Дядя самых честных правил 5 (СИ) - Горбов Александр Михайлович - Страница 18

Мне содержимое подвала крайне не нравилось. В магическом зрении я видел там переплетение потоков эфира, мощное и непонятное. Я не стал рисковать и спускаться туда, но рано или поздно придётся разобраться, что же там такое.

Мы подняли рюмки раз, другой, третий. Мурзилка потребовал пожертвовать закуску голодающим котам и утащил остатки колбасы. И тут мне в голову стукнула мысль.

— Пётр, дружище, а не желаешь ли ты съездить в Москву к князю Голицыну?

— З-зачем?

Бобров чуть не подавился колбасой и начал заикаться.

— Н-не надо, Костя. Не любит он меня очень.

— Чего это? Ты же к нему в род собирался и всё такое.

— Н-не хочу уже. В последний раз, когда хотел д-деньги за твоих лошадей с него получить, он велел лакеям меня высечь «за наглость». Насилу отбился и сбежал.

— Ты мне этого не рассказывал.

— Так стыдно, Костя. Меня, дворянина — и на конюшне пороть! Н-не поеду, даже не проси.

— Надо, Пётр, надо. Возьмёшь денег у Лаврентия, наймёшь в Москве парочку мордоворотов, чтобы они тебя отбили в случае чего. Пойдёшь к князю и передашь ему письмо. Так и так, приехал по поручению Урусова, мол, хочет он замириться с уважаемым князем. Если он тебя примет, выслушай его условия, поторгуйся, но не усердствуй. И возьми время на подумать. Скажи, что передашь всё Урусову и постараешься уговорить принять их.

— Костя, ты чего? Ты хочешь ему сдаться⁉ Да он же тебя догола разденет!

— Время, Пётр, мне нужно время. Выиграй мне месяц, чтобы выстроить оборону. А там посмотрим. Понял?

— Сделаю, Костя! Обещаю, месяц у тебя будет.

Утром Бобров поехал в Москву. Я дал ему чёткое указание — торговаться с князем, уступать в мелочах, но выиграть оговорённое время, чтобы я успел подготовить усадьбу к обороне. А затем Пётр должен был махнуть в Муром: поискать среди местного дворянства недругов Голицына и привлечь их на мою сторону.

Скажу честно — Петра я немного обманул, а вместе с ним хотел обмануть и князя. Пусть Голицын думает, что я планирую обороняться и ищу союзников. Если есть хоть шанс, что он не будет ждать прямого нападения, надо им воспользоваться. Так что, проводив Боброва, я собрался, погрузился вместе с Кижом в дормез и тоже отправился в небольшое путешествие.

Злобино осталось на попечение Марьи Алексевны. Княгиня, бодрая и полная сил, обещала справиться с любой угрозой, для чего вызвала из Мурома своего ниппонца. В её возможностях я не сомневался, да и вернуться надеялся раньше, чем князь устроит ещё одну атаку.

Возницей у нас был Ермолайка, сын покойного Кузьмы. После смерти отца он пришёл ко мне и попросился продолжить дело родителя. Я не стал ему отказывать и не ошибся — дороги он знал не хуже, а характер имел весёлый и лёгкий.

Просёлочными дорогами мы покатили на юг и выбрались на Касимовский тракт. Переночевали в селе с забавным названием Спас-Клепики и двинулись в сторону Москвы.

Между делом я присматривался к механической руке Кижа. К плетениям эфира, наложенным мной, добавились тёмные нити. Очень похожие по структуре на заклятья Анубиса. Будто бы некрожизнь мертвеца прорастала в механическую конечность. Полагаю, эти плетения и позволяли руке путешествовать отдельно от хозяина. Любопытство требовало разобраться с этими каналами эфира, но я всё же поостерёгся их трогать. Киж мне слишком дорог, чтобы рисковать его существованием. Так что я решил лишь наблюдать за этой странной некроэволюцией.

Часам к трём пополудни мы свернули к селу Василёво и наконец добрались до усадьбы Еропкиных. Ну, что вам сказать — беспокойная семейка не бедствовала. Огромный парк перед особняком, лужайки в авалонском стиле, подстриженные кусты, дорожки, посыпанные белым песком. А вот огромный дом больше напоминал крепость: толстые стены, защитные чары, узкие окна-бойницы, башни по углам с площадками для стрелков. Судя по следам, раньше вокруг особняка был ещё и ров с подъёмным мостом. В воздухе же стоял старый, еле заметный запах перегара эфира, какой бывает на местах, где часто применяют боевые чары. Подозреваю, штурмовали обитель разбойничьей семейки часто, но не слишком результативно.

Старый лакей почтительно встретил нас у входа, провёл в гостиную и отправился доложить хозяевам.

— Уютненько здесь.

Киж прошёлся по гостиной, разглядывая обстановку. Подошёл к клавесину у дальней стены, нажал несколько клавиш, прислушиваясь, и поморщился.

— Не настроено.

— И давно ты стал любителем музыки?

— Всегда был, — Киж наигранно изобразил негодование. — Я неплохо играю, Константин Платонович. И на скрипке могу, и на барабане.

— Нет уж, уволь. Мне Марьи Алексевны с арфой хватает. Если вы будете дуэтом ночами музицировать, то я вовсе спать не смогу.

— Да я хотел присоединиться, — мертвец с обидой поджал губы, — но княгиня меня выгнала. Ты, говорит, всю рябиновку выпьешь, а я только на себя рассчитывала.

Я поднял руку, призывая Кижа к молчанию. Двери в гостиную были открыты, и мы услышали приближающиеся голоса: надтреснутый старухи Еропкиной и раздражённый мужской.

— Тётушка, это невообразимо! Я не собираюсь…

— Замолчи, Пётр. Долг перед семьёй важнее твоей службы.

— Ни за что!

— В подвал захотел?

— Вы не посмеете, тётушка! — В голосе мелькнули истерические нотки. — Мне не десять лет. Я генерал-поручик, а не сопливый юнец.

— Вот именно, Пётр. Вот именно. Возьми себя в руки, сделай для рода что должно.

Голоса смолкли, а через несколько мгновений в гостиную вошла Калиста Михайловна и высокий мужчина с впалыми глазами и орлиным носом.

— Добрый день, судари. — Ведьма Еропкина не потрудилась даже изобразить радушие. — Чем обязана вашему визиту?

— Добрый день, Калиста Михайловна. — Мы с Кижом вежливо поклонились. — Ничего такого, из-за чего стоило бы волноваться. Если позволите, мне требуется ваша консультация, с глазу на глаз.

Она хмуро зыркнула на меня, словно собиралась выстрелить.

— Пётр, познакомься. Константин Платонович Урусов, я тебе о нём говорила, и…

— Дмитрий Иванович Киж, — поклонился мертвец, — поручик в отставке.

— Пётр Дмитриевич, — представила своего спутника старуха, — мой племянник и старший в роду Еропкиных.

Мужчина хотел возразить, но под взглядом ведьмы стух и только поклонился нам в ответ.

— Консультация, значит? — старуха сердито вздохнула. — Чуть позже позову и поговорим. А сейчас у меня срочные дела. Пётр, развлеки наших гостей.

Ведьма удалилась, всем своим видом выражая раздражение, а Еропкин остался с нами, недовольно глядя в спину своей тётке.

— Судари, — Еропкин пожевал губами, раздумывая, что с нами делать, — не желаете ли по рюмочке настойки?

— Желаем, — тут же согласился Киж. — Сообразим на троих.

Всё необходимое нашлось здесь же в буфете: начищенные серебряные рюмки и графинчик с тёмно-бордовой жидкостью.

— За знакомство.

Дружно выпили втроём и немного помолчали, не зная, о чём говорить.

— Пётр Дмитриевич, — я нарушил тишину, — мне ваше лицо кажется знакомым. Мы где-то встречались?

Еропкин пожал плечами.

— Сомневаюсь. Последние три года я провёл в действующей армии и только что вернулся в Россию.

— Точно, там-то я вас и видел! В штабе у Фермора, если не ошибаюсь.

— Да? — он недоверчиво оглядел меня, и взгляд его прояснился. — Урусов. Это же вы убили Фридриха в баталии при Кунерсдорфе?

Я поклонился.

— К вашим услугам.

Он порывисто протянул мне руку и крепко пожал ладонь.

— Благодарю, Константин Платонович. От всего сердца благодарю. Если бы не ваш выстрел, мы бы не устояли. Я был на Грос Шпицберге, и дело могло обернуться крайне скверно.

Не спрашивая, он наполнил рюмки и рявкнул:

— За нашу победу!

После такого тоста беседа пошла гораздо лучше. Мы обсудили военную кампанию, похвалили Салтыкова и чуть-чуть поругали Румянцева. Еропкин оказался вполне приятным адекватным собеседником. С тринадцати лет на военной службе, он старался дистанцироваться от семейного «бизнеса» и редко появлялся в родовом гнезде.