Его сиятельство Каспар Фрай - Орлов Алекс - Страница 4
- Предыдущая
- 4/20
- Следующая
Солдаты в шляпах и серых мундирах оказались арбалетчиками. Четверо из них заняли позиции на помосте, остальные разбежались по окрестным домам и вскоре появились у раскрытых окон и на скатах крыш.
Наблюдая эти странные приготовления, толпа начала роптать. Гвардейцы выстроились перед помостом и стали теснить людей, приговаривая:
– Подайсь назад! Назад подайсь, морда!
Оттеснив толпу на несколько шагов, они остались в оцеплении, люди робко переговаривались, но с площади никто не уходил – наоборот, любопытные все прибывали.
Вскоре послышался стук копыт и грохот железных ободьев, стражники бросились разгонять стоявших на Цветочной улице зевак, но те и сами стали прижиматься к стенам, давая дорогу карете герцога и его свите.
Заметно было, что и здесь молодой герцог отдал предпочтение гизгальдским солдатам, карету окружали всадники в серых мундирах и широкополых шляпах, а гвардейцы оставались только для вида – как носители герба герцогов Ангулемских.
– Ура герцогу! Ура герцогу! – первым закричал бургомистр, стоя у порожка висельного помоста. Сдернув шляпу, он махнул ею и зацепил пуговкой свой новый парик. Тот слетел на мостовую, явив горожанам голую, как деревянная бита, голову главы города. В толпе засмеялись, бургомистр торопливо поднял парик и скрылся за спинами советников, чтобы привести себя в порядок.
Карета остановилась, и герцог Бриан сбежал по ступеням на мостовую. Несколько человек крикнули «ура», их поддержали гвардейцы, стражники и гизгальдцы, однако последние даже это короткое слово ухитрялись произносить с акцентом.
Следом за герцогом из кареты неуклюже выбрался де Кримон, он старался не отставать от его светлости и вместе с ним поднялся на помост.
Разговоры стихли, все взоры были прикованы к фигуре герцога, которого здесь видели впервые.
– Что-то не шибко он на Фердинанда похож…
– Ножны-то – чистое золото!
– А кудри – завитые, небось парикмахер постарался.
– У нас на Угольной банщик хорошо стрижет и берет недорого.
– Да тихо вы, его светлость речь говорить будет! – прикрикнул на всех мельник с северной окраины.
– А ты почем знаешь, червяк мучной?
Ответить мельник не успел, герцог раскинул руки, словно собираясь обнять собравшихся на площади, и произнес:
– Милейшие и добрейшие мои подданные, сограждане, земляки! Король Филипп Рембург вознамерился пойти на нас войной, чтобы отобрать наши земли, дома, луга и рощи! Его солдаты станут вас избивать, казнить и уводить в плен, ваших жен обесчестят, детей сделают рабами. Скот изведут на шлизтвиг… – поняв, что применил гизгальдское слово, герцог повернулся за подсказкой к де Кримону, тот лишь пожал плечами, а стоявший неподалеку гвардеец прошипел:
– Холодец, ваша светлость…
– Да, ваш скот изведут на холодец и вкусный бульон с картошкой и перцами. Э-э… перцем, кажется.
Герцог сделал паузу, прикидывая, достаточно ли ужасов оккупации он описал, и, решив, что достаточно, выхватил из ножен узкий дуэльный меч и крикнул:
– Отстоим же родной Фатерланд! Соединимся в едином порыве, герцог Ангулемский и его доблестные подданные – рыцари, не ведающие поражения! Записывайтесь в войско, отбросим короля Филиппа к Студеному океану! Ура!
– Ура! Ура! – уже бодрее закричали горожане, кое-где в небо взлетели шляпы, а где-то подброшенный в запале костыль.
– Подходите, записывайтесь в гвардию герцога Ангулемского! – закричал рослый сержант, потрясая чистым листом бумаги.
Тем временем герцог вернулся в карету, следом шмыгнул хромой де Кримон, возница щелкнул бичом, и экипаж понесся прочь, а за ним и длинный эскорт солдат в шляпах и шлемах с плюмажем.
5
Каспар и его сын – двадцатилетний Хуберт шли к южным воротам города, за которыми у семейства Фрая было собственное «королевство»: две красильные фабрики, одна прядильная, два чесальных сарая и большая мастерская швейных работниц. Помимо этого был еще трактир, где работников Фрая, если те не пьянствовали, рассчитывали со скидкой.
– Чего он говорил, батя? – спросил Хуберт, ставший к двадцати годам и выше, и шире отца в плечах. Сказалось и увлечение кузнечным делом, Хуберт выучился ковать не только подковы, но даже железные ворота, кузнецы становились в очередь, чтобы позвать его в помощники.
– Может, тебе кузню поставить, если уж ты к этому делу так прикипел? – спросил его как-то отец.
– Нет, батя, железо меня, конечно, манит, но всю жизнь молотом махать не хочется.
– А чего же тебе хочется делать всю жизнь? – спросил Каспар.
– Не знаю, хочу научиться дома строить, чтобы такие, как ратуша.
– Ты, видать, и сам еще не решил, что тебе ближе?
– Выходит так, – соглашался Хуберт.
Зато у Евы, младшего ребенка в семье Фраев, похоже, все уже было решено. Она могла часами не выходить из тренировочного зала, без устали размахивая учебным мечом. Были и синяки, и ссадины, но Ева ни на что не жаловалась и ступень за ступенью проходила обучение с жестокими рычажными машинами, отвечавшими на каждый удар.
– Пап, научи меня на кулаках драться, – попросила Ева, когда ей минуло тринадцать.
– Да ты и так уже с мечом только что спать не ложишься! – развел тогда руками растерявшийся отец.
– С мечом это одно, а если у меня его выбьют, как тогда обороняться?
– Да где же тебе мечом-то придется махать, доченька?
– Мало ли, что в жизни испытать придется! Покажи, пап.
– Что показать?
– То, что ты Хуберту показывал, как колено выбивать! – с готовностью сообщила Ева. Ее глаза горели от восторга. Тут уже не выдержала Генриетта и закричала с кухни:
– Да что же это за наказание такое? Где это видано, чтобы девица почти на выданье спрашивала отца, как людей калечить?
– А что мне делать, мама, вышивать? – с вызовом спросила Ева, заглядывая на кухню.
– Стряпать бы училась!
– Я уже научилась, сама знаешь.
– Наволочки вышивать для приданого нужно!
– У папы в цехе сорок белошвеек, зачем же мне еще сидеть за полотном?
– А почему ты, как гвардеец, все время в штанах ходишь? – не сдавалась Генриетта, яростно взбивая тесто для пирожков.
– Я не всегда… – Ева поскребла ногтем потертые кожаные штаны. – Я только когда в зале играю, а в остальное время – в сарафане.
Генриетта пыталась напомнить про учебу, но и там была бита, Еве давно наскучило в школе для девочек, и она вытребовала себе привилегию учить цифирь, теоремы и языки – арамейский и ральтийский. И во всех этих предметах она, как и ее брат, преуспевала.
Пришлось Каспару обучать девочку драке, и эти знания она также впитывала с непосредственной детской жадностью. Падала на спину, извивалась ужом, уходя из захвата, училась бить носком сапога и сшибать противника «бараном» – резким ударом головы.
Теперь уже и это было в прошлом, Ева подросла, стала оформляться как миловидная девушка, однако ее увлечение ратными предметами так и не прошло.
На прошлой неделе к ним заходил сын мельника Бурна, что имел водяную мельницу у южных ворот. Родители заранее договорились, чтобы познакомить молодых, сыну мельника было уже семнадцать, а Еве почти пятнадцать, и при состоятельных родителях можно было и жениться.
Когда сын мельника ушел, забрав какую-то пустяшную котомку, что послужила поводом для визита, Генриетта осторожно спросила дочь:
– Ну как тебе парень, дочка?
– Ничего, кудрявый и глаза ласковые, – призналась та и заулыбалась, впервые явив румянец смутившейся девицы.
Каспар и Генриетта обменялись тайными, полными надежд взглядами – неужто дочка исправляется?
Наконец третьего дня молодой Бурн снова пришел, чтобы вместе с Евой пойти посмотреть на вставший на южной дороге балаган. На парне были новые башмаки с ремешками и подковками, такие в городе носили только люди состоятельные. Его куртка имела стеганую подкладку на шелку, а лацканы были украшены расшитыми серебром узорами. Наряд венчала войлочная шляпа с кожаной оплеткой полей, осаженная не на горшке, как делали простолюдины, а на специальной колодке в шляпной мастерской.
- Предыдущая
- 4/20
- Следующая