Свободен - 2 (СИ) - Лабрус Елена - Страница 31

— Серьёзное заявление, — улыбается, удивляя меня, Артём и встаёт. — Спасибо, Геннадий Викторович, — протягивает он ему руку, — мы вас услышали.

— Элла Маратовна, — целует Бережной руку Эллочке. — Малыш, — подмигивает мне.

И невозмутимо уходит, зараза.

— Малыш? — меряет шагами свой кабинет Танков, пока Эллочка в панике бегает за какими-то документами. — Он назвал тебя Малыш?! Чёртов мудак, да что он себе позволяет?

И насколько он был сдержан во время разговора с Бережным, настолько бесится сейчас, пиная стулья и швыряя бумаги.

— Тебя так просто вывести из себя, — качает головой Элла и бухает на стол принесённые папки.

— Непросто, пока дело не касается моей жены и моих родных, — хватает он верхнюю.

— Жены? — усмехается Элла.

— Представь себе, жены, — нервно перелистывает он страницы. — А ты думала, если подкинуть нам эти липовые анализы, то мы испугаемся и не поженимся?

— Я ничего не подкидывала, Артём, — поднимает она глаза от бумаг, которые тоже принялась листать. — И ты не хуже меня это знаешь. У меня и в мыслях не было. Я бы такую хрень не придумала.

— Хочешь сказать, что ты в этом не замешана? Никак? — поднимает он на неё взгляд. — Вот в этом грёбаном слиянии? Не ты уговорила Елизарова?

— Единственное, чего я хотела — это сохранить компанию отца. Я понятия не имела о проблемах с землёй. О таком количестве кредиторов. А оборудование, согласно документам, куплено совсем недавно, чтобы списать его по истечении срока амортизации. Я ничего Елизарову не подсовывала. Не собиралась разваливать «ЭйБиФарм». Но знаю об истинном положении дел в «Эллис-Групп», видимо, даже меньше тебя, Артём. Я в полном шоке, что у нас всё так плохо. Мой единственный интерес был в том, чтобы сохранить компанию в память об отце. Она была ему слишком дорога, но у меня силёнок маловато, чтобы потянуть такой бизнес, поэтому я Елизарову и предложила.

— Тоже в память о лучшем друге? — зло хмыкает Артём.

— Да, в память о друге, — не оставляет ему шансов одержать верх её прямой упрямый взгляд. — Чем это плохо? Совсем недавно эта компания была единой. И да, я даже предложила в придачу свои акции, но ничего не просила взамен. Ничего. Это Сергей Иваныч сказал, что попробует уговорить тебя одуматься, если ты об этом. Он хотел организовать наш брак. Не я. Прости, Лан, — поворачивается она ко мне, — знаю, что это неприятно слышать, но всё это я тебе уже и так рассказала. Елизаров считал, что ты был не прав, — поворачивается она обратно к Артёму. — Он называл твой поступок дурь и блажь. И моя вина только в том, что я не возразила. А не возразила я потому, что понятия не имела ни про Лану, ни про твои к ней чувства. И это ты, между прочим, по своей дурацкой привычке всё замалчивать, ничего мне не рассказал.

— И правильно сделал, — переворачивает он, не глядя ещё один лист. — А то, как и откровения Захара, и мне бы вылезло это боком.

Она в сердцах бросает на стол папку.

— Да, я была не права с Захаром. Не права. Ни тогда. Ни сейчас. Да, я поступила глупо и подло. И тогда, и сейчас. Но я живая, а не каменная. И тоже, как и все, ошибаюсь. И я раскаиваюсь за свои сегодняшние слова. Просто меня никогда не таскали за волосы, и да, я была груба, поступила ужасно, и девочка эта хоть и начала первая, но пострадала из-за меня. Но я просто человек, в конце то концов, — отталкивает она бумаги и резко отворачивается. — Я имею право ошибаться.

Губы её трясутся. И как они ни старается сдержаться, бесполезно. Слёзы текут. Она вытирает их рукой, стараясь не всхлипывать.

И в этом залитом светом кабинете, где за панорамным окном уже зажглись огни ночного города, глядя на её подрагивающие плечи, я как остро это чувствую — насколько она одинока. Хрупкая девочка в злом мужском мире.

Я знаю, что её не подойдёт утешить Артём, хотя сердце его сейчас тоже разрывается. Ей некому прийти и пожаловаться дома. Не с кем поделиться. Нет надёжного мужского плеча, на котором можно просто выплакаться. Никто не пожалеет. Никто не выслушает, не поймёт, не поддержит. Она одна. Совершенно одна.

— Эл, — обнимаю я её, простив всё. Всё, окончательно и бесповоротно. Потому что что бы она ни говорила, ни разу, ни единым словом не солгала. Она ни перед кем и ни в чём не виновата. Передо мной так точно. Только в том, что полюбила. К сожалению, не того парня и так не вовремя.

— Я понятия не имела, что всё так плохо в компании, — обняв меня, выдыхает она. — И про эти липовые анализы, что вам подсунули на свадьбе. Артём, — поворачивается она, — это не я.

— Я знаю, — кивает он, закрывает и откладывает папку. — И, кажется, знаю, почему на «Эллис-Групп» у нас такие же липовые бумаги. Это называется почерк…

— Добрый вечер! — на полуслове обрывает его женский голос, и всех заставляет повернуться к двери.

— Не помню, чтобы я тебя приглашал, мам, — отворачивается Артём обратно к столу.

— Ты никогда меня не приглашаешь. И сам не приезжаешь. Не звонишь и не отвечаешь на мои звонки.

— Майя Аркадьевна, — приветственно кивает Элла.

— Здравствуйте, Эллочка, Ланочка. Как хорошо, что вы все здесь. Всех разом и повидаю перед отъездом, — неловко топчется она у входа.

— Проходите, Майя Аркадьевна, — вытирая заплаканные глаза, кидается к ней Элла. — Присаживайтесь. Чай, кофе, что-нибудь принести? Может…

— Обойдётся, — обрывает её на полуслове Артём.

— Спасибо, мальчик мой, — скидывает она пальто и неизменную шляпу на кожаный диванчик. — Услышать это от сына особенно приятно.

— Нет, особенно приятно было Елизарову узнать через тридцать два года, что его столько лет водили за нос.

— Артём, ты несправедлив, — останавливается она перед ним.

— Ой ли? — откидывает её руку, когда она тянется убрать что-то с его рукава. — Так давай восстановим, если не мою, так хотя бы историческую справедливость. Расскажи нам как выглядел мой настоящий отец тридцать лет назад. Был он гладко выбрит или с бородой? Хорошо ли целовался? Получила ли ты удовольствие?

Пощёчина звучит звонко. Но он только гаденько смеётся.

— Аргументированно, — и садится на стол.

— Я никогда тебя не била… — тяжело дышит она.

— Так поздновато начала, — не сходит с его губ язвительная ухмылка.

— Я не буду оправдываться…

— А зря, — снова перебивает мать Артём. — Это как раз тот самый случай, когда неплохо бы и объяснить свою правоту. Или попросить прощения. Нет, не у меня. У человека, который ни разу в тебе не усомнился. Поверил на слово. Принял. Поддерживал. Растил меня как родного сына. К слову сказать, я и есть его родной сын. Твоя гинеколог была права. А вот бумажки, что тебе предъявили, фальшивые.

— Так ты всё же сын Елизарова? — с облегчением выдыхает она.

— Да, мам. Вот только тебя это никак не оправдывает, — отворачивается Артём.

— Это был его выбор, — обходит она его ноги, чтобы посмотреть в лицо. — Ты думаешь, почему я не вышла за него замуж? Почему ждала, когда ты родишься? Но к несчастью, ты родился маленькой копией меня.

— Просто у него не было выбора. А если бы был, как знать, кем бы я вырос.

— Значит, вы с Ланой не сводные? — поворачивается она ко мне, так и стоящей всё это время там, где и стояла, когда она пришла.

— Нет, мы с этой не родственники. А ты лучше расскажи, кому ты разболтала эту историю, что её так умело использовали. И с чего вдруг, после того как ты столько лет молчала, она вылезла в такой подходящий момент.

— Она рассказала мне, — делает шаг вперёд Элла.

— Вот как? — удивлённо приподнимает брови Артём. — И когда же это было?

— После Хайнаня. В новогодние праздники. Майя Аркадьевна приехала к нам с мамой в гости и поделилась, что ты встретил девушку с такой же фамилией, — отвечает по-прежнему Элла. — И это удивительно, потому что фамилия у вас довольно редкая, но однажды в её жизни тоже был однофамилец. Как раз до того, как у неё появился ты.