Его сиятельство Каспар Фрай - Орлов Алекс - Страница 5

Чтобы не ударить лицом в грязь, Фраи разодели дочь под стать кавалеру. Еве это не слишком нравилось, она предпочитала одежду попроще, но в этот раз ей пришлось уступить матери, нарядившись в три исподние и одну верхнюю юбку, вышитый бисером темно-синий апорник с широкими рукавами на серебряных застежках и шелковую блузку с двойной подстежкой, чтобы прилично было.

Под конец сборов Ева уже жалела, что решилась на парадный выход, и со страдальческим лицом терпела укладку косы под жесткую женскую шляпу, крепившуюся к косе колючими шпильками.

Брать навязанный ей новенький туесок она отказалась, заявив, что он слишком мал.

– Да куда же тебе больше, чего в него класть? Ведь это только для порядка, нельзя девушке в шляпе и без туеска, некрасиво это, – разъясняла мать, но Ева стояла на своем и вышла к молодому мельнику с туеском матери, он был вдвое больше нового.

Пауль был в восторге от вида Евы и теперь совершенно точно утвердился в мысли, что она красавица. Сняв шляпу и помахав приветственно родителям Евы, он чинно подставил свой локоть, и пара пошла вдоль улицы.

– Не бойся, тебя со мной никто не тронет, – сказал Пауль.

– А кого бояться-то? – улыбнулась Ева.

– Воров, вот кого. Их у балагана как мух в свинарнике, того и гляди обчистят. Во, смотри, чего припас…

И он достал из кармана фунтовую гирю с привязанным к ней куском бечевки.

– Как врежу, небось не понравится.

– Это разве кистень? – усмехнулась Ева. – Вот оружие – получше твоего.

С этими словами они открыла материн туесок и достала из него тяжелую боевую перчатку из кольчужных колец.

– Это чего? – удивился Пауль.

– Перчатка.

Ева надела перчатку на руку.

– И чего с ней делают?

– Можно в морду заехать, а можно нож выхватить – прямо за жало и ничуть не порежешься.

– Ух ты! Это тебе отец дал?

– Да. У него всяких военных снастей видимо-невидимо.

– Против вора это не годится, – покачал головой Пауль, ему не хотелось в делах обороны выглядеть хуже девчонки.

– Почему?

– Он выхватит кошелек – и бежать.

– А я его собью вдогонку.

– Как это?

– Смотри!

Ева размахнулась и швырнула перчатку с руки в ворота ближайшего дома. Перчатка тяжело ухнула в дубовые доски, во дворе залаяла собака. Ева быстро подобрала ее, и они с Паулем, взявшись за руки, побежали к Рыночной площади, хохоча и радуясь возможности напроказничать.

Когда они были уже возле южных ворот, Ева указала на проезжавшего мимо всадника и спросила:

– А вот как ты думаешь, можно сшибить рыцаря в латах, если у тебя только оглобля имеется?

Пауль удивился такому вопросу и пожал плечами, он косился на других парней, которые тоже шли к балагану и с интересом посматривали в сторону Евы.

– Можно ткнуть его в железку, он и свалится, – предположил мельник.

– Нет, – покачала головой Ева. – Он оглоблю отобьет, а потом тебя – р-раз, надвое!

– Как это – надвое?

– Мечом. Четыре фута каленой стали, от него и на земле не спрячешься.

– А как же тогда? – опешил Пауль, представив себе эту страшную картину.

– Надо лошадь под «бабки» ударить, ноги осушишь, она и споткнется. Вот тогда и не зевай, – Ева вздохнула, – добивай вовремя.

– Кого?

– Рыцаря, кого же еще? Пока он оглушенный, двигаться будет, как пьяный.

Пауль был очень удивлен такими разговорами Евы, а она не сходила с этой темы все то время, пока они смотрели представление в балагане. Вернувшись домой, он все рассказал родителям, а уж потом мельничиха прибежала к Фраям, чтобы предупредить, что с их дочкой что-то неладно.

После разговора с ней Генриетта расстроилась и долго сидела за столом молча, потом тяжело вздохнула и сказала:

– Не знаю, Каспар, куда мы ее такую замуж пристроим. Только что за вора дорожного, другого она сразу изведет.

Нелегкие мысли о детях посещали Каспара все чаще. Раньше он думал, что стоит зажить мирной жизнью, как все наладится само собой, но вот дети подросли, а беспокойства меньше не становилось. Тут и успешные дела не всегда в радость были.

Хуберт, которому исполнилось двадцать, жениться тоже не хотел.

– Да ну их, этих баб, батя, я еще какому другому ремеслу поучиться хочу.

– Так ведь возраст, сынок, – настаивала Генриетта, – станешь старым бобылем, все над тобой смеяться будут.

– Ну и пускай, вон батя на тебе во сколько лет женился?

– Ты на отца не указывай, у него своя судьба была – нелегкая, а ты на всем готовом у нас, и при доме, и при деньгах. Жениться нужно, сынок.

– Не хочу я, лучше бате в красильне помогать буду. Или вон – кузню поставим.

Наконец Каспар и Хуберт пришли к своему трактиру. Все рабочие, позавтракав, уже были на местах, и только трое грузчиков еще потягивали чай. Они начинали рабочий день с рассветом, отгружая товар уходящим в путь купеческим караванам, и теперь, освободившись, получали свой завтрак.

– Доброе утро, хозяева! – поздоровались они.

– И вам того же, ребята, – ответил Каспар. Он кивнул служителю, что означало – чай с медом. Позавтракать они уже успели, Генриетта не отпустила бы их без каши со сливочным маслом или горячих блинчиков. Пока шли, плотный завтрак немного утрясался, и в трактире можно было без спешки выпить чаю и подождать, когда подойдут приказчики.

После отгрузки товара и запуска рабочей смены они собирались в трактире, чтобы обсудить проблемы и согласовать свои действия, поскольку у Каспара Фрая было почти полное производство товара – от шерстяной и льняной пряжи до крашеных тканей и готовых рубашек.

Пришли Луцвель и Певиц, они работали у Каспара давно. Был еще Патрик, но тот уволился, женившись в своем родном селе.

– Что у нас с капиролом и висейкой? – спросил Каспар Певица, который был главным в старой красильне.

– Капирольная смола крупчатая пошла, приходится по два раза обваривать – медленно работаем.

– А масла добавляли?

– Добавляли, все равно медленно.

– А много еще этой крупчатой осталось?

– Четыре мешка, за две недели используем, а пока – одно мучение.

– Что с холстами?

Этот вопрос адресовался Луцвелю.

– Та партия, что взяли у купцов с Батина, вся червем взялась, неделю назад перебирал – вроде чисто было, а сейчас опять.

– Сколько там штук?

– Двести пятьдесят три было, сейчас около семидесяти осталось.

– Хуберт, пойдешь с ним, вдвоем проверите все батинские штуки и те, что возле них лежали. Если червь туда переползет, весь товар в труху превратится.

– Хорошо, батя, – кивнул Хуберт, потягивая чай.

Открылась дверь, и показался Рыпа. Щеголяющий ныне в дорогом кафтане и в подбитых медными гвоздями сапогах, он был деятелен, как прежде, и полон всяческих идей.

– Хозяин, масло нынче дорого! – начал он еще от порога, даже не успев поздороваться.

– Да, масло недешево, – пряча улыбку, согласился Каспар.

– Капирол нам в самую монету обходится, пока смола крупчатая…

– Да уж, – опять кивнул Каспар, ожидая, что на этот раз выдумал Рыпа.

А тот уселся на стул, степенно разгладил усы и бороду, которые отрастил в последний год, и, взяв поданный служителем чай, осторожно потянул губами горячий напиток.

– Ай, ладно! – отмахнулся он, обжегшись в который раз. – Пусть остывает. Так я чего говорю, хозяин, у нас в Ливене четыре пирожочника, все четверо печенье в глине жарят и на ореховом масле – мода пошла такая. Больше двух раз тесто в масле кипятить нельзя, печенье шелухой пахнуть начинает, поэтому масло скармливают свиньям, собакам и домашним работникам. В лампу оно не годится, поскольку коптит, деревянное для этого лучше.

– Ты предлагаешь разводить капирол ореховым маслом? – усмехнулся Певиц.

– Да. Я уж и сторговался – по рилли за четвертную бочку.

– Хорошая цена, – кивнул Каспар. Деревянное масло они брали по двенадцать рилли за бочку. Если бы задумка Рыпы удалась, получилась бы заметная экономия, поскольку в день у них уходило две бочки.