Балин. Сын Фундина. Государь Мории (СИ) - Мусин Ринат - Страница 45

Долго не отдыхал старый гном. За все это время пищей ему служили несколько кусочков крама, которые завалялись в карманах. У него остался лишь светящийся камень, который он снял со шлема. Но этого света было слишком мало, чтобы разогнать окружающую тьму. Мысли путались в голове, но тело сотрясал не жар, а лютый холод, замораживая само сердце. Рана на плече пульсировала холодными волнами. Даже подойдя вплотную к стене и приложив к ней светящийся камень, Тори не мог разобрать путеводных надписей. Зрение и слух отказывались служить ему. Он словно медленно плыл в серой холодной воде.

Через некоторое время почудилось, что начал видеть сквозь стены. Тори долго тер глаза и тряс головой, пока понял, что это не бред. И на краю вселенной, что сейчас простиралась перед ним, за милю до края серого тумана, ему почудились слабые огоньки. Это несомненно были его сородичи, он даже улавливал голоса, размытые и глухие, будто из-под воды. Он пошел вперед, негодуя на свои ноги, едва сгибающиеся в коленях. Тори кричал и не слышал своего голоса. На самом деле из его уст сейчас вырывался не крик, а сипящий шепот, тихий и едва различимый. Холод сковал члены. Руки, давно и навечно согнутые в локтях, не смогли поддержать, опереться на стены. Он упал, почувствовал далекую боль и все равно пополз вперед. Мозг его, не смотря ни на что, работал подобно хорошо смазанной машине. Если он перестанет двигаться — это конец. Просто надо еще раз напрячь мускулы, потом еще, переместить вес с одной стороны тела на другую, попробовать подключить другие мышцы, которые отдыхали, пока он работал молотом. Каким молотом? Разве он сейчас в кузне? В кузне не бывает так холодно. Там жар, а он из удали сделал себе стальную перчатку и удивлял молодежь запуская руку в горн. Раскаленный горн. И не все ли равно, холод или жар? Сто лет, и еще сто лет, и еще почти столько же он работал молотобойцем, поднимал и опускал молот, чувствовал усталость и все равно, поднимал и опускал. Так и сейчас. Просто перебороть усталость. Смять в комок этот холод. Всегда получалось, только не холод, а жар. Сознание мутится, словно проваливаешься куда-то. Можно перестать сопротивляться и ухнуть в эту бесконечную, холодную яму. Но движение дает тепло. Двигайся, двигайся, сожми зубы, открой глаза и двигайся дальше. Но как двигаться, если тело уже не слушается? Тогда подтягивайся, уперевшись головой в землю.

Постороннему представилась бы странная картина. Гном, весь грязный, окровавленный, в разорванной одежде, с закрытыми глазами — извивался на холодном полу каменного коридора. Сначала показалось бы, что это агония, но, переждав минут пять, стало бы ясно, что тело продолжает двигаться. Судорожные и скованные движения подталкивали гнома, позволяя продвигаться вперед поистине со скоростью улитки. И все же он полз вперед.

Очнулся Тори оттого, что солнечные лучи гладили его щеки. Блаженное тепло разливалось по телу. Лишь в плече чувствовался холод, но теперь далекий и не опасный. Теплая трава обнимала его.

Трава? Какая трава?

Тори с трудом открыл глаза. Маленькая детская ладошка гладила по лицу. Он лежал в большой каменной ванне, наполненной теплой горной смолой. Шевельнул головой и спугнул обладателя маленькой руки.

— Дядя Балин, дедушка Тори очнулся, — девичий голосок удалялся, смешиваясь с быстрым топотанием маленьких ножек.

Множество гномов буквально ввалились в маленький грот, где стояла ванна.

— Ну, слава Ауле, очнулся, — пророкотал один из них. Попутно Оин (а это был он) отодрал от края ванны пальцы Тори, который собирался уже потихоньку вылезать из теплой массы. — Лежи, лежи. Набирайся сил. Теперь они тебе потребуются. А то собрался помирать.

Последние слова Оина потонули в шуме голосов гномов, заполнивших все помещение. Наконец послышался голос, услыхав который, Тори усмехнулся. Старая Вандит, лекарка-знахарка, гнала всех прочь.

— Куда набежали, как вороны? Пошли отсюда, оркское семя. Еще и наследили. Валиса, куда ты убежала?

Валиса, тринадцатилетняя дочь Сили и Силверлаг, осталась с ним. Тори понял, что она не присматривает, а не дает старому гному выбраться из грязевой ванны. Никого другого Тори бы не послушал: теперь он был старейшим гномом Казад Дума, если только не пришел кто из Совета Старейшин. Да и к словам старейшин Тори не стал бы особо прислушиваться. А вот вылезти голышом перед праправнучкой — не мог. "Проклятая старческая деликатность, — ругал он себя. — Вандит, морготское отродье, знала, что делала".

Девочка же серьезно отнеслась к своим обязанностям. Печка под ванной не дымила и давала достаточно тепла, не перегревая, одновременно лечебную смесь. Некоторое время Тори изучал помещение, в котором находился, но Вандит не оставила ему ни единой тряпки. О выходе из ванны приходилось только мечтать. Он успокоился и начал прислушиваться к собственному телу. Сначала пошевелил пальцами рук, затем ног. Медленно напряг предплечья. Когда очередь дошла до левого плеча, то глубоко в мышцах появилась холодная резь. Она начала разрастаться, грозясь захватить все тело. Тори напрягся, чувствуя, как холодная испарина выступила на лбу.

— Дедушка Тори, вам плохо? — лицо Валисы оказалось совсем рядом.

— Все хорошо, — слабо произнес он, с радостью чувствуя, что и в самом деле холодная боль отступает. — Я полежу, посплю. Если хочешь, пойди, поиграй.

— Дедушка Тори, я уж с вами посижу, — убежденно ответила Валиса.

— Когда женщина просит, стоит подчиниться, — пробормотал Тори и окунулся в приятную темноту сна.

Он еще долго болел. Бредил ночами. То тащил на себе Синьфольда, то возвращался на триста лет назад и снова Синьфольд вытаскивал его из бездонных топей Серех. Его больше не привлекали горн и наковальня, шум молотов давил на уши, и голова начинала раскалываться после пяти минут работы молотобойца. Сила будто покинула его руки. Они словно стали не его — чужие, непослушные руки. Теперь гном не мог встряхнуть как пушинку боевой молот на вытянутой руке, а удары получались слабыми и неточными. Но руки получили взамен силы другой дар, ранее скрытый для Тори. Его пальцы научились чувствовать прекрасное. Он теперь ощущал не просто вещь, а ее красоту. Достаточно было взглянуть на камень, как он находил в нем не вес, прочность и массу, но по форме, чертам и граням узнавал место для воплощения мастерства резчика. Все с удивлением и почтением восприняли этот дар, ибо среди гномов много хороших ремесленников — мастеров своего дела, но слишком мало настоящих художников.

Балрог не мог уже передвигаться настолько быстро, как в дни могущества Моргота, когда все вокруг было наполнено подвластной ему магией. Тело, только что пробудившееся ото сна, представляло собой печальное зрелище. Какой-то маленький гном напал на Уругу и чуть не отправил майара в чертоги Мандоса. А между тем эта маленькая фурия, этот карлик не только уцелел в схватке, но и бросил напоследок ему вызов! Стыд и гнев гнали Балрога наружу. Безошибочно выбрал он направление к оплоту тьмы — Мордору. Там он чувствовал жестокую силу, что продолжала жить в этом мире. Передвигался он ночью, как будто был вором и немощной тварью, а не предводителем армий Агбанда. Впрочем, это было давно. Так давно, что иногда Уругу сомневался — было ли это на самом деле. Не приснилось ли ему все в бесконечном сне на самом дне мира? Изо всех сил он стремился к огненному волшебству вулкана, который жил на востоке.

Прошло долгих два месяца, пока он добрался до Ородруина. По пути он не раз встречал существ, подобных многорукому стражу, что защищал его во тьме пещер. Но ни одно из них не было достаточно сильно, чтобы обезопасить Балрога при свете дня. Да и сам Уругу чувствовал себя более чем неуютно под лучами ладьи-солнца девы Ариэн.

Орокуэны, которых он видел, старались не обращать на него внимания. Как эльфы тонко чувствуют красоту, так и орки слишком хорошо ощущают черную силу и злобную ненависть, превышающую их собственную. Без труда и остановок преодолел Уругу стражей ворот Мараннона, прошел мимо подземелий, где жило еще одно существо, похожее на Стража глубин не обликом, но злобой, гнездящейся внутри разума, ненавидящего Свет.