Не засыпай - Голдин Меган - Страница 34

– Отчего у человека пропадает память вот так, ни с того ни с сего?

– Доктор Стэнхоуп, ее психиатр, говорит, что ее недуг мог быть спровоцирован бессонницей. По всей видимости, до внезапной потери памяти Лив не спала нормально несколько недель, – ответила социальная работница. – Более того, сопровождая ее обратно в квартиру после выписки, я обнаружила там кучи лекарств. Всевозможные пилюли, которые помогали ей не засыпать. Кофеиновые пилюли «НоуДоз», «Алерт». Она пьет десяток кружек кофе в день. Доктор Стэнхоуп полагает, что все взаимосвязано. Бессонница и ее провалы в памяти.

– Она, должно быть, на кофеине улетает словно ракета, если она пьет так много кофе, – сказала Хэллидей, поворачивая на улицу, где находился алкогольный магазин.

– Это стимулятор. Он вызывает у нее нервозность и неадекватное поведение.

– Достаточно для того, что проявлять агрессию?

– О, Лив неагрессивна, – возразила социальная работница. – Она чудесная. Она многое пережила из-за этого. За ней некому приглядеть, что очень тяжело для человека, который просыпается каждое утро без воспоминаний. Обычно, когда происходит что-то подобное, семья поддерживает пациента. В случае Лив она с этой болезнью один на один.

– У нее совсем нет семьи? – спросила Хэллидей, заезжая на парковочное место.

– Родители мертвы. Есть тетя, которая живет в Саутгемптоне. Именно она сказала мне, что Лив переехала в Великобританию после покушения на ее жизнь. Ее тетя также подтвердила, что по приезду в Лондон Лив не имела проблем с памятью. Она знает, что Лив встречалась с кем-то какое-то время, но сама никогда не видела его и не знает, кто он. Они не были так уж близки, Лив и ее тетя. По-видимому, Лив выросла обособленно от семьи своего отца. Развод ее родителей был очень тяжелым.

– Какова ваша работа? Вы связующее звено между Лив и больницей?

– Если можно так выразиться. Я научила Лив разным приемам, чтобы она могла плюс-минус нормально справляться с повседневной жизнью, несмотря на потерю памяти.

– Как может человек, у которого не сохраняются воспоминания, жить нормальной жизнью? – спросила Хэллидей. – Я так понимаю, что она могла уехать во Францию, и есть возможность, что она могла оттуда вернуться в США? Как она могла вот так путешествовать без способности запомнить хоть что-нибудь?

– Ну, все дело в записывании информации. Ведение обновляемых документов, что становится суррогатом исчезающей памяти.

– Что именно вы имеете в виду?

– Простые вещи. Я научила Лив налеплять самоклеящиеся листки на входную дверь. Я побуждала ее записывать основные вещи, которые нужно помнить каждый день, на руках, чтобы их было видно, когда она просыпается. Из-за бессонницы Лив иногда отключается посреди дня во всевозможных местах: в поездах, на лавочках в парках. Каждый раз она просыпается без памяти, поэтому записки на руках зачастую – первое, что она видит. Они рассказывают ей, что происходит, – сказала Марша. – Самый важный инструмент – это ее журнал.

Хэллидей заглушила двигатель.

– Когда я вернула Лив после ее выписки домой в Клапем, мы написали большими буквами на стене напротив кровати, чтобы она прочитала журнал. Предполагалось, что надпись будет первым, что она увидит, проснувшись. Я хотела, чтобы она начинала свой день с чтения журнала, чтобы она была осведомлена о своей болезни и не нервничала оттого, что не знает, где находится или как она сюда попала. Ее журнал восполняет всю недостающую в памяти информацию, чтобы она могла жить более или менее нормально.

– Какого рода информацию она записывает в журнал?

– Всю. Журнал – это замена памяти, – сказала Марша. – Она записывает, что происходит каждый день, чтобы, проснувшись, она смогла прочитать записи и начать жить с того момента, на котором закончила. Журнал содержит детальное объяснение ее заболевания. Там указан ее адрес и контактная информация ее врача, а также основная информация, которую мы воспринимаем как что-то само собой разумеющееся. Банковские счета. Контактная информация ее арендодателя. Всевозможные бытовые вещи, которые просто необходимы для нормальной жизни.

– То есть справедливо сказать, что журнал – это описание ее жизни? – спросила Хэллидей.

– Вполне справедливо, – ответила соцработница. – Боюсь подумать, что случилось бы, если бы Лив его потеряла.

Среда, 15:40

На счете за электричество, лежащем у входной двери, возможно, и написано мое имя, но я никак не могу здесь жить – думаю я, открывая дверь с громким лязгом ключей и заходя в мрачную квартиру.

Пожелтевшие шторы на окнах отбрасывают сумрак горчичного цвета. В квартире стоит сильно изношенный коричневый диван, обитый искусственной кожей, и загроможденный журнальный столик. В лучах света видно, как в воздухе витают пылинки.

Это место очень сильно отличается от моей милой двухкомнатной квартиры в Бруклине. Из окна моей спальни открывается вид на соседский цветочный лоток, ярко украшенный и каждые весну и лето изливающийся через край цветением – он совсем не похож не эти отвратительные мусорные контейнеры в переулке, мерзкая картина в решетчатых окнах, которые находятся под самым потолком – таким низким, что невольно развивается клаустрофобия.

Пыль удушает легкие, уже горящие от ядовитого запаха свежей краски, который заполняет это место. Сопровождавший меня сюда курьер сказал, что у меня проблемы с памятью и что я не всегда помню, что эта квартира – мой дом. Он ошибается. Никогда бы я не жила в такой помойке.

Я вслепую тянусь к ручке входной двери, чтобы выйти, и сталкиваюсь лицом к лицу с черно-белой фотографией, приклеенной к ее внутренней стороне.

Что здесь делает фотография Марко?

На двери приклеены и другие фотографии. Фото Эми в купальнике и поднятых на лоб солнечных очках. Эта фотография была сделана на девичнике в Канкуне, когда Эми очаровала менеджера, чтобы нас переселили в роскошный домик у моря. Еще одна групповая фотография – фото с рождественского корпоратива в «Культуре», когда я только начала работать в редакции. Я обвела лицо штатного фотографа, Джорджа, стоящего среди остальных. На двери также висит сделанное официантом фото, на котором все поднимают бокалы в честь дня рождения Эми в кафе «Лиссабон».

Неожиданный механический шум заставляет меня вздрогнуть. Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на его источник. Это мотор громоздкого холодильника. Я иду через маленькую гостиную в узкую компактную кухоньку, которую надо было бы обновить еще три десятилетия назад.

Окно пропускает тусклый свет с заднего двора. Под ним валяется переполненный мешок для мусора, над которым летают крошечные мушки. Часть мусора выпала на пол. Среди него блестят упаковки таблеток с названиями вроде «НоуДоз» и «Алерт». В мешке лежат кучи пустых банок из-под кофеиновых напитков.

Цветные магниты в форме букв расположены на мятой белой двери холодильника. Такие буквы используют дошколята, чтобы тренироваться в правописании.

Магниты образуют цветастые слова и фразы. «НЕ ЗАСЫПАЙ», – говорится на дверце морозилки. Я смотрю на тыльные стороны ладоней. Под каждой костяшкой буквы складываются в то же самое: «Н-Е З-А-С-Ы-П-А-Й». Под одним из магнитов прикреплен талончик к врачу на мое имя, на котором указаны дата и время. Я кладу талончик в карман.

От обнаружения еще одной связи между мной и этой конурой у меня кружится голова. Я открываю холодильник. Каждая полка заставлена напитками с кофеином и отдельными бутылками купленного в магазине кофе. Очень крепкого.

Раковина заполнена кучей черного пепла. Это все, что осталось от сожженной бумаги. В пепле лежат желтые кусочки обугленных самоклеящихся листков. Сильно опаленная книга. На обгоревших остатках синей обложки выбито слово «Журнал». Когда я прикасаюсь к сожженным страницам, те превращаются в прах. Все, что было написано в этой книге, уничтожено.

Я бегу из кухни в гостиную. Она наполнена запахом свежей краски, от которого болит голова. Раздвигаю пыльные шторы, чтобы впустить в помещение немного света. Самая длинная стена частично покрашена валиком в черный цвет. На полу стоит пустая банка из-под черной краски. Рядом с ней – валик и лоток для краски, измазанные черным. Выглядит так, будто кто-то в спешке уехал – возможно, за краской для отделки стены.