Свободен - 2 (СИ) - Лабрус Елена - Страница 18

— Он… жив? — упираюсь я, предположив самое страшное, что только могло прийти мне в голову.

— Жив, — уверенно качает она головой.

И я не иду. На ставших непослушными, тряпичных ногах я двигаюсь, перемещаюсь, переставляю себя в пространстве за ней и то исключительно благодаря поддержке Ростиса.

А, проходя мимо входа в галерею, слышу, как Лиза приносит извинения гостям, поясняя, что свадьбы не будет.

Будь на улице дождь, снег, град, ураган, землетрясение в десять баллов я бы всё равно не заметила. Как не заметила кто накинул мне на плечи горжетку. Не обращаю внимания на сияющее на ярко-синем небосводе солнце. И не вижу ничего, кроме машин у центрального входа, к которым я не иду, бегу по аллее вдоль особняка, придерживая свои «меха».

— Артём, — шепчу я, увидев его, стоящего у полицейского УАЗика — Артём! — кричу, почему-то испугавшись, что он меня не заметит.

— Лана! — разворачивается он, дёргается ко мне, но двое доблестных служителей правопорядка в форме его останавливают.

Я ничего не понимаю, сначала глядя на его руки с разбитыми костяшками в наручниках, потом на заляпанный кровью жилет, и, наконец, на лицо. Несчастное, с потухшим, обречённым, больным взглядом. С воспалёнными глазами, которые наполняются слезами, из-за которых он не может даже говорить.

— Лана, — выдыхает он. Нет, судорожно глотает воздух. И не находит слов. Первый раз не находит, что мне сказать. — Только не делай глупостей. Я тебя умоляю. Не делай глупостей.

— Артём, что происходит? — ничего не понимаю я и не могу отвести от него глаз. — Что…

Хлопнувшая дверь и взревевший двигатель отъезжающей машины «Скорой помощи» заставляют меня повернутся туда, а потом на Вальку, сжавшего мою руку.

— С этим я разберусь, не переживай, — но его ободряющий голос, не придаёт спокойствия. — Я поеду с ним и всё порешаю.

— Валь, что происходит? — теперь я обращаю свой вопрос ему, хотя смотрю по-прежнему на Артёма, которого заталкивают в машину.

Заталкивают, потому что он сопротивляется, чтобы ещё раз повторить мне:

— Лана, умоляю тебя. Только не делай глупостей!

В этом театре абсурда, каким всё происходящее кажется мне сейчас, мы с ним словно два актёра, плохо выучивших свои роли.

«Не делай глупостей!» — единственная фраза, что говорит он.

«Что происходит?» — единственный вопрос, что задаю я.

Ему. Себе. Всем.

— Майя Аркадьевна, мама, Валя, — словно умалишённая поворачиваюсь я, всматриваясь в их лица, когда чёртов полицейский экипаж отъезжает и увозит того, кто должен был стоять со мной у алтаря. — Захар. Захар! — кидаюсь я к нему, сидящему на ступенях.

В белой рубашке, с разбитым лицом он морщится от боли, прижимая к себе заляпанный кровью гипс. Его разорванный смокинг, что валяется рядом, поднимает Валентин. И только сейчас я замечаю, что они все, как гусары после дуэли или пьянки: потрёпанные, в одних рубашках, в крови.

— А кого увезли на скорой?

— Твоего отца, — морщится Захар. — Артём его избил.

— Лан, Майя Аркадьевна тебе всё объяснит, — слегка обнимает меня за плечи Валька. — Прости, я поеду. Я сейчас нужен ему там.

И уже руки Майи Аркадьевны держат меня за плечи, направляя вверх по ступеням крыльца, по коридору, а потом заводят в открытую дверь комнаты.

Первым ударяет в нос удушливый запах корвалола. А потом только я вижу разбросанные стулья, сдвинутую мебель, разбитое стекло шкафа. Большой овальные стол, на котором валяются какие-то бумажки. И Елизарова, трясущейся рукой запивающего водой тот самый корвалол.

— Сергей Иваныч? — без приглашения падаю я на стул напротив него. — Что…

И чёртов застрявший у меня в горле, в уме, словно выступающими объёмными буквами в пространстве вопрос «Что происходит?» так и не задаю.

— Лан, он тебе брат, — Рос подталкивает ко мне по столу бумажки.

— Кто? — всё холодеет у меня внутри.

— Артём.

Мамин тихий вскрик, тёть Валино «О, господи!», какие-то другие звуки, столь же придушенные, глухие из-за прижатых ко рту рук — всё это я как ни странно слышу, но вижу, смотрю только на Ростиса, что забирает у Елизарова стакан, наполняет водой из графина и подаёт мне.

Но я не двигаюсь, не издаю ни звука, даже не моргаю, буравя его глазами.

— Мы сделали это в шутку, — виновато пожимает он плечами. Засовывает руки в карманы, потом вытаскивает, и рассказывает не глядя на меня, пока идёт по комнате. — Это было дней десять назад, когда они у меня познакомились. Отец сказал: «Ну надо же! Тоже Танков?» Мы поржали, поговорили о том, как тесен мир. А потом кто-то предложил сделать тест, просто из интереса. Это же сейчас так просто — выяснить родственники мы или нет. Вызвали прямо в мою студию по телефону специалиста. Приехал парень, повозил этими своими палочками во рту. Я сам за это и заплатил. И забыл. А сегодня с утра отец забрал результаты. Твою же! — кулаком ударяет он в поломанный шкаф. — Твою же мать!

Новая порция битого стекла со звоном падает на пол.

А я невидящими глазами смотрю в верхний документ.

«Дело номер. Ребёнок: Ростислав Валерьевич Танков. Предполагаемый отец: Валерий Александрович Танков. Локус. Размеры аллелей. Столбики цифр. Комбинированный индекс отцовства: (много цифр). Вероятность Отцовства: 99, 99999999 %»

На следующем листе я вижу только имена. «Танков Артём Сергеевич. Танков Валерий Александрович» И последнюю строку.

«Вероятность Отцовства: 99, 9999999998 %»

А на третьем листе сразу читаю только заключение: «Анализ ДНК был выполнен с целью определения, являются ли тестируемые лица братьями/сёстрами. Исходя из результатов… локусов ДНК… вероятность того… имеют общего родителя, составляет 99 %».

— Я объясню, — ложится на мою руку тёплая ладонь Майи Аркадьевны.

Но её перебивает уверенный голос Лизы, склонившейся на Елизаровым:

— Таня, вызывай ещё одну «Скорую», боюсь, здесь сердечный приступ.

Я не слышала, как увезли Елизарова. Не видела, что происходило вокруг. Не ощущала мамины руки, лежащие у меня на плечах.

Я чувствовала себя каменной статуей, которая только что растрескалась, раскололась, разломилась на тысячи крошечных осколков, хотя внешне ещё казалась целой. Но стоит мне качнуться, дёрнуться, пошевелить пальцем, уголком рта, головой, ногой и я рассыплюсь. Превращусь в пыль. В прах. Перестану существовать.

Да, собственно, и так уже перестала.

— Он приехал дня через два после того, как уехал Сергей, — голос Майи Аркадьевны доносится словно из другой галактики. Так он тих, далёк, нереален, хотя она сидит рядом со мной, а я так и смотрю в проклятые бумажки.

— Искал поди родственников в Ленинграде, — понимающе кивает мама, хоть я её и не вижу. — Всё кичился своим якобы дворянским происхождением. Говорил: нужно произносить «ТАнков», а не «ТанкОв». Что так правильно. Если графиня, то «ДАшкова», а если крестьянка, то «ДашкОва». И всё норовил примазаться к интеллигенции. Всё корни свои там искал, в Питере. А попросту говоря, вынюхивал не получится ли где что урвать. Вдруг какое наследство где обломится, — слышу я её тяжёлый вздох.

— А у меня была как раз такая семья. Интеллигентная. Питерская. Родители уже в возрасте. Очень скромные, добрые люди. И отец его пригласил, чаем напоил, выслушал. О себе рассказал. О маме. Мило побеседовали. И он ушёл.

— Да, он умел быть милым, — кипятится мама.

— Катюш, ты присядь, — двигает ей стул тёть Валя.

— Да кого тут присядь. Кого присядь! — выдыхает она и, отпустив мои плечи, идёт бродить по комнате. Раскачиваясь как медведь-шатун, тиская в руках измученный платок, она доходит да мужа и утыкается лбом в крепкое плечо Юры, молча стоящего у окна.

— А спустя день. А, может, два, он вернулся, — всё так же тихо продолжает Майя Аркадьевна. — Вечером. Было очень морозно. Крещенская неделя. Говорили, такие холода в городе в блокаду были последний раз. А он в ботиночках, тонкой курточке, фраер. Его горячим отпоили, накормили. Отец, растревоженный воспоминаниями, как раз старые фотографии достал. Они опять посидели, поговорили. Да в такой холод на ночь глядя гостя и не погнали. Оставили ночевать, — срывается её голос. Губы трясутся. Глаза наполняются слезами.