото пропереть?

Синьфольд продолжал ругаться, а Тори с умилением слушал, пока не понял, что маленький гном бредит. Он положил его на камни, завернул маленькое тело в свой плащ и пошел, подняв ничего не понимающего гнома на руки. Синьфольд то принимался рассказывать о прошлом, то ругал всех подряд, то одного Тори. Тогда последнему казалось, что сознание возвращается к Синьфольду, но это было не так. После нескольких часов бред стал утихать. Лицо Синьфольда заострилось, мертвенная бледность проступила на нем. Дыхание почти пропало. Тори заметил с испугом, что тело в его руках начинает коченеть. Но сердце маленького мужественного гнома продолжало биться.

Тори спешил. Изо всех сил он продолжал подниматься вверх, с трудом переставляя негнущиеся ноги. Несколько раз он попадал к завалам или тупикам, а потом едва не угодил в ловушку. Дыхание с хрипом вырывалось из его груди, сердце грозило разорвать грудную клетку.

— Слишком уж я стар для такого, — повторял он про себя, не останавливаясь ни на миг.

Он снял с себя все, что мешало, сбросил в укромном месте даже кирку и провиант, оставив при себе лишь несколько кусочков черствого хлеба. Потом пришлось бросить и секиру. Тори с любовью погладил холодный металл. Он еще вернется, чтобы забрать оружие, а пока важнее выбраться отсюда.

— Мы еще повоюем, да? — раздался в темноте скрипучий голосок. Тори бросился к товарищу, но Синьфольд только хрипел. Подхватив маленького гнома на руки, Тори продолжил свой путь. Ему казалось, что он летит сквозь мрак переходов, хотя на самом деле они передвигались очень медленно. Теперь член совета старейшин пожалел, что в свое время отказался от карты. Сейчас, поднимаясь наверх, Тори иногда терял направление, ведущее к Воротам. Но Синьфольд продолжал дышать, и Тори упорно двигаться, вверх и на север, вот уже много часов. Тысячи шагов, и каждый шаг надо сделать. Но любые мышцы, даже закаленные четырьмя сотнями лет тяжелого труда, должны отдыхать. Время от времени Тори опускал друга на камни, и сам ложился рядом. Совсем ненадолго, на пару ударов сердца, затем вскакивал, не замечая боли в суставах и вскинув ставшее неожиданно тяжелым тело на плечо, продолжал идти. Пока дорогу не преградила черная фигура.

Из-под складок плаща на гномов с ненавистью смотрели два пылающих багровым огнем глаза. Железная корона венчала голову, не касаясь ткани капюшона.

— Отойди, — хрипло приказал Тори.

Черный призрак не пошевелился. До этого он не решился нападать, видя, как пострадал Подгорный Ужас при первой же встрече с двумя старыми гномами. Мертвенный огонь плохо действует на тех, кто уже считает себя мертвецом. Но теперь, когда один из них без сознания, а второй бросил все, кроме нательной рубашки, штанов и сапог, можно и поквитаться. Напрасно он так решил. Во внутреннем кармане сапога Тори всегда носил маленький засапожный нож — семейную реликвию. Этот нож, сработанный по преданию Тэльхаром, подарили Белегу — Могучему Луку, чтобы тот острейшим лезвием правил стрелы. Взглянув на сверкающую сталь, а потом в глаза гнома, слуга Саурона усомнился в легкой победе. Клинок, сотканный из черного тумана, поднялся и ударил идущего напролом Тори, грозясь рассечь упрямого на две половины. Но тот даже не дрогнул, когда холодная волна вошла в его плечо, и продолжила путь к сердцу. С яростным рыком, от которого заложило уши, гном бросился на врага. Запутавшись в складках взметнувшегося навстречу черного плаща, он размахивал ножом, пока не понял, что противник бежал. Тяжело дыша, старик долго стоял посреди темного коридора, сжимая в руках гнилую ткань. Потом развернулся, и, не обращая внимания на рану, подошел к лежащему в неестественной позе Синьфольду. Сердце больше не билось. Голубая магия смерти нашла свою жертву. Маленький гном умер.

Тяжело переставляя ноги, Тори в одиночестве продолжал свой путь. Останься на месте — и его никогда не найдут во мраке Мории. А ему надо успеть так много сделать. Рассказать про Ужас, про убийцу в черном плаще, про ловушки на нижних горизонтах и про затопленные мифриловые шахты, про мастерскую знаменитого мастера, найти свою секиру. И, самое главное, высечь надгробный камень для Синьфольда. Ведь кто-то должен заботиться о мертвых.

Говорят, что гномы становятся камнем, уходят туда, откуда пришли. Конечно же, это неправда. Любой гном вышел из утробы матери, отлежав там положенный срок после зачатия. К сорока годам молодежь первый раз пускают к молоту, освобождая ручки мехов для следующего поколения. Только к семидесяти гном имеет право брать слово в присутствии старших, а после ста может спокойно уйти из клана или рода, жить в собственном доме. Двести пятьдесят лет для гнома — самый расцвет, а многие доживают и до пятисот, и даже до тысячи. Только мало кто доживает, потому как жизнь в работе не только тяжела, но и опасна. И немногие стремятся дожить до такого возраста. Если эльф жив силой духа, а годы человека отсчитаны судьбой, то Ауле дал своим детям крепкое, выносливое тело и бессмертную душу, ту, что после смерти возвращается в отдельные чертоги Мандоса. Но любое тело, соткано ли оно из плоти или камня, смертно. Старость подбирается к гномам долго и незаметно, но последствия ее ужасны. Кожа, иссушенная и сморщенная, подобна древесной коре. Железные мускулы заменяют высохшие жилы, а суставы каменеют и перестают сгибаться, причиняя при движении невыносимую боль. Поэтому среди гномов так мало стариков. Многие предпочитают смерть в шахте бесконечному неподвижному существованию. Часто семьи наугримов имеют склепы, в которых не похоронено ни одного гнома. Большинство предпочитают смерть в дальнем выработанном штреке. На память об ушедших остаются лишь надгробные камни, высеченные из цельного куска скалы.

Тори нашел старый грот, вырубленный в мягкой породе, как раз для «погребения героев», как гласила высеченная надпись. Он легко обрушил свод, скрыв от глаз живущих тело Синьфольда. Теперь осталось сделать надпись на надгробном камне, иначе память о храбреце может уйти, не найдя своего певца.