Усобица триумвирата (СИ) - "AlmaZa" - Страница 71

- Перенег, смени меня, - попросил он друга и, сунув меч в ножны, пошёл за девушкой.

В зале стоял знакомый торговец, с которым ему довелось договориться.

- Анастос? – несколько удивился Ярославич, но любезно приветствовал его: - Доброго дня! Какой удачный случай привёл тебя ко мне?

- Боюсь, что случай как раз не очень удачный, архонт.

Видя по лицу, что намечается что-то серьёзное, Святослав указал ему на скамью:

- Присядешь?

- От таких вестей – невольно! – купец принял приглашение, подождав, чтобы князь всё-таки сел первым.

- Что за вести? И откуда?

- Из Константинополя.

- Как же они пришли? Море ещё неспокойно…

- Сухим путём, через земли абхазов и картвелов.

- Стало быть, новость неотлагательная, раз преодолена такая дорога?

Не оттягивая больше, Анастос произнёс:

- Император скончался.

Святослава сковала секундная растерянность. Как в миг опасности, в бою, бывает, вспоминаешь разом слишком многое, что проносится перед твоим мысленным взором, так и тут поток раздумий, сомнений и опасений сорвался лавиной. Умер Константин, отец Анастасии – их величественная, гарантийная родственная связь с Византией. То, что создавало высокий престиж семье Ярослава в империи. У Константина не осталось более детей, и если не родственники его займут престол, то Анастасия более никто. Всеволод женат на простой девице, ничем не отличной от любой другой гречанки.

- А кто… наследовал ему?

- Феодора, сестра покойной императрицы[1].

- Она собирается замуж? – представить, что править будет женщина, единолично, было невозможным.

- Неизвестно пока, об этом ничего не сказано. Нынче она не замужем.

- Давно случилась эта скорбная потеря?

- Недели через две после Рождества[2].

Подсчитав и прикинув, Святослав озвучил:

- То есть, уже месяц прошёл…

- Да, что-то, вероятно, могло измениться, но об этом мы узнаем так же нескоро.

- Императрица ведь уже не молода?

- Вёсен семьдесят! Стара.

- Не она ли поспособствовала кончине Константина? Он был значительно моложе.

- Кто знает, архонт? Но вряд ли. Император давно мучился со здоровьем, излишки губили его тело, он отекал, едва ходил, а тут, говорят, захворал и слёг. И не поднялся.

Святослав посмотрел на Анастоса. Они были по разные стороны перемены. Русы теряли многое, и понимающие это ромеи могли вновь попытаться выйти из-под их власти. Рискнут ли они развязать конфликт, из-за которого начнётся очередная война? Но купец пришёл известить о смерти Константина, выказывая предусмотрительность и угодливость – страховался на случай любых поворотов. Вдруг Феодора вспомнит о дочери императора и назначит её преемницей? Шанс равен нулю, и всё же.

- Спасибо, что сказал мне об этом, Анастос.

- Я посчитал, что ты должен знать.

Ещё раз поблагодарив мужчину, Святослав пригласил его на обед, но тот отказался, сославшись на дела. Князь посидел некоторое время в тишине, осмысляя и размышляя, потом вернулся к сыну и дружинникам, всё так же машущим клинками кто с большей, кто с меньшей ловкостью. Постояв и посмотрев на них, он чётко и коротко произнёс:

- Император Константин умер.

Движения прекратились и лязг стих.

- Как? Убили, что ли? – наивно и прямо спросил Перенег.

- Да вроде бы нет. Заболел и умер.

- Это отец стрыни[3] Анастасии? – уточнил Глеб, в своих детских заботах пока ещё далёкий от понимания причинно-следственных связей, а потому не интересующийся и не запоминающий без надобности каких-то далёких людей, кем бы они ни были.

- Да, осиротела наша Настасьюшка, - вздохнул Святослав и не стал добавлять, что осиротели без покровительства Константина очень многие.

Улавливая настроение князя, Перенег подошёл к нему и спросил негромко:

- И что теперь будет?

- Вот бы знать!

Дни плавно удлинялись, оставляя позади незаметную зиму. Первые корабли начали преодолевать Понтийское море[4], но сходившие с них не рассказывали ничего нового. Феодора взяла в свои руки власть, опираясь на приближённых евнухов и Льва Параспондила, по чину протосинкелла[5], своего духовного доверенного, взявшегося наводить порядок после разгульной жизни Константина, но никакой речи не шло о существенных переменах в империи. По крайней мере, из прежних дипломатических установлений; мир с русами она не трогала, правда, и о далёкой Анастасии не вспоминала.

- Ты уже словно не здесь, - заметила Татиана, найдя Святослава на террасе за садом. Он смотрел на берег, соприкасающийся с прозрачной водой, как обычно о чём-то рассуждая. – Не терпится уехать?

- Недели две осталось, и тронемся, - улыбнулся князь. – Ты бывала в Чернигове когда-нибудь?

- Полжизни назад, когда умер отец. Уж почти два десятка вёсен отсюда никуда не уезжаю.

- Ты родилась здесь?

- Нет, - покачала она головой, устремляясь взором вдаль, чтобы нарисовать на ней воспоминания, - в Киеве.

- Неужели?!

- Да, ещё при деде нашем, Владимире. Немного помню его… Отец всегда стремился к ратным подвигам, рвался в походы и воевать с кем-нибудь, смотреть белый свет, завоёвывать новые земли. Вот дед и женил его пораньше, надеясь успокоить нрав, но не тут-то было. Когда родился брат, а следом я – отец всё-таки умчался в эти края, собрав отряд таких же охочих до битв, как сам. Он был удачлив в любых схватках, и вскоре возымел тут громкую славу. Нравилось ему жить без надзора кагана, делать, что хочется. Как тебе известно, он разбил тут и хазар, и касогов, и ясов. Всех, кого встретил, повоевал и победил. Поэтому, после смерти матери, не захотел возвращаться, а наоборот нас сюда забрал. Тогда как раз распри за великокняжеский стол начались. Борис и Глеб погибли…

- Ты и их знала? – подивился Святослав.

- Бориса совсем не помню, я была ещё крошечной, когда он отбыл Ростовом владеть. А Глеба видела, он был ласков со мной, видимо, жалея детей, оставленных отцом, увлечённым походами.

- Все, кто их знал, говорят, что они были кроткими и добрейшими юношами.

- Я в это верю. Кто бы ни убил их – совершил страшное злодеяние.

Они переглянулись. В роду все знали эти слухи, что, якобы, на самом деле вовсе не Святополк подослал к ним убийц, а Ярослав, позже оклеветавший потерпевшего поражение Святополка и сваливший всю вину на него. В Киеве не смели озвучивать другие версии, но здесь, в Тмутаракани, узаконенную версию без страха ставили под сомнение. Святослав не стал осаживать Татиану, их отцы были постоянными соперниками, и она в любом случае будет плохого мнения о покойном Ярославе.

- Брат, позволишь ли дать тебе совет? – спросила она.

- Я каждый твой совет принимаю как милостивое даяние и храню, - поклонился князь.

- Борис и Глеб… были лучше и моего отца, и твоего. Именно поэтому они погибли. Понимаешь? Для них братская любовь была важнее власти, - подготовившись и тщательнее подобрав слова, Татиана положила руку на плечо Святослава: - Ты лучше своего отца. И лучше многих из причастных к власти, кого я видела. Но не ставь доброту в борьбе с негодяями выше победы, не пытайся сохранить честь перед теми, кто её не ведает. Если они покусятся на что-то – отвечай и борись.

- Я… понял тебя, сестрица, - похлопал он по руке женщины и, решив позволить себе родственные чувства, взял эту ладонь и пожал. Не такой уж и поверхностной она умела быть, замечала важное и иногда оказывалась прозорливой. Вести себя не всегда умела, давая волю чувствам, слабея перед лестью, желая нравиться, и всё же житейской мудростью Бог не обделил. - Но я сделаю всё возможное, чтобы усобиц на Руси больше не было. Довольно нам и внешних врагов.

- Они часто не так страшны, как враги внутренние.

- К сожалению. Но хотя бы ты, сестрица, я надеюсь, будешь мне верным другом?

- Всем сердцем, брат! Не знаю теперь, как только могла тебя принять сначала так холодно?

Святослав обнял её, надеясь, что отношение к нему не изменится за время его грядущего отсутствия.