Карнавальная ночь - Феваль Поль Анри - Страница 65
- Предыдущая
- 65/112
- Следующая
– Не знаю, какие комедии предпочитаете разыгрывать вы, господа, – оборвал Ролан ледяным тоном, – я же безо всяких обиняков говорю, что думаю.
– Вот ведь черт! – повторил Комейроль. – Это высокий класс, господин герцог! Я полнею, и одышка мучит. Здесь можно курить?
Он вытаскивал свой портсигар.
– Иногда я позволяю, – мягко отвечал Ролан.
– А сейчас позволяете?
– Нет; сейчас не стоит: мы почти все обсудили.
Это было сказано таким тоном, что осторожный Жафрэ дернулся было встать; но Комейроль удержал его повелительным жестом и сказал, засовывая портсигар назад к себе в карман:
– Отлично! Просто отлично! Да чтоб меня! Вот те на! А мне-то казалось, мы только-только приступили! Приятель Жафрэ, сидите спокойно; даю вам торжественное слово, что Господин Сердце вас не укусит; бумаги при вас?
– Да, – кротко ответил Жафрэ, – у меня всегда все нужное при мне.
– Не желаете ль разъяснить скоренько нашему юному другу причины того интереса, который мы к нему проявляем? Нет? Предпочитаете, чтобы эту обязанность взял на себя я? Превосходно, дайте-ка маленькую бумажку… Дорогой мой Господин Сердце, – прервался он, беря из рук Жафрэ сложенный листок, – перед вами воспитанный человек, который всегда робеет перед особами, которых видит впервые. Но это отнюдь не тряпка, уж будьте в этом уверены! Он вас притянет к суду, не моргнув глазом и не сказав дурного слова.
– О! Господин Комейроль! – с укоризной произнес друг пернатых.
– Такой уж у него характер! – закончил бывший старший письмоводитель. – Со временем он все-таки освоится, и я рекомендую вам его как весьма одаренного христианина. Но будем говорить меньше да лучше, раз уж вы торопитесь. Мы с моим коллегой принадлежим к одной категории: оба занимаемся делами с самых младых ногтей, скопили капиталец и птицы довольно солидные, но ноги крепко держим в стременах, соображаете? Нет, не о полиции речь, разумеется, фу! Как ни крути, а лучше… И не стесняйтесь, коли понадобится что-то разузнать, мы всегда к услугам!
– Мне ничего не нужно, – прервал его Ролан.
– Как знать! Нам-то грешным все бывает нужно. Вот так, в один прекрасный день, когда дождь помешал пойти погулять, наш друг и коллега Жафрэ с любопытством узнал кусочек вашей истории.
– Я! – вскрикнул Жафрэ. – Оказывается, я!
– Он не любит выпячиваться, – продолжал Комейроль. – Может, это был я или другой кто; это ничего не меняет; у нас таких друзей-коллег много. Я сказал себе: «Что же за такой жуткий фортель он выкинул, этот добрый молодец, в минуту помрачения или опьянения, чтобы пойти пасти это стадо оборванцев чумазых, пачкунов из мастерской Каменного Сердца?»
Ролан пристально смотрел на него: Комейроль покраснел и заговорил снова, прикидываясь, что балагурит:
– Ах беда какая! Похоже, у вас пистолеты всегда заряжены, господин герцог! Хорошо, я этого не говорил, молчу. Все ваши пачкуны – сущие херувимы. На вкус и цвет товарища нет… Так вот, задавшись тем вопросом, я как-то утречком отправился на базар прикупить сведений, нет, не в полицию, честное слово! Принес полную корзину знаний – и совсем задешево! Всю вашу историю, начиная с человека, переодетого в женскую одежду, которого нашли валяющимся под фонарем, здесь рядом, на улице Сорбонны, и до безымянной могилки на кладбище Монпарнас, включая красавчика, что скачет за экипажем дам де Клар в лесу.
Жафрэ чуть-чуть потер руки. Ролан опустил глаза. Но стоило бывшему «королю» Комейролю замолкнуть, Ролан поднял глаза и зевнул по весь рот.
– Это все? – спросил он скучающим голосом.
– Вы не поверите, милостивый государь, – отвечал Комейроль, – но, прежде чем продолжить, позвольте в двух словах осветить наше собственное положение, мое и моего приятеля Жафрэ, ибо, по совести, мы как с луны свалились. Есть в Париже одна юная княжна, у которой огромное состояние, каковое состояние ей не принадлежит. А, вот вы и насторожились; отрадно видеть для вас и для нас. И есть в Париже один молодой человек, нищий, как Иов, которому его родители забыли дать имя…
– Короче, – сказал Ролан.
– Охотно: я хотел только добавить, что сей молодой человек обожает юную княжну; больше ни слова. И есть в Париже один дом… торговый, если угодно, которому достались… в наследство, смею предположить, грамоты, передающие другой голове право собственности на неисчислимые блага, которыми обладает юная княжна. Надеюсь, вы понимаете?
– Вполне. У вас нет под рукой другой головы, господа?
Добряк Жафрэ выразительно посмотрел на Ролана.
– Э! Э! – сказал «король» Комейроль. – Голова-то… сыщется. Но, в конце концов, неважно, вы нам подходите!..
– Прошу подытожить.
– Извольте! Тут все одно за одно цепляется, как в часах, и теперь нам нужно не более двух минут. Хорошо бы, просто необходимо, чтобы вы дали нам ответ с полным сознанием дела, ибо мы продвигаемся чуть-чуть, как считаешь, Жафрэ?
– Весьма, – отвечал тот. – Мы очень даже сильно продвигаемся!
– А те, кто будут не на нашей стороне, – продолжал бывший главный письмоводитель угрожающе-серьезным тоном, – будут против нас. Это ясно, как считаешь, Жафрэ?
– Боже меня сохрани, – пробормотал друг пернатых, – если я хоть раз хоть муху обидел!
– Я о мухах и не говорю, – заговорил снова Комейроль. – И есть еще один старый граф, вообразите себе: из тыщи прохожих выберите первого попавшегося и скажите на ушко: мне все известно! И он вам отдаст кошелек, часы, носовой платок, только чтобы не отвели его в участок. А у нас и получше есть. Это было в средопостную ночь, в тысяча восемьсот тридцать втором году, часов эдак в четыре-пять утра, когда вас нашли-то под фонарем, Господин Сердце, тут рядом, под окнами Добряка Жафрэ…
– В шесть, – поправил Ролан.
– Той же ночью было совершено убийство на улице Нотр-Дам-де-Шан.
Лицо молодого человека невольно оживилось.
– Убили бедного парня, – продолжал Комейроль, отчеканивая каждое слово, – которому, по правде говоря, просто не повезло. Его уже пытались прирезать за три недели до того, на бульваре Монпарнас, в ночь карнавального вторника на среду.
– А, – сказал Ролан, отчасти успокоившись, отчасти захваченный врасплох. – И на второй раз он, полагаю, скончался?
– Так точно! В тот вечер, я имею в виду в карнавальный вторник, один молодой человек заявился в контору нотариуса Дебана на улице Кассет, и там был один писарь, который знал, что господин Дебан пообещал, бедолага, выдать, за двадцать тысяч франков, доверенные ему грамоты. С той поры он низко пал, бедный Дебан. Ничего-то он не умел толком делать. Титулы стоили почти четыреста тысяч ливров ренты. Славный кусок, скажи, Жафрэ?
– Сколько добра можно сделать… – пробормотал тот с серьезной миной.
– Птичкам! – закончил за него Комейроль. – Ну вот! Пока все, Господин Сердце. Убитый с улицы Нотр-Дам-де-Шан был из монастыря Бон Секур, откуда он смылся в платье собственной сиделки. Убийца бросил его переодетым кое-как в костюм Буридана. Все эти подробности отмечены в протоколах следствия, которое было прервано, но которое прокуратура с радостью возобновит, лишь бы ей дали ниточку – хоть с волосок толщиной. У нас ниточка есть, да еще какая: Даво – так звали сиделку – еще жива. Вы бережно хранили, как память, одежду женщины, в которой вас обнаружили без чувств у дверей мастерской Каменного Сердца. Это было отчаянно с вашей стороны и отводило подозрения; но и опасно. Скажите-ка, давно вы не смотрели на ваши реликвии?
Ролан не ответил. Он заметно покраснел, и взгляд его выражал глубокое удивление.
– Если вы соизволите потрудиться и открыть шкаф, вот этот, слева, – продолжал Комейроль с торжествующим видом, – вы убедитесь, что вышеозначенные женские одежды отныне не находятся в вашем распоряжении… И, может быть, вам будет небезынтересно узнать, что Даво их сразу же опознала. Учитывая столь исключительные обстоятельства, милостивый государь, мы полагаем, что вам лучше было бы вести себя с нами более покладисто.
- Предыдущая
- 65/112
- Следующая
