Свободен - 2 (СИ) - Лабрус Елена - Страница 38

— А что может быть надо раковой больной? Все словно ходят и ждут, когда я, наконец, сдохну. И перестану мозолить глаза своим болезненным видом. Своими жалобами и запахом лекарств. Своими слезами и просьбами.

— Как ты жестока. И как несправедлива, — зажимает она рот, но мать словно теряет к ней интерес и поворачивается ко мне.

— Но ты не права, девочка. Ты мне совершенно без надобности. И ты, — тыкает она в Бережного костлявым пальцем. Не знала, что вы знакомы, — показывает она то на него, то на меня.

— Да я только из-за Ланы и ввязался в эту историю с чёртовой компанией, которая мне и даром не нужна. Просто собирал информацию, просто приглядывался, а заработать на том, что само идёт в руки, почему бы и нет, — садится он на стул, который всё равно стоит свободный. — Вот только сейчас я понимаю, что и меня вы водили за нос, Алевтина Андреевна. Значит, разрушить компанию Елизарова, в этом был смысл?

— Нет, — опирается на спинку кровати Артём. — Не в этом. Вывести из строя самого Елизарова. Но его бы даже потеря компании так не подкосила, как потеря сына. Он всегда был хорошим отцом. А компанию всё равно хотел отдать мне и отойти от дел. Но за что, Алевтина Андреевна? За то, что Элла после смерти Марата сблизилась не с вами, а с ним? За то, что скучала по отцу, а отец с Маратом всё же были лучшими друзьями?

— Даже ты был от неё дальше, чем Елизаров. А твой отец один знал, как обращался со мной Марат. Как порой был груб, несдержан, бесцеремонен, но ничего не сделал.

— А что он должен был сделать? — удивляюсь я. — Это вы должны были заявить в полицию, раз всё было настолько плохо. Сказать дочери правду. Развестись и уйти в конце концов. Пусть бы он женился на той женщине, о которой вы тоже знали. Но вы не захотели отойти в сторону. Молчали. Копили ненависть, вынашивали обиды.

— Я хотела, — лезет она в сумку и ставит её рядом с Эллой на подоконник, пока копошится внутри. — Даже начала собирать документы, — достаёт она таблетку, маленькую бутылку воды. Глотает пилюлю, запивает, а потом только поворачивается. — Но у меня обнаружили рак, и я решила, что и так достаточно скоро освобожу его от себя.

Спина Эллы становится лучшим ответом на её слова. И слёзы, что её душат. И у меня тоже нет слов, чтобы выразить насколько эта женщина, в которую превратилась её мать, не права.

— И Марата уже нет, а ты ещё цепляешься за жизнь, — хмыкает Бережной.

— Ну, простите, что не сдохла.

— Нет, сука, — неожиданно подаёт голос мой отец. — Твой муж сдох, наверняка, по твоей вине. А ты, полудохлая облезлая кошка стала цепляться за свою жизнь, только когда его не стало. Дочка, говоришь, заставила тебя лечиться? Нет, ты решила пережить их всех. Пусть ненадолго, но пережить. И это ты отравила Елизарова. А потом отравила меня. Его на свадьбе. А мне воткнула эту дрянь в капельницу, когда испугалась, что я проболтаюсь. А заодно, чтобы не платить.

— Нет, — искривляет она губы в злую ухмылку. — Марату я не желала такой лёгкой смерти. Его боженька прибрал сам. А вот о такую мразь как ты даже руки испачкать не жалко. Но ты ничего не докажешь.

— Докажу. Ты и сегодня поди пришла не с пустыми руками. Решила довершить начатое? Пришла грохнуть меня? Ну-ка парни, загляните в её сумочку. Там наверняка какой-нибудь шприц.

— На, смотри сам, — швыряет она ему ридикюль. И он скорчится от боли в потревоженных рёбрах, но сумку из рук не выпускает.

— Значит, Елизарова бы не стало, на меня обвалилась бы вся эта компания с присоединением, а тут так вовремя Геннадий Викторович? Я и так не вызываю у вас уважения своими деловыми качествами, да Алевтина Андреевна, а ещё убитый горем, ну какой из меня делец?

— Нет, Артём, — смотрю я, не отрываясь, как копошится в её сумке отец и что-то так мне страшно. — Тебя бы посадили за смерть моего отца. Да? — резко разворачиваюсь я, заставляя Алевтину Андреевну прижаться в батарее, а Элле в ужасе шарахнуться от неё в сторону. — И компания всё равно досталась бы владелице. В её полное распоряжение. Причём вся. Управление «ЭйБиФармом» ведь осталось бы на Элле. А уж мать нашла бы способ как Эллу уговорить её продать наседающим дядям из муниципалитета, да кому угодно. И как когда-то хотел Марат, благополучно с деньгами свалить.

— Нет, Лан. Ведь к счастью, мы женаты. И компания осталась бы тебе, — усмехается Артём. — Не хотел говорить, чтобы не пугать, но такой вариант, как ты описала, мы тоже с Елизаровым предусмотрели.

— То есть ты знал, что это она? — показываю я пальцем за спину.

— Догадывался. Для того и поставил охрану. И сегодня мы ждали эту «святошу» здесь. Видишь, камеру? — показывает он куда-то у себя над головой.

Но пока я тщетно пытаюсь увидеть хоть что-нибудь за коробом электропроводки, не успеваю даже среагировать на то, что происходит у меня за спиной.

Слышу только грохот упавшего стула. Вижу испуганное лицо мужа. А потом чувствую его руки, что хватают меня и отталкивают.

И вижу Бережного, упавшего на пол. И шприц, что после недолгой борьбы, всё же втыкает ему в плечо эта совершенно обезумевшая женщина с перекошенным злобой лицом.

— Мама! Нет! — ещё стоит у меня в ушах крик Эллы.

Бережной откидывает Алевтину Андреевну с себя. Но поздно. Обмякает. Силится подняться на локте.

— Гена, — вырываюсь я из рук Артёма и падаю на колени, не зная, что сказать, глядя в затухающие глаза.

— А ты говорила, что я не прыгну. А я прыгнул, — выдавливает Бережной слабую улыбку и падает, с ужасным стуком ударяясь головой о пол.

Топот ног. Врачи. Какая-то возня. Вопли Лисовской, которую скручивают несколько человек и уводят. Каталка. Артём, помогающий докторам положить на неё бездыханное тело Геннадия Бережного. Тёплые руки Эллы, обнимающие меня. И её слёзы, капающие на мою руку.

Всё это словно происходит не со мной. Словно где-то далеко от меня. Голоса. Звуки. Свет, бьющий из коридора. Запах хлорки и лекарств, что доносится в открытую дверь.

— Она хотела убить меня? — звучит мой голос тихо и как-то отстранённо.

— Она совершенно выжила из ума, — помогает мне подняться Элла.

— Она убила Гену, — передёргивает меня в ужасе.

— Да жив твой… Гена, — доносится до меня голос отца. — Меня откачали и его спасут. Здоровый, выдюжит.

— Да, заткнись ты, малахольный, — слышу я знакомый старческий голос.

Скрип колёс дёрнувшейся кровати и шлепок тряпки о пол, когда мы с Эллой, как два раненых бойца, поддерживая друг друга бредём в коридор.

— А натоптали-то опять, натоптали! А ты помалкивай, одна я у тебя теперь. За всех. У меня не забалуешь.

— Ты уверена, что я тебе нужна? — спрашивает Элла, пока мы стоим на светофоре. — Может, я в машине посижу?

— Нет. Ты же училась в этом университете? — смотрю я на большое серое знание с готическими колонами, с надписью по латыни на фронтоне, с широкими ступенями крыльца. — Значит, поможешь мне сориентироваться. Найти деканат. И вообще, я хочу, чтобы ты с ним познакомилась.

— С кем? Зачем? Лан, ты у мужа своего научилась? Ну что за секреты?

— Никаких секретов. Просто это важно.

Мы переходим дорогу и наперегонки бежим вверх по пологим мраморным ступеням.

— Скажите, а могу я узнать где мне найти студента, — заглядываю я к секретарю.

— Имя, фамилия? — поднимает на меня глаза от монитора приятная девушка.

— Александр Бережной.

— Так он же только что вышел, — показывает она на дверь, которую я за собой даже не закрыла.

И я ретируюсь в коридор, а он, видимо, услышав свою фамилию, удивлённо поворачивается, не дойдя несколько ступеней до конца пролёта лестницы.

— Саша! — радуюсь я и сама не знаю, чему. — Прости, что так фамильярно. Ты же, наверно, меня помнишь?

— Да, я помню, — спускается он, сначала холодно, бесстрастно посмотрев на меня, а потом на смущённо одёрнувшую куртку Эллу. — Чем обязан?

— Саш, мы, конечно, последний раз виделись при не лучших обстоятельствах. И твой отец повёл себя как козёл. Но с той встречи много воды утекло.