Предчувствие смуты - Яроцкий Борис Михайлович - Страница 86

— И нельзя было найти няньку? — спрашивала Соломия.

— Деньги нужны были. На стройку… В селе первая нянька — родная бабушка… Никита и Микола росли без бабушек. Нянькой мог быть только я, а у меня — трактор… Все равно нянчил. Оба мои хлопчика выросли возле техники.

Андрей Данилович умел рассказывать о своих близнецах — пусть невестка знает, что братья с раннего детства приучены к труду, к тому же оба головастые, особенно Микола… Его и в школе хвалили, посылали на всякие олимпиады.

— Благодарю Бога, что тогда умная литература стоила копейки… Не то что теперь, — вздыхал Андрей Данилович.

Подобные разговоры были не часто, но пробуждали у невестки интерес к жизни Перевышек. Она сравнивала семью Кубиевичей с семьей Перевышек. Какие же они разные, эти две украинские семьи! Потому и выбрали дети Кубиевичей и Перевышек разные дороги.

Микола гордится своей семьей, своими родителями, своими родственниками. Они проклинали пана Бандеру. Кубиевичи, наоборот, Бандеру оплакивали, негодуя, что Германия не могла уберечь его от какого-то мстителя. Не однажды батько — Марко Куприянович — в тесном кругу ветеранов УПА доказывал, что пан Бандера — истинный герой. Его не могли поймать советские чекисты. Смерть нашел от какого-то случайного человека.

Однажды Соломия спросила Миколу, как бы он поступил, оказавшись с револьвером в руке на месте убийцы пана Бандеры.

— И я б его не пощадил, — ответил Микола.

— А как же месть? — стушевалась Соломия. — У него же были друзья?

— Друзья? Разве ты еще не разобралась, кто нам мешал жить? Ты стреляла в наших друзей…

— Я деньги зарабатывала, семье помогала…

Подобные разговоры начинались обычно по пустяковому поводу. Соломия не дискутировала и воспринимала слова Миколы как самые правильные…

После таких уроков она уже могла уверенно доказывать свою правоту. И сама удивлялась: прожить столько лет и только сейчас открыть себе глаза!

В голове — путаница мыслей… Обрывки воспоминаний… И такое вспомнила… Забежала в спаленку, там — свекор, за мылышом присматривает.

— Ну, как с ним? — спросила свекра. — Устали?

— Наоборот, отдохнул, — бодро ответил Андрей Данилович и улыбчиво посмотрел на крохотного смуглого малыша. — Тихон спит, и я вдремнул.

Соломия взяла на руки ребенка. Тихон проснулся, губами начал искать соску.

— А глаза у него черные-черные, — осторожно заметил Андрей Данилович и озабоченно вздохнул, понимая, что не цвет лица и не цвет глаз будут определять характер этого ребенка. Семья и в первую очередь родители наметят ему линию жизни.

— Глаза цвет поменяют.

И свекор, и невестка — оба одновременно подумали, что глаза будут, как у Миколы, темно-карие. Соломии не хотелось, чтобы они навсегда остались черными, как ночь в горах. Тогда они будут напоминать ей Абдурханова.

Она ненавидела этого жирного сорокалетнего мужчину, купившего себе звание бригадного генерала. Купил за деньги от продажи бензозаправочной станции, которую поставил при выезде из Москвы. Раньше заправка принадлежала его брату Руслану, но брата убили при налете на Первомайск, и он стал единоличным хозяином этой недвижимости. Владел недолго. Появилась возможность купить генеральское звание. Купил. Надеялся взять в жены женщину, которая родит ему мальчика.

Женщины, которых он брал в жены, оставались бесплодны. От него забеременела украинка. Он прекратил ее мучить: а вдруг родит мальчика? Тогда у него будет сын! Несомненно, благодаря Аллаху.

Соломия уже немного знала нравы чеченцев, в крови которых копилась ненависть к русским. Все острее испытывала тревогу за себя и за малыша: ее будут искать, если Абдурханов пообещал награду. И она решила временно перебраться в промышленный район Донбасса, поселиться в шахтерском поселке, где ее никто не знает. В наше смутное время одиноких женщин с малолетними детьми не меньше, чем в годы войны.

Свое необычное решение она высказала Миколе.

— Глупость, — сказал он.

— А что ты мне говорил вчера? Какие чужаки появились?

— Сам я не видел. Их видел Леха Зема. Но я ему не очень верю.

— У меня такое предчувствие, что чеченцы уже вышли на мой след.

— Откуда им знать? — Микола доказывал Соломии, что ее здесь найти практически невозможно. Село пограничное, нет больницы, где есть родильное отделение.

Соломия твердила, как заклинание: «Я знаю Абдурханова. Он окружил себя ищейками. Для них не существует государственной границы». Переубедить ее было невозможно.

Поздно вечером она покинула Сиротино, чтобы на рассвете уехать на рейсовом автобусе. Микола задерживался на ферме (у Прудиуса ремонтировал холодильник). Старики куда-то отлучились.

Соломия уложила Тихона в заплечную колыбельку, взяла дорожную сумку, приготовленную заранее, и огородами, обогнув крутояр, вышла на Стрелецкое шоссе.

По бездорожью, чтобы никто не встретился, поднялась на Лысый Курган. Отсюда днем хорошо просматривалось село, разделенное на две части широким ставком.

Поднялась на плоскогорье (село с его редкими огнями уже осталось позади), и вдруг под ноги подкатился белый клубок. Собака! С веселым визгом она бросилась на грудь.

— Белко, кто тебя отвязал?

Собака лизала ей руки, обнюхивала колыбельку, мордочкой толкала спящего Тихона.

Белко игриво прыгал вокруг молодой хозяйки, которую он за полтора месяца узнал и полюбил. Ласковая умная дворняжка, случайно приблудившаяся к Перевышкам, не понимала: зачем Соломия на ночь глядя уходит из дому, да еще с младенцем?

Словно оповещая о находке, Белко радостно залаял в осеннюю степь. Вскоре послышались тяжелые мужские шаги. Кто-то бежал следом. С прерывистой старческой одышкой Соломию нагнал Андрей Данилович.

— Что случилось? — ойкнула беглянка.

— Слава богу, жива! — Это были первые слова, которые она даже не услышала, а догадалась, что их выдохнул свекор. — Ох, и напугала же ты… Думал, тебя черные выкрали… вместе с Тихоном… Зачем убегаешь?

— Я оставила записку.

— Где? Кому? Что ж ты нас не подождала? Мы на почту телеграмму Никите…

— Чтоб отпустили? — уточнила Соломия. — Вряд ли. Это же армия…

— Может, и в армии…

Соломия понимала одно: ей с дитем нельзя оставаться в селе — бандиты найдут и отнимут ребенка.

Думала она и о Миколе. Но что он мог в данный момент? У него была винтовка. Он ее надежно спрятал от милиции, если потребуется — доберется не сразу. А у бандитов — стволы за поясом.

Мысли были о ребенке, об оружии: не кулаками же отбиваться?

— Я понял, — запальчиво рассказывал свекор, — мне до больших собак не добежать…Так я для шума Белка… отвязал, а он рванул в леваду, по твоему следу…

— А Микола?

— В доме. Закрылся. Они требуют тебя и ребенка.

— Что у него?

— Топор.

«Топором и замахнуться не успеет…» — подумала Соломия и уже не колебалась. Торопливо сняла со спины колыбельку — и к свекру:

— Будет плакать — бутылочка под матрасиком.

Сбросила туфли.

— А ты куда?

— К нему.

Ночная темень проглотила Соломию. Потрясенный Андрей Данилович стоял, не в силах успокоить дыхание.

У ног — в колыбельке спящий ребенок. Он уже привык, что на него оставляют Тихона, лег на примятую траву. Стал прислушиваться к звукам села. Издали казалось, что в селе до самого рассвета угнездилась тишина. Но там, в низине, совершались события, о которых еще долго будет вспоминать Слобожанщина.

По выстрелам, которые доносились из села, не трудно было предположить, что в огненную дуэль вступили не один и не два человека. Выстрелы напоминали треск хвойного сушняка.

Соломия бежала, прикидывая в уме: «Два бандита, два ствола. Но чьи стволы еще? Микола без оружия… Кто-то ему помогает». Предположила, что это милиционер. Хотя… откуда ему взяться? Милиция в райцентре. Если доберется, то разве что утром.

Выстрелы внезапно прекратились, как и начались. «Убили Миколу! Тихона — выкрали!» Мысли, одна страшней другой, роились в голове. Бежала. Падала. Задыхалась. На бегу прислушивалась к звукам.