Все, что шевелится - Федотов Сергей - Страница 15

• Предыдущая
• 15/91
• Следующая

Вопли шолмасы услышали в Юртауне, прибежали спасать Джору и увидели, что от сопляка улепётывает во всю прыть пархой. Слава о бессмертном подвиге храброго героя разнеслась среди вершин Мундарги.

Так и рос Джору со славой, как дурак с писаной торбой. Мучился, но терпел. Что-то тянуло младенца в северную страну Лин, хотя о поручении небесного отца Шаргай[3] мог вспомнить разве что в зомбированном состоянии. О своей жизни на девяносто девятом небе Джору даже не подозревал. Но в двенадцать лет богатур неосознанно решил исполнить предначертание, тем более что к этому его понуждал дядя Сотя.

– На севере диком стоит одиноко, – поэтически врал он.

Племянник не знал, что именно может стоять на севере, но чувствовал внутри себя некое томление и тягу к перемене мест. Любимый дядюшка тайком снабдил его дырявой лодкой и отправил вниз по Иркуту, а сам тут же побежал жаловаться, что Джору сбежал, украв у него почти все семейные драгоценности.

– Вошь на аркане украли, – открыто ржали чонавцы.

На самом-то деле драгоценности у бывшего подсотника имелись. И в немалом количестве. Содрал он их в своё время с убитых и раненых врагов и соратников, мародёрствуя на полях битв, а ещё беззастенчиво тибрил у жён, любовниц, соседей близких и дальних. Хранил бабьи украшения – кольца, серьги, браслеты, кулоны, ожерелья, цепочки и камни – в потайной шкатулке из косатого дерева в таком недоступном месте, что проще было выкрасть луну и солнце из Эрликеновых сугланов.

Джору между тем спускался вниз по Иркуту, распевая «Попутную песню»: слова Шаргая, музыка – народная:

– Перекат, шивера, отмель, заводь. Ты плыви, моя лодка, плыви. Коль любовь потерял – сам раззява. Не жалей и не плачь, не зови.

В конце каждого куплета лодка неизменно тонула, пуская пузыри, затем медленно всплывала – деревянная всё-таки. После каждого всплытия Джору исполнял один и тот же припев:

– Лодка тонет и не тонет, то ныряет, то всплывёт. Если вправду не потонет, неужели доплывёт?

Так с песнями и доплыл до слияния Иркута с рекой Открытый рот, позднее – Ангарой. На стрелке в дырявом шалаше посреди болота жили северные демоны (просто плохие люди) – людоед Лубсан и его жена, непонятной веры «спыть», Меза Бумджид. Супруги гостеприимно зазвали путника к себе на обед:

– Заходи, заодно и пообедаем!

Лубсан принялся точить ножи, стучать ложками по столу и намеренно подливать гостю ягодной бражки, чтобы споить и воспользоваться беспечностью пьяного, а хитрая Меза подсыпала в напиток горсти сушёных мухоморов, волчью ягоду, бледные поганки и ядовитых рогатых тараканов, чтобы крепче взяло. Но непьющий Джору Чонавич Эсегов отраву выблевал. Зато Лубсан, жадно хлебавший ядовитую жидкость (думал: чем больше выпью сам, тем быстрее захмелеет гость), захлебнулся блевотиной и быстро умер.

Меза осталась соломенной вдовой и попыталась соблазнить сопляка (сопли у него за порог шалаша свешивались) прямо тут, на соломе. Накинула для предохранения белый траурный подол на голову (а голова у неё была совсем не по циркулю, нос в пятнадцать раз больше, чем у простой шолмасы, не жившей с людоедом; из-за такого носяры её всегда заворачивало на ветру) и попыталась завалить Чонавича на пахнущую черемшой подстилку. Тот по малолетству не понимал, чего хочет Бумджид, и отчаянно боролся, применяя тайный приём борьбы «сыми штаны», которому его для смеха научили разведчики-невидимки. Оставшись без штанов, Меза поняла, что с пацаном ей не совладать, и занялась делом: разрезала дохлого супруга на мелкие кусочки, бросила в котёл и принялась варить фирменный бульон «напиток забвения». Джору выпил маленечко – полтора ведра, – и ему показалось, что попал он таки в северную страну Лин, править которой дал обет отцу небесному Малану, И стал радостно жить в полном забвении три года с Мезой, воображая, что правит царством земным.

Тем временем выше по течению назревал заговор. Сотой заслал гонца к Булагату, который с помощью Эхирита, брата-близнеца от другого отца, правил молодым ханством на берегу Богатого озера. О том, что на Байкале появился удравший с поля второй битвы полк арканщиков под командованием Тайжи, он узнал через вещуна Нохоя ещё лет десять назад. Гонец договаривался с братовьями о свержении ставшего ханом полковника Чоны, а Сотон тем временем отправился в посёлок Жемус.

– Поддержите меня, – митинговал перед Дадагой, – а за то тебя, твоих братьев-рудознатцев и примкнувших к вам рудокопов я опущу…

– Как? – испугался Дадага.

– То есть вы спуститесь в Юртаун, – объяснил Сотон. – А я вас возвышу – назначу старшими над родом Божинтоя!

– А великой ли платы требуешь ты, Сотон, за всемерную поддержку вероломным планам и коварным замыслам своим? – спросил осторожный Дадага.

– Плата невелика, – врал старший брат. – Лишь бухириты внезапно двадцать второго числа нападут на Юртаун и станут резать, будут бить,[4] как вы тут же сойдёте с вершин Мундарги и с тыла нападёте на растерявшихся от неожиданности чонавцев. Вот и вся ваша работа. Зато моя плата велика – назначу вас старшими над родом кузнецов!

Братья долго чесали в затылках и других местах, но с коварным вероломным агрессорским замыслом согласились.

– Ударим с тыла всех и каждого! – пообещали они.

Двадцать второго числа бухириты сдуру напали, дадаги зашли им в тыл и в темноте перебили. Только Булагат и Эхирит сумели смыться: дерьмо не тонет. А вот хану Чоне повезло меньше: Дадага его в темноте не узнал и без задней мысли навернув рудокопской киркой по затылку. Так хану пришла хана. Божийтой с сыновьями кинулся выручать благодетеля и пал смертью. Старший из братьев Хор заступил на его место и принялся охаживать дадагов любимыми мехами, прочие сыновья бились кто большими молотами, кто малыми и весьма болезненно щипали врагов разновеликими клещами. Только наковальни в бою не пригодились. Но тут противникам пришла подмога: из дыры под пиком Сардыкова полезли прочие рудокопы Дадаговой команды, которые не спускались с гор вместе с братьями, а шли тайными подземными ходами. Кузнецам пришлось укрыться в горах, где они нечаянно обнаружили магнитный железняк и думать забыли о войне. С упоением ковали железные, а не медные, мягкие и по-дурному блестящие хохоряшки.

Сотон под шумок взял Булган в наложницы и стал править трясущимися от неверия в победу руками. Жителям Юртауна он рассказал собственную версию случившегося. По ней получалось, что именно он, Сотон, при поддержке дадагов наголову разбил бухиритов, вот только родного брата не успел уберечь.

– Убили миленького Чончика подлые предатели бухириты! – притворно рыдал он.

– Успели укрыться в горах, – поддерживал новоявленного хана Сотона глава рудознатцев, а ныне и кузнецов Дадага.

А на небе Эсеге в очередной раз поссорился с Маланом и в пылу борьбы нечаянно протрезвел. Глянул на землю до противности трезвым рассудком и заметил, что сынуля, кровиночка, забрался по чужой воле в какую-то глушь и живёт там позорной жизнью с безобразной шолмасы невероятной веры «спыть». По трезвянке мигом понял, что Меза Бумджид опоила Шаргая напитком забвения, задурила мозги и украла память, но одного добиться не сумела – лишить невинности. Пятнадцатилетний хан покуда не познал женщину (хотя и принимал за таковую безобразную шолмасы). Зато подрос, перестал быть сопляком и превратился в стройного красивого юношу. Лишь иногда по старой привычке носом шмыгал.

Эсеге Малан призвал младшенького – Яшил Сагана. Яша прицелился и навернул старшего брата метеоритом по башке. От такого небесного знамения Джору мигом прочухался, избавился от затмения, огляделся и увидел, что живёт не во дворце со слугами и красавицами жёнами, а лежит в грязном логове, на вонючей подстилке из прошлогодней черемши, со страхоидальной Мезой Бумджид.

– Где тут северная страна Лин? – вскричал внезапно прозревший Чонавич.

• Предыдущая
• 15/91
• Следующая