Свободен - 2 (СИ) - Лабрус Елена - Страница 13

— Да в интимном направлении по всенародно любимому адресу, — обнимаю я его за шею.

— И не надейся, что ты от меня так просто избавишься, — улыбается он.

— Я надеюсь, ты меня понял, — запускаю я руку в его волосы. — А вообще на сегодняшний вечер у меня запланирована совсем другая программа, а не выяснение отношений.

— Правда? — оживляется он.

— Угу, — киваю я загадочно. — Но мне понадобятся кое-какие приготовления.

— Заинтриговала, — послушно вытягивает он руки, когда я снимаю с него футболку. Да и штаны заодно. Не знаю зачем. Просто так. Чтобы увести его по ложному следу. Пусть там себе что-нибудь горяченькое напридумывает.

— Закрой глаза, наберись терпения и не подглядывай.

— Я буду как сфинкс.

— Не подглядывай! — кричу я ему с коридора, доставая свои «сокровища».

И он стойко терпит, пока я заплетаю ему две косички: одну с розовой, а другую с синей лентой. Улыбается, но молчит, когда на резинках я прикрепляю к его бороде две пустышки. И когда веду его в ванну к зеркалу, вытягивает вперёд руки, чтобы не расшибить лоб, но не открывает глаза.

— Вот теперь можно, — поправляю я пинетки, повешенные ему на голые плечи как погоны. И приготовив камеру в телефоне, задерживаю дыхание.

Он смотрит на себя в зеркало секунду, две, три…

Сначала просто настраивает «фокусировку». Потом озадаченно разглядывает косички. Растерянно таращится на украшения в виде сосок. И абсолютно одурело столбенеет, глядя на вязанные пинетки разных цветов.

Я успеваю сделать целую серию снимков и кажется заснять все оттенки эмоций на его лице, но такого вопроса никак не ожидаю.

— У нас будет двойня? — поражённо, ошеломлённо, придушено спрашивает он.

— Тройня, Артём Сергеевич, — усмехаюсь я, и тыкаю я его в спину, когда он так и продолжает ошалело разглядывать себя в зеркале.

— Тро… — разворачивается он и вдруг впивается в мои губы поцелуем.

Сумасшедшим, безумным, лихорадочным, просто «маньячным» поцелуем. От которого в бешеном рваном ритме заходится моё сердце. Да и его — пускается в дикий скач.

Я почти забываю зачем мы тут собрались, обмякая, оседая, повиснув на его руках, почти теряя сознание, уплывая в небытие, исчезая как облачко, как воздушный шарик, который вдруг за верёвочку удерживает его голос:

— Ты даже не представляешь себе, Партизанка моя, как я этого ждал, — выдыхает он. Шумно, жадно, хрипло, блаженно.

— Тём, — глажу я его по щеке, всматриваясь в невидящие глаза, «плывущие», затуманенные, счастливые. — Я ещё не была у врача. Просто сделала тест. И пошутила про тройню.

— Я понял, — улыбается он безмятежно. — Но мне всё равно. Мальчик, девочка, тройня, пятерня. Я люблю тебя, счастье моё. А это наша, слышишь, наша с тобой малявка.

— Сам ты малявка, — смеюсь я, убирая с бороды пустышки, потому что невозможно сдержаться, глядя на эти его торчащие косички и «украшения».

— Так это что выходит, — чешет он глубокомысленно освобождённую бороду, — я на тебе «по залёту» женюсь?

— А если не хочешь ехать к алтарю в инвалидной коляске, — тяну я его за рыжие волосья вниз и шепчу в самое ухо. — То не вздумай ещё раз это когда-нибудь сказать.

— Чёрт, каких только глупостей не наделаешь по залёту, — выскакивает он из ванной, опасаясь моей расправы. А потом бежит, дурак, по коридору, подпрыгивает возле арки, ударяя по ней как по баскетбольному щиту и орёт: — А-а-а-а! Я самый счастливый человек в мире! Я скоро стану отцом!

— Только не говори, будто ты знал, что я беременна, — подозрительно прищуриваюсь я, когда утром Мой Загадочный топчется в дверях кухни, что-то пряча за спиной.

— Не-е-е, откуда, — хитро улыбается и, обогнув стол, заходит со спины. — А уж про тройню тем более, — ложится мне на грудь подвеска, которую я пытаюсь рассмотреть, пока он застёгивает её на шее. — Спасибо, родная, — холодят кожу его губы, прижимаясь. — Это лучшая новость на следующие девять месяцев.

— Танков, — разворачиваюсь я, укоризненно качая головой. И, конечно, иду к зеркалу, чтобы увидеть, что же у меня там на шее.

А у меня там… нет слов. Потому что он подарил мне… шкаф. Настоящий шкаф с открывающимися дверцами, за которыми на вешалке висит упитанный кот, явно застуканный в самый неподходящий момент, детское платьице и игрушечная машинка.

— Подвески внутри можно поменять, если вдруг тебе не понравится, — подходит мой Как Всегда Непредсказуемый.

— Кто? — обнимаю я его за шею, зарываясь лицом в бороду, такую вкусную после душа, такую мягкую после специального кондиционера. — Кто этот хитрый кот? Признайся, ты знал.

— Я догадывался, — шепчет он. — Но ты так убедительно скрывала, что я даже начал сомневаться.

— И всё же мы резко перешли с кефира на мясо. И это твоё «На следующей? Ага!».

— Совпало, — невинно пожимает он плечами.

— Да уж, случайно, — глажу я его по лицу, а потом целую. — Люблю тебя! Очень-очень. Спасибо!

— Не хочу с тобой расставаться, — трётся он щекой о ладонь.

— И я не хочу. Но надо, Тёма, надо. У меня сегодня гинеколог. У тебя мальчишник.

— Хочешь, я с него сбегу и приеду домой?

— Конечно, нет! — отстраняюсь я. — Потому что мне с вечера привезут платье. И завтра с утра тут будет дурдом: стилист, визажист, фотограф. Так что встретимся на свадьбе. Я буду в белом.

— А я приду, — смеётся он, за что, конечно, получает по упругой жопоньке.

Но после приёма у врача мы ещё встречаемся за обедом.

— Давай, ты рассказывай, а я буду тебя кормить, — набирает он на вилку салат.

— Да нечего пока особо рассказывать, — послушно открываю я рот и жую. — Я действительно беременна. Но пока взяли мазки, дали кучу направлений к специалистам и на анализы. Пойдём с тобой скоро сдавать кровь, а где-то через месяц на первое УЗИ.

— Я уже волнуюсь, — прикладывает он руку к груди. — И я тут подумал…

— Нет, нет и нет, — отодвигаю я протянутую вилку с салатом. — Я буду работать. Мне нравится эта работа. И если токсикоз меня не доконает, буду на неё ходить.

Он смеётся, глядя на моё решительное лицо, потом протягивает руку, чтобы вытереть испачканную губу, облизывает палец и тогда только невозмутимо продолжает:

— Нет смысла переделывать одну из комнат в детскую. Давай сразу присмотрим дом, — снова протягивает он мне вилку с салатом. — И… работай, счастье моё. Если тебе это в радость, ты же знаешь: лишь бы ты улыбалась.

Мы расстаёмся у двери нашей квартиры. Он довёз меня до дома. Поцеловал. И уехал на очередное совещание.

Потом позвонил раз пять. И последний — уже по дороге к Ростису.

На улице стемнело. Прижимая телефон к уху, я развешиваю его свежепоглаженные рубашки и обещаю, что буду хорошей девочкой и даже попробую не скучать.

Но это оказывается труднее, чем кажется. Эта пустая квартира. Это ощущение, что ему там сейчас весело, а мне даже и поговорить не с кем. От девичника с мамой я наотрез отказалась. Лерка вчера благополучно родила. А на вечеринке, что предлагала устроить Витальевна, пришлось бы «не пить» и сознаться. Да и вообще не люблю, если честно, я все эти сборища. Плюс хотелось бы всё же выспаться, а не ехать на свою свадьбу с мешками под глазами и больной головой.

Я сознательно выбрала провести этот вечер в тишине и покое. Но даже привезённое Лизой, нашим организатором, платье и всякие бутоньерки, веночки, украшения, и благоухающие цветы не прибавили мне бодрости.

Грустно. Одиноко. Боязно. Тоскливо.

Настолько, что, когда звучит звонок в дверь (в дверь, даже не в домофон) я радуюсь, кто бы там ни пришёл.

— Привет! — показывает она бутылку вина, зажатую в одной руке, и сока — в другой.

— Э-э-э, ну проходи, — делаю я шаг назад, запуская в квартиру Эллу Лисовскую.

— Прости, что без приглашения, — разувается она, пока я рассматриваю этикетку гранатового сока. — Просто знаю каково это — ночь мальчишника.