Тайна Обители Спасения - Феваль Поль Анри - Страница 54

• Предыдущая
• 54/111
• Следующая

С этими словами он перевернул страницу.

– Эй, подойди к занавесу, – крикнул в этот момент Барюк, – и добавь в ведро желтой краски. Там, справа, золото получается слишком красным. Слышишь, Пелюш?

– Говорят, перед смертью следователь успел сделать завещание, – сказал один из тех живописцев, что слушали рассказ Барюка.

Другой добавил:

– Лейтенант из Африки пытался покончить с собой.

– А девушка сошла с ума, – отозвался третий.

– Заткните-ка ваши глотки! – приказал Вояка-Гонрекен. – Невозможно говорить: себя самого не слышно.

– О чем это вы? – спросила Коломба, которая стояла чуть поодаль. – Неужто об этой же истории? Да ее обсуждают на всех парижских кухнях. И когда уже только люди успокоятся? – возмущалась она.

Возможно, Коломбе и ответили, но она этого не услышала, ибо тут ее маленькая сестренка вновь приняла свою излюбленную позу и приложила к губам трубу. Спустя мгновение полились ужасающе громкие звуки...

В наступившей потом тишине оглушительно прозвучал ласковый голос терпеливого Эшалота:

– Саладен, обормот, не будь таким злюкой, это ведь для твоего же блага. Невозможно воспитать ребенка, не причиняя ему некоторых неудобств.

Саладен же, любимый наследник блестящего Симилора и скромного Эшалота, верещал, как поросенок. И его можно было понять, потому что даже со стороны процесс «воспитания» выглядел устрашающе. Эшалот как раз превращал младенца в чудовище. Делал он это следующим образом. Сначала он как-то хитро приклеил к его вискам пленку из бычьих кишок, выкрасил ее в телесный цвет и приклеил к ней волоски, а затем с помощью полого пера надул эту пленку, так что голова мальчугана приобрела кошмарные размеры.

– Ах ты, неженка, – приговаривал отец-кормилец, которого, казалось, вовсе не раздражало поведение ребенка, – а что бы ты сказал, если бы тебе, к примеру, рвали зубы? Чтобы привлечь публику, нужны, во-первых, хорошие мозги, а во-вторых, какой-нибудь вундеркинд твоего возраста, могущий, кстати сказать, зарабатывать три франка в день, что совсем неплохо... Подожди, мне надо помочь господину Даниелю повернуться на другой бок.

Господином Даниелем был больной лев. В другом конце балагана Симилор прекратил на время свой урок, чтобы войти в роль неотразимого обольстителя.

– Если бы я захотел, я мог бы каждый день одерживать победы, – говорил он своим краснолицым ученицам. – Но я считаю недостойным привязывать к моей колеснице все новые и новые жертвы. Их число и так огромно. Вы только начинаете жить, поэтому я советовал бы вам не пренебрегать обществом молодого человека, который известен своей ловкостью и повсюду вхож.

– На втором образце, – продолжал тем временем Гонрекен, пытаясь привлечь внимание мадам Самайу к шедеврам, представленным в засаленном альбоме, – изображены животные, выходящие из ковчега после потопа. Этот сюжет как раз подходит для вашего театра. Я изображу вас посередине, в нарядном костюме укротительницы, а рядом нарисую несколько сеньоров, приближенных к португальскому двору... Вам не нравится? Странно. Переходим к третьей картине. Она разделена на две части: справа – «Переправа через Березину, или Зима в русской империи».

Это в честь французской армии. Слева – «Дети Эдуарда», убитые узурпатором Кромвелем, который также отрубил голову своей жене, Анне де Булен, и неудачливой Марии Стюарт. Эта картина принесла успех многим театрам.

В этот момент Барюк спустился с лестницы и подошел к столу, чтобы выпить свою порцию вина.

Осушив стакан, художник поставил его обратно и продекламировал густым басом:

– «Вот кинжал, что пролил кровь невинную...»

Неведомо откуда появившийся Пелюш внезапно закричал:

– Правда, правда, золото слишком красное, сейчас мы его разбавим желтеньким!

Юпитер исполнил дробь на своем барабане.

Коломба устремилась к центру зала, потрясая своей сестренкой, которая то и дело подносила к губам трубу, заглушая таким образом любые разговоры; ученицы Си-милора, встав на руки, куда-то направились, а Вояка-Гонрекен, всегда готовый повеселиться, громко запел «Марсельезу».

Началась невообразимая суматоха.

Труппа госпожи Самайу, которая до этого спокойно работала, стремительно смешалась с мазилами из мастерской Каменного Сердца, и все принялись неистово отплясывать джигу, поднимая столбы пыли.

– Три минуты гимнастики, чтобы согреться! – крикнул Барюк и тоже пустился в пляс, умудряясь при этом сохранить свой важный вид.

Гонрекен отбивал ритм, изо всех сил хлопая рукой по большому ящику, и рассуждал:

– Художник и солдат похожи друг на друга, когда они развлекаются. Давай, давай, Дикобраз! Веселее!

Выяснилось, что художники из мастерской Каменного Сердца обладают талантом подражать голосам различных животных. Они начали рычать, блеять и хрюкать, и все эти звуки слились в невообразимую какофонию. Симилор вопил в рупор, Барюк звенел в колокольчик, обезумевший от ужаса Саладен орал как резаный, а господин Даниель (то есть старый лев) задыхался от пыли и громко кашлял.

Среди всего этого сумасшедшего веселья хладнокровие сохранили только два человека: госпожа Самайу, которую ничто не могло вывести из ее меланхолического состояния, и Эшалот, которому никак не удавалось успокоить приемного сына и больное животное.

– Стой! – скомандовал Гонрекен, как только истекли положенные три минуты. – Мы не выбираем своего призвания, иначе на плечах у меня были бы погоны, а на груди – крест за боевые заслуги. За работу! Мы хорошо отдохнули и теперь должны работать как звери!

Тотчас же воцарилась тишина: все эти большие дети были очень послушны, только нужно было уметь ими управлять.

Барюк по прозвищу Дикобраз снова полез на свою стремянку, и все остальные тоже заняли свои рабочие места.

– Ах! – прошептала госпожа Самайу. Поморщившись, она допила свое вино. – С недавних пор мне кажется горьким даже этот нектар. Когда другие развлекаются, моя израненная душа болит еще сильнее. Иногда я думаю, что мне надо уехать в Америку. Там гастролируют французские артисты, и их выступления имеют колоссальный успех. Да, я прославлюсь и там, я удовлетворю свое тщеславие... – И тут сомнения опять одолели ее. – Однако зачем мне все это? Ладно, давайте смотреть ваши картины, – подавленно произнесла она.

– Ну, что же, я вот, например, вынужден ходить в штатском, хотя с детства мечтаю о военной форме, – ответил Гонрекен. – Ну и что? Да ничего! Смирно! Я знаю, как бороться с тоской; Последуйте моему примеру. Вот, взгляните, очень интересная страница. Здесь изображены чудеса силы и ловкости, которые демонстрирует Ориоль. Смотрите, вот он висит в воздухе, здесь он с шаром, с ножом, вот трапеция и шест...

Закрыв лицо руками, укротительница зарыдала.

– Морис! Флоретта! – всхлипывала бедная женщина. Быстро перелистнув страницу, Гонрекен пробормотал:

– Кажется, я сел в лужу. Ведь паренек-то как раз работал с трапецией, а девчонка умела зависать в воздухе... Кругом, шагом марш! Три тысячи чертей! Здесь изображена Варфоломеевская ночь, вот Карл Девятый, у которого после совершенного им преступления по всему телу выступила кровь, вот смерть Колиньи, которого прославил Вольтер, вот ученая козочка Виктора Гюго, описанная им в «Соборе Парижской Богоматери», рядом с ней – Квазимодо, а на заднем плане – башни собора, вот Эсмеральда, оставшаяся чистой, несмотря на свое ремесло; здесь изображена охота на крокодила в низовьях Амазонки, тут же – огромный удав. В пасти у него – целый баран, причем он не жует его, а сразу глотает. А это – похищение маленьких негритят орангутангом в Бразилии; вот изображение Везувия при свете луны, здесь же – гибель семьи бандита, погребенной под лавой, а рядом неаполитанский рыбак спокойно вытаскивает свои сети и поет баркаролу; вот «Современный Янус», то есть человек с двумя лицами, одно спереди, другое сзади. К тому же этот человек с самого рождения лишен пупка. В перспективе вы можете видеть альбиноса, пьющего кровь дикой кошки, живой скелет, птицу с головой быка...

• Предыдущая
• 54/111
• Следующая