Свободен - 2 (СИ) - Лабрус Елена - Страница 14

— Да я не сильно переживаю, — иду я впереди неё на кухню.

— А кто говорит, что ты должна переживать, — одёргивает она на талии очередной мягкий свитерок, остановившись у стола. — Просто тебе тревожно, одиноко, страшно и не с кем даже поговорить. И я может быть не лучшая собеседница в данной ситуации, но я пришла с миром. Или как говорят: закопать топор войны.

И мне бы выставить её за дверь или хотя бы возмутиться, что я с ней и не воевала. Но первое — уже поздно. А второе… Всё, что я знала об Элле Лисовской было только со слов Артёма. Так может, сегодня действительно неплохой вечер для того, чтобы услышать её саму? 

— Ты позволишь? — останавливается Элла у двери спальни, когда, нарезав фрукты, сыр, открыв вино и щёлкнув крышкой стеклянной бутылки с соком, мы идём в гостиную.

— Конечно, — киваю я туда, где поперёк кровати лежит моё свадебное платье.

— Клянусь, у меня нет никаких булавок, заговорённых иголок, битого стекла в карманах, — поднимает она руки, прежде чем зайти.

— Я не суеверная, — усмехаюсь я, унося поднос. И даже не возвращаюсь. Ей, наверно, горько его видеть, это расшитое кружевом и бисером платье с лёгкой пышной струящейся юбкой, но пусть она постоит там рядом с ним одна.

А приходит она с фотографией Артёма в руках. Той самой, без бороды, где он и сам-то себя теперь с трудом узнаёт.

— Он такой здесь… смешной, — улыбаясь, ставит она её на столик, присаживаясь напротив меня на диван и осматривается. — Как здорово придумано: диван буквой «П», да ещё короткой стороной лицом к телевизору. Твоя идея?

— Нет. Я здесь ничего не меняла. Наверное, дизайнерская задумка, — подаю я ей бокал.

— Я никогда здесь не была, — принимает она его с благодарностью. — А мне, к сожалению, дизайнер попался бестолковый. Кресла поставил лицом к камину. А телевизор повесил за спиной. И хорошо, что я его смотрю на ходу и в основном на кухне, а то пришлось бы без конца упражняться: кресла туда, кресла сюда.

— Тогда за хороших дизайнеров, — поднимаю я свой мутный сок.

— И за тех, кто умеет их нанимать.

«А с ней интересно», — делаю я вывод минут через тридцать нашего разговора ни о чём. Хотя «ни о чём» его назвать нельзя. Я столько всего нового узнала, например, о гранатовом соке, кроме правильного насыщенного терпкого вкуса, что после каждого глотка оставался у меня во рту: как его выбирать, какие производители лучше, а ещё как правильно чистить гранат и что Эллу научили этому в Грузии.

Ещё она поделилась секретом, что мужские рубашки, оказывается можно не гладить. Что любую, даже самую мятую, достаточно прямо на вешалке из пульверизатора хорошо обрызгать водой, и она сама разгладится за пять минут. А если ещё сразу её надеть, то и вообще будет как новая.

«С ней даже весело», — улыбаюсь я, слушая её байку о том, как капитана круизного корабля однажды спросили: «Почему большинство кораблей носят женские имена», а он ответил: «Если бы вы знали, как тяжело ими управлять, вы бы не задавали глупых вопросов».

Она приятная, умная, милая, но как бы мы обе ни старались, нам не избежать разговора о том, кто сейчас веселится на очередном мальчишнике.

— А мы собирались в свадебное путешествие как раз в круиз. На одной из «Принцесс», есть такая круизная компания, — подливает она ещё вина. — Прости, что-то вспомнилось.

— Ничего. Говори, — откусываю я дольку груши. — Это же невозможно так лавировать между событиями твоей жизни, чтобы ни разу не упомянуть об Артёме.

— Лавировать, — улыбается она, отпивая вино. — Да, как раз в круизную тему. И это на самом деле трудно. Но я пришла как раз поговорить о нём. Если ты не возражаешь, конечно.

— Нет, — пожимаю я плечами. И действительно не возражаю. О чём же нам ещё говорить, если не о нём?

— Тогда я начну с панегирика в его честь, — набирает она воздуха в грудь и резко выдыхает. — Хотя уверена: ты и так уже знаешь какой он хороший. И что бы там тебе вдруг ни наговорили, не сомневайся: он верный, честный, надёжный, порядочный, преданный. Настоящий, — разводит она руками. — Поэтому мне очень трудно принять тот факт, что мы даже дружить больше не можем. Потому что он так решил. Потому что тебе всегда будет казаться, что я лезу в вашу жизнь. А из-за того, что он чуть не женился на мне, ты всегда будешь видеть во мне соперницу.

— Эл, говори о себе, — невольно морщусь я, то ли от кислого сока, то ли от её сожалений. — Не надо приписывать мне свои умозаключения. Если хочешь, я ими поделюсь. Но ты ведь не за этим пришла.

— Не за этим. Я пришла тебе сказать, что на самом деле тогда, — показывает она на фотографию, — когда мы должны были пожениться, я его не любила.

Она допивает и наливает ещё. Пока я складываю в уме два и два: речь её отца, где он сказал Артёму, что тот просто был очередной «игрушкой» его Принцессы и то, как одобрил его решение уйти, а ещё рассказ Артёма, что их затягивало в эти отношения как в трясину. Потому что всем казалось это логичным, правильным, естественным, что их давняя дружба переросла в любовь. Плюс совместный бизнес отцов, деловые связи. Они словно с детства уже были одной семьёй.

— Я просто привыкла. Мне льстило его отношение ко мне. Безотказность, потакание моим прихотям, его трогательная внимательность. Но я относилась к нему как к пажу. Неприметному, скромному, с его вечно потеющими ладошками, — снова пьёт она почти до дна. Но запаса воздуха не хватает, и она судорожно выдыхает, и отставляет бокал. — И когда он меня бросил, для меня это было, — она качает головой, подыскивая нужные слова, — как дезертирство. Предательство. Бегство с поля боя. «Он обязан! Обязан на мне жениться!» — визжала я. Мне было стыдно. Это такой позор! Такое унижение. Я стала посмешищем. И готова была силком тащить его в ЗАГС, потому что мне было плевать чего хочет он. Я знала, чего хочу я. А я хотела, чтобы на меня не показывали пальцем как на стерву, от которой сбежал жених. И я буквально приказала отцу его вернуть, любым способом. Только знаешь, что он сделал?

— Знаю. Отпустил его.

— Ещё и благословил, — вздыхает она тяжело. — О, сколько всего я ему тогда наговорила! Как ненавидела его за это. Но у меня был очень мудрый отец. Он только посмеивался в ответ и говорил, что этот парень просто до меня ещё не дорос. Не та стать, не тот аллюр. Но слова отца дошли до меня только после его смерти. Когда Артём вернулся, с этой своей, рыжей, — показывает она рукой бороду. — Он вернулся и взвалил на себя всё. Похороны. Дела отца. Его бумаги. Завещание. Завод. Всё. Я даже не знаю, как так получилось, но мы оказались совершенно не приспособленными к жизни без отца. А всё рухнуло в один день. В один миг, — сделав губы трубочкой, выдыхает она, едва сдерживая слёзы. — Мы отказались с мамой беспомощными как слепые котята перед лицом этой трагедии. Оказались в пустоте. В вакууме. Потому что в нашей семье всё и всегда решал отец. Всё держалось на нём. С мамы не было вообще никакого толку, да и до сих пор нет, — машет она рукой. — Я как-то нашла в себе силы взять себя в руки. Только одна всё равно бы не справилась. Но, если ты думаешь, что я просто эгоистично решила перевалить всё на Тёмаса, — тепло улыбается она, — я его так зову.

— А он тебя как зовёт? — выливаю я ей остатки вина из бутылки, хотя, судя по блеску в глазах, она уже хорошенькая.

— Элка — Белка. Ну или просто Белка. Не зовёт. Когда-то звал.

— И ты не решила на него ничего взваливать?

— Нет, но… Пах! — приставляет она палец к виску и словно делает выстрел. — Нет, вот сюда, — целится она в сердце. — Пах! Пришла пора, она влюбилась. Не сразу, не в первый день, не с первого взгляда. Но он вернулся такой… закачаешься! Загорелый, подтянутый, спортивный, с этой бородой, уверенный в себе, спокойный, решительный. Это было как… озарение что ли. Я словно увидела совершенно другого человека. Я влюбилась просто без памяти. До безумия. А он…

— А он? — переспрашиваю я, хотя знаю ответ.