Свободен - 2 (СИ) - Лабрус Елена - Страница 37

— Она, — опасливо уклоняется отец и, прикрываясь одной рукой, второй показывает на Эллу.

— Я?! — застывает Элла, вытаращив глаза.

— Врёшь, супостат! — всё же получает он мокрой тряпкой по лицу, по плечу и куда уж попало. — Глядела я, как она с парнем-то пришла, коридор как раз мыла. Первый раз тебя видит девчонка, поганец такой! Говори правду! — снова замахивается она.

— Что вы себе позволяете? — хватается отец за орудие старушки. — Пожалуюсь и выгонят вас жить на одну пенсию к чертям собачьим.

— Да хрен ты угадал, — без труда отвоёвывает она свою тряпку. — Мне ещё приплачивают, чтобы не ушла. И как только земля вас таких носит. Тьху! — демонстративно плюёт она ему в лицо и поворачивается ко мне. — Знаю я, кто ему денег обещал. Баба такая, ну вылитая смерть, худая, вся в чёрном. Она как пришла, так я три раза перекрестилась. Они тут миловались, ворковали, а потом она ушла, а он, — закатывает глаза старушка, — чуть не представился. Я его ещё пожалела, сын приехал, сестра, все плакали, переживали. Жене его бинты для каких-то анализов вынула с мешка, отдала. А он вон оно что значит? Тьху! — оборачивается она снова. — Что только деньги с людьми делают.

Она берёт свою швабру, ведро, и ни на кого не глядя, шаркает к выходу.

— Мама? Вам обещала денег мама? — первой подаёт голос Элла. — За то, чтобы вы соврали?

— А ты, деточка, наверно, думаешь, что деньги на деревьях растут? Иди да срывай? — презрительно морщится отец. — Родилась с золотой соской в зубах и всех судишь по себе?

— Элла, — качает головой Рос, давая понять, что не стоит обращать на слова отца внимания. Но отдать ей должное, они её словно и не задели.

Ненакрашенная, с убранными в хвостик волосами она выглядит сейчас совсем как школьница. Но ей так идёт этот незримый ни с чем не сравнимый налёт расслабленности и усталости, что всегда оставляют после себя ночи, полные страсти и хорошего секса. Она словно всё отпустила и переродилась. И, может, именно потому, так уверенно поднимает голову и вдруг улыбается.

— И вы наивно думаете, что моя мать вам ещё и заплатит? Надо было деньги брать вперёд.

— А ты думаешь, самая умная? Я и взял. И запись сделал, где она просит меня солгать. Она поди решила, что раз сама меня нашла, приехала, да ещё ноги раздвинула, так я всё, ради неё жизнью готов рискнуть? Хер ты угадала, золотая рыбка. Все вы бабы одинаковые, что в анфас, что в профиль, как ни натяни. Всё думаете, как нас нагнуть, женить, охмурить, поиметь.

— Даже меня от тебя тошнит, — засунув руки в карманы, отходит к окну Ростис.

— Так поблюй, сынок, может, полегчает.

— Да нет, уже не полегчает, — оборачивается он. И я его не узнаю. Рос, что в принципе всегда выглядит как красивый лощёный довольный кот, у которого нет никаких проблем, который ни о чём не заморачивается и ни из-за чего не переживает, вдруг выглядит собранным, мрачным и злым. — А знаешь, что? Да пошёл ты! Сам решай свои проблемы. Я тебя больше из твоего дерьма вытаскивать не буду. И дорогу ко мне забудь. Артём, — поднимает он со спинки стула пальто и подходит, — это ты вывел её мать вот на этого козла, — кивает он на Эллу.

— Я?! — совсем как недавно Элла, удивляется Артём.

— Ты рассказал про него своему отцу. Елизаров поделился с матерью Эллы, если я правильно разобрался во всех ваших родственных связях. А уже её мать потрудилась, навела справки и узнала столько всего интересного. У тебя богатый послужной список, правда, Валерий Алексеевич? — переводит он взгляд на отца. — Хулиганство, вымогательство, воровство, шантаж, мошенничество — чего там только нет. Теперь с чистой совестью можешь добавить подлог и изнасилование. И кабы не срок давности в десять лет, да не улики, — показывает он на зажатую в моих пальцах фотографию, — я бы на месте матери Артёма подал на тебя в суд. Но засадить тебя в тюрягу мне хватит и того, что я уже знаю. Если ты ещё раз появишься в её, — показывает Рос на меня, — или моей жизни, клянусь, тебе мало не покажется. Сестрёнка, — подмигивает он мне и упирает палец в Артёма. — И если этот будет обижать, обращайся. Я тоже умею ломать руки, а за тебя и убью, — снова становится он прежним Росом и уходит, дружески стукнув Артёма по плечу.

— Рос, — догоняет его Элла у двери.

— Прости, милая, — подхватив за шею, целует он её в уголок губ. — Но я всего лишь бедный художник. Эта ночь была прекрасна, но она прошла.

— Удачи! — провожает его взглядом Элла и, не давая нам прочитать, увидеть, понять чувства, что написаны на её лице, отходит к окну, где только что стоял Рос.

И, казалось, дверь за ним ещё не успела закрыться, как распахивается снова.

Шваброй старушка-санитарочка заталкивает в прямом смысле слова в палату Алевтину Лисовскую.

— Вот эта ферзь приходила к нему прошлый раз, — подталкивает она её в спину. — И сейчас припёрлась, вынюхивает.

— Что вы себе позволяете! — взвизгивает мадам Лисовская.

— Иди, иди, тебя тут поди заждались. Раскудахталась! — угрожающе замахивается та.

— Мама?! — разворачивается Элла.

— А этот из ваших? — притаскивает за руку санитарка из коридора Бережного. — Тоже мне не понравится, ходит тут.

— И этот из наших, — философски задумчиво изрекает Артём.

— Ну, значит, не зря я его приметила. У! — замахивается она черенком, шлёпает тряпкой о пол и начинает тереть. — Ещё и ноги грязные! Не намоешься!

— Какие люди, Геннадий Викторович! — вырывается у меня нервный смешок.

— Какого чёрта здесь происходит? — боязливо оглядывается Бережной на старушку.

— Как раз это мы и хотели бы узнать, — приглашающим жестом даёт ему слово Артём.

— Артём, я приходил к Елизарову, — осматривается Бережной. — Меня к нему не пустили. Я увидел в конце коридора Алевтину. Элла, — кивает он и расплывается к улыбке. И как-то сразу приосанивается, распрямляет плечи, хоть и отворачивается. — Подумал, что она поможет, а она пришла сюда.

И, зависнув на одной ноге, чтобы глянуть на больного из-за широкой спины Артёма обращается ко мне:

— Твой папаша? Сколько лет, сколько зим, Валерий не знаю, как вас по батюшке! — повышает он голос, получив мой утвердительный ответ. — Вижу ещё живы, хоть и не совсем здоровы? Но мир не без добрых людей, — упирается он руками в спинку кровати. — Кто это вас так? — скашивает глаза на Артёма по направлению взгляда отца. — И зачем я спросил? Мог бы и сам догадаться, что не только мне об эту мразь кулаки захочется почесать. Ну что, господа… и дамы, — оборачивается он. — Раз уж все мы здесь собрались, может, объясните, что происходит?

— Да, Геннадий Викторович, объясните, что происходит, — встаю я. — Не мне. Мне как раз уже всё предельно ясно. Алевтина, простите, вашего отчества не знаю, — подхожу я к женщине, что на фотографиях казалось мне даже привлекательной, а сейчас её бумажная высохшая кожа с желтоватым оттенком, сжатые бескровные губы и ввалившиеся глубоко в глазницы глаза кажутся безобразными. И страшными. И, пожалуй, старушка права, хочется трижды перекреститься.

— Андреевна, — выдавливает она.

— Алевтина Андреевна, будьте добры, объясните хотя бы своей дочери как одним ударом вы решили покарать всех. Артёма, его мать, Елизарова, меня, моего отца, своего мужа — царство ему небесное! — и свою единственную дочь. И если вашу озлобленность на остальных я могу понять, то на Эллу — за что?

— За то, что всегда она любила его больше меня, — почти беззвучно шелестит её голос. — За то, что всё ему прощала. Что с каждой проблемой бежала к ему, а меня для неё словно и не существовало.

— Мама! — всплёскиваю руками Элла. — Да что ты такое говоришь?

— Что знаю, — оборачивается она. — Я всегда была для вас как домработница. Как бесплатное приложение к дому. Как привидение, что приходит в самый неподходящий момент и мешает вам шушукаться.

— Ну зачем ты так? — качает головой Элла. — Ведь это неправда. Ты у отца всегда была на первом месте. Но ты сама выбрала такую жизнь. Затворницей. Никуда тебя не вытянешь. Ничего тебе не надо.