Слуга Империи - Вурц Дженни - Страница 84
- Предыдущая
- 84/181
- Следующая
- Госпожа, - перебил Аракаси военачальника Акомы, - будь наготове. Возможно, нам придется уходить очень быстро. Если бой обернется для зрителей разочарованием, толпа может озвереть...
Поскольку зрители простого звания, согласно цуранским обычаям, заполняли места на более высоких ярусах, нежели благородные господа, в случаях вспышки насилия имперским аристократам приходилось туго, поскольку они были вынуждены пробиваться к выходу через скопище разбушевавшейся черни.
Кевину это показалось странным, но мастер тайного знания развеял его недоумение:
- Иногда эти игры пробуждают в простонародье жажду крови. В прежние времена бывали беспорядки, и кое-кто из знати не сумел спастись.
Кевин недолго размышлял о бесконечных противоречиях в натуре этого народа.
Из открытых ворот, расположенных напротив помоста Имперского Стратега, на поле вступили десять мидкемийцев. Металлические доспехи, столь привычные для них на родине, считались в Империи слишком дорогим имуществом, чтобы выпустить в них бойцов на арену игр. Вместо доброй кольчуги и металлических шлемов и щитов их тела покрывали ярко раскрашенные подделки и материалов, привычных для цурани. На одном из щитов была изображена волчья голова из герба Ламута, на другом - геральдический конь Занна.
Кевин прикусил губу, чтобы нечаянным возгласом не выдать свою муку. Он не мог помочь людям своего народа! Сделай он хоть одно неосторожное движение - и его тут же убьют, и его смерть не только никому не принесет никакой пользы, но еще и обесславит его возлюбленную! Но никакие доводы рассудка не могли притушить ярость и боль в душе. Кевин зажмурил глаза и опустил голову. Имперские Игры оказались гнусной варварской затеей, и он не хотел смотреть, как достойные люди погибают ради извращенной тяги к зрелищам.
Но вместо ожидаемых звуков боя он услышал удивленный ропот толпы. Кевин рискнул бросить взгляд на поле. Воины Турила и Мидкемии не сражались между собой. Они разговаривали! Свист и улюлюканье понеслись с верхних рядов стадиона: противники стояли лицом друг к другу, и позы у них при этом были вовсе не враждебные. Потом один воин из Турила указал пальцем на толпу. Его слов никто не мог расслышать, но лицо... на нем читалось ледяное презрение!
Один из мидкемийцев шагнул вперед, и ближайший к нему турильский воин встал в оборонительную позицию, но окрик сотоварища заставил его отступить на шаг. Мидкемиец снял свой кожаный шлем и обвел взглядом арену, а затем, всем своим видом выражая глубочайшее, пренебрежение, бросил на песок и кирасу, и меч. Глухой удар от падения последовавшего за ними щита был ясно слышен в мертвом безмолвии стадиона. Теперь уже безоружный, воин что-то сказал тем, кто стоял рядом, и сложил руки на груди.
Это послужило сигналом для остальных. Щиты, шлемы, мечи падали на арену, и наконец два отряда разоружившихся солдат Турила и Мидкемии остановились лицом друг к другу.
На верхних ярусах снова раздались свистки и возмущенные вопли, но господа из более высоких классов все еще находили в происходящем забаву и не усматривали в странном поведении гладиаторов ничего оскорбительного или опасного для себя.
Но Аракаси слегка похлопал Кевина по руке.
- Возьми это, - шепнул он.
В руку варвара скользнул нож. Кевин едва не порезался от изумления, прежде чем его пальцы сомкнулись на рукояти. Под страхом смертной казни рабу запрещалось иметь при себе оружие, а свободный человек, вооруживший раба, навлекал на себя несмываемый позор. То, что мастер не убоялся последствий, могло иметь только одно объяснение: дела принимали смертельно опасный оборот. Аракаси тихо уведомил Мару:
- Госпожа, я схожу за твоим эскортом и носильщиками. Пусть принесут паланкин как можно ближе ко входу на трибуны... Потом я поспешу в городской дом Акомы, чтобы собрать остальных солдат. Выходи отсюда и встречай нас на улицах, как сумеешь. У меня... то самое ощущение, о котором я говорил раньше. Я опасаюсь худшего.
Мара даже виду не подала, что услышала сказанное, но Люджан положил руку на эфес меча, а Кенджи и двое других воинов насторожились и подтянулись. Аракаси исчез, как всегда, спокойно и не привлекая к себе ничьего внимания.
В имперской ложе Стратег, красный от ярости, вскочил на ноги и под аккомпанемент нового шквала возмущенных свистков и истошных воплей громогласно потребовал:
- Пусть начинают бой!
Воины на арене не шелохнулись. Чтобы положить конец этому вызывающему неповиновению, на арену выбежали ражие надсмотрщики в кожаных доспехах. Они размотали свои кнуты и начали хлестать воинов.
Толпа нетерпеливо заорала. Свист и непристойная брань сливались в устрашающий гул, и даже высокородные господа начали выражать негодование: им не нравилось смотреть на то, как избивают неподвижных людей.
Внезапно один из турильских воинов резко толкнул надсмотрщика, сбил его с ног и схватил волочившийся кнут. Смельчак набросил кнут на шею врага и начал его душить. Другие надсмотрщики набросились на ослушника, но тот, даже упав на песок под их ударами, не утратил решимости. Он закручивал кнут на горле противника все туже и туже, пока душа его жертвы не рассталась с телом.
В следующее мгновение, прежде чем кто-либо успел хоть что-то предпринять, солдаты Турила схватили оружие, которое прежде побросали на песок, и ринулись в атаку. К ним присоединились мидкемийцы, и скоро все надсмотрщики были перебиты, а их кнуты, разрубленные на куски и промокшие от их собственной крови, валялись на песке.
Рев толпы на верхних ярусах не сулил никому ничего хорошего. Кевин взглянул в сторону ложи магов, стараясь понять, могут ли они вмешаться в ход событий, однако у них, похоже, начинались какие-то свои неприятности. Бородач, именуемый Миламбером, стоял с непреклонным видом и не внимал настойчивым просьбам соседей, которые уговаривали его вернуться к своему креслу. В его глазах полыхала такая ярость, что она угадывалась даже издалека, и Кевину стало страшно.
Он оглянулся на Мару, но Люджан едва заметным жестом дал ему понять, что им пока не следует покидать ложу. Мастеру тайного знания требовалось время, чтобы добраться до носилок и эскорта и направить их к наружной лестнице. Оказаться на улице без охраны было бы слишком рискованно.
Внезапно один из черноризцев, что держались рядом с Имперским Стратегом, поднялся на ноги и рукой описал в воздухе дугу. У Кевина озноб пробежал по спине, и волосы на затылке встали дыбом. Магия! И для того, чтобы явить всем ее силу, понадобилось всего лишь мановение руки! Ошеломленный мидкемиец видел, как непокорные гладиаторы рухнули на колени, а потом бессильно повалились на песок.
Над их беспомощно простертыми телами эхом разнесся приказ Стратега:
- Теперь ступайте, свяжите их, сколотите помост и повесьте их у всех на глазах!
Толпа замерла, и это напоминало затишье перед бурей; Люджан тихо скомандовал:
- Готовьтесь!
Кенджи и воины, не покидая своих мест, слегка подались вперед. Кевин положил руку на плечо Мары и ощутил ее невольный трепет, хотя она и сидела с таким видом, словно происходящее вокруг не имеет к ней никакого отношения. Ему до боли хотелось успокоить и утешить ее, но напряжение на стадионе продолжало угрожающе нарастать.
Молодые офицеры, занимающие первый ряд кресел, встретили приказ Стратега негодующими возгласами. Они громко требовали, чтобы пленникам была предоставлена возможность умереть как подобает воинам. Многие успели побывать патрульными командирами на передовых позициях во время войн с Турилом и Мидкемией. Кем бы ни были эти пленники, сейчас неподвижно лежащие на песке, - врагами или чужаками, - они доказали свою доблесть в сражениях; повесить их, словно рабов, не имеющих души, было бы позором для всей Империи.
Но и Всемогущие не пребывали в бездействии. Миламбер, насколько можно было судить, с горячностью что-то доказывал другому магу, который безуспешно пытался его утихомирить. Наконец Миламбер оттолкнул миротворца и вышел из ложи; толстый маг встал с очевидным намерением остановить его, но было уже слишком поздно. Всемогущий, который прежде был мидкемийцем, уже одолел половину лестницы, ведущей из ложи магов в ложу Стратега.
- Предыдущая
- 84/181
- Следующая
