Предчувствие смуты - Яроцкий Борис Михайлович - Страница 87

За полчаса Соломия добежала до огорода. В терновнике, словно спрятанная от людей, притаилась банька, выложенная из песчаника. В баньке оборудован тайник. В нем Микола хранил винтовку.

Уже с винтовкой Соломия подбежала к дому. Остановилась под старой ветвистой грушей, перевела дыхание. Прислушалась. Тишина. В темных окнах — размытое небо.

«Там ли они?» Жуткие мысли леденили душу.

Еще полчаса назад здесь были люди. Неужели все погибли?

Соломия осторожно обошла дом. Наткнулась на труп. Он висел на заборе. По высоким армейским ботинкам догадалась — это, по всей вероятности, был один из тех бандитов, кому Алексей Зема показывал кафе.

За неделю до стрельбы Шпехта наведывался в Сиротино. Неужели это он их привел?..

В тот раз, когда Шпехта наведался в Сиротино, Гуменюк, глядя в глаза адвокату, признался:

— Вы меня, Варнава Генрихович, уже достали… Что вам еще нужно?

— Скажу. Найти специалиста, который может вывести из строя один важный объект.

— Да вы что? Это же…

— Согласен… Но мы не вольные птицы.

Военный пенсионер долго отнекиваться не стал.

— Где?

— В Сибири. Одному такая задача не под силу. Зато вознаграждение — десять миллионов.

— Гривен?

— У заказчика есть валюта покрепче.

— Я подумаю.

— Думать некогда. Время работает на Россию.

— А где исполнители?

— Ищите на Кавказе, — повторил Шпехта.

— Почему не в России?

— Нужен мусульманин с русской головой.

— На безрассудство способен разве что фанатик… Такого я не найду.

— Жаль. Не желаете разбогатеть.

Шпехта почувствовал, что с Зеноном Мартыновичем не стоило затевать опасный разговор. Гуменюк уже не тот, с которым когда-то он выпил не одну бутылку яблочного вина.

— Нет, Варнава Генрихович, подвиг мне не нужен. Я уже не молод. Безрассудством не страдаю.

Ответ поверг пана Шпехту в уныние. За границей он ссылался на Гуменюка как на человека, на которого можно положиться. Тот Гуменюк был дерзок. Когда требовались деньги, продавал военные секреты, так как в свое время имел доступ к важным документам.

И вот теперь этот «самый надежный кадр» мямлит: «Безрассудством не страдаю…»

«А что ж он раньше думал, когда яблочное вино заливал себе в брюхо?..» — спрашивал неизвестно кого пан Шпехта. Люди меняются. Потому что меняется человечество, и безрассудство, как и предательство, встречается все чаще.

На рыхлом старческом лице пана адвоката читалось горькое разочарование. Человек носит в себе загадку, о которой и сам не догадывается.

Может, уклад жизни схидняков на Гуменюка так повлиял, что он стал безбожником? Еще недавно Зенон Мартынович заверял Шпехту: на папу римского надо молиться как на верховного правителя всех народов. Даже бог Яхве перед ним стоит навытяжку. Бог за всех отвечает и ни за кого в отдельности.

Зенону Мартыновичу поверили в Ватикане, и Ватикан с пониманием благословил его женитьбу на православной схиднячке. А он, судя по его поведению, уже отворачивался от Ватикана.

Но пан Шпехта, как мудрый иезуит, умеет жестоко наказывать руками своих заклятых врагов. Он найдет в его биографии такие крамолы, которые по тяжести содеянного наверняка потянут, как тогда писали, «на высшую меру социальной защиты». Жаль, что в украинском законодательстве такой статьи уже нет, и в судебной практике еще не скоро появится, поскольку сами депутаты Верховной рады боятся ее. Если такая статья вернется, это будет означать, что украинское общество выздоравливает, что годы смуты уже позади. Быть может, начнется великая нравственная чистка.

Пан Шпехта знает, что это такое — нравственная чистка: ему уже не позволят жить, как он привык. Мир будет другим, и юные украинки не возьмут в руки снайперские винтовки, не пойдут убивать русских, чтобы богатые чеченцы были еще богаче и что-то доставалось их пособникам.

Все это прекрасно знает пан Шпехта и ненавидит Россию и русских. Для него нет секрета, что русские заражают оптимизмом другие народы. И пану Шпехте все труднее натравливать людей друг на друга.

На следующий день от схватки не осталось никаких следов, если не принимать во внимание одного убитого, которого Микола снял с забора. Обошлось без свидетелей.

Миколе пришлось немного повозиться с убитым: раздеть его, одежду связать ремнем. В кармане пиджака нашел пистолет Макарова. Повертел в руках: хороший ствол, но — серьезная улика. Вместе с обоймой выбросил в пруд. Узел с одеждой забросил в вагон проходящего товарного состава — завтра узел будет уже за сотню километров отсюда, в другом государстве. Труп, еще теплый, затолкал в мешок, отнес в омут — раки обглодают.

Домой вернулся уже в седьмом часу, когда начало светать. Соломия кормила грудью младенца. На вопрос, где родители, коротко ответила:

— Нас караулят.

— Вряд ли джигиты вернутся.

— И батя того же мнения… А сколько их было?

— Вроде двое.

В середине дня из области вернулись Пунтусы. Алексея Зему с серьезной ножевой раной поместили в стационар. Когда бандиты окружили дом и потребовали, чтобы отдали ребенка, иначе дом взлетит на воздух, Зема достал свой пистолет, который уже не первый год прятал от милиции. Пригодилась полная обойма. А ножом все-таки его достали.

Спустя неделю в Сиротине появился раскормленный — что в плечах, что в талии — пожилой капитан в синей форме. Сельчане сразу определили: следователь из прокуратуры. С ним был молодой дагестанец, тоже следователь. Кавказец разыскивал, как шушукались любопытные, какого-то пропавшего велосипедиста.

Следователи ходили по дворам, показывали фотокарточку смуглого человека крепкого телосложения. Сельчане, как сговорились, отвечали однообразно: «Нет, не видели».

И в самом деле, никто ничего не видел. Вот если бы тот велосипедист да умыкнул, скажем, барашка, тогда, может, и заметили бы… Чужие просто так по селам не раскатывают. Цыгане, и те бесцельно не передвигаются…

Пан Шпехта по-прежнему выпрашивал деньги на теракты. С государственными структурами он не связывался, знал: официально денег ему не дадут. Для этого есть различные фонды. Лауреаты всевозможных премий, согласно договоренности, отстегивали заказчикам, часто не догадываясь, на что эти деньги будут потрачены. А деньги шли на исполнение преступных заказов.

Для пана Шпехты это бизнес опасный. Но Шпехта привык ходить, как виртуоз-канатоходец, — без подстраховки.

«Будешь ходить, как по лезвию кинжала, — будут и деньги», — когда-то он говорил Гуменюку.

«Но с лезвия можно и соскользнуть, — однажды ответил ему Зенон Мартынович. — Тогда уже и деньги будут ни к чему».

«Но падких на деньги не убывает, — заверял пан Шпехта. — Капитализм в России только начинается. А это гарантия, что развалят Россию».

— А что будет с Украиной?

— Ей не дадут пропасть.

Гуменюк, теперь уже Зенон Мартынович Пунтус, мечтал воспользоваться не только фамилией известного в прошлом председателя колхоза, но и его капиталом. Ключ к нему у Зенона Мартыновича был уже в кармане — это Валентина Леонидовна. Она знала, куда перед ликвидацией «Широкого лана» перекочевали колхозные деньги.

Алексей Романович, номенклатурный хозяйственник и вечный депутат, используя свое служебное положение, как и тысячи подобных ему хозяйственников, словно гнус жарким летом, высасывал из государственного тела его могущество.

Бывшие советские номенклатурные работники сожалеют: потерять такое государство! Сожалеют, но не хнычут. Теперь можно не скрывать свои капиталы — пусть увеличиваются, укрепляют экономику проклятого Запада.

На эту тему за графином яблочного вина не однажды беседовали Варнава Генрихович и Зенон Мартынович. Но то было во Львове.

Довелось им побеседовать и на Слобожанщине.

Еще недавно здесь был полный двор людей. К сентябрю люди разъехались — кто куда. Юля училась уже на втором курсе Восточно-Украинского университета. И Оле Семен Онуфриевич Блакитный помог поступить в институт. Оля будет юристом. В семье без юриста никак нельзя. Клим по пьянке избил дагестанца, хозяина кафе. Потерпевший в суд подал, требует за моральный ущерб чуть ли не миллион гривен. Грозится: нагрянут земляки — слобожанам несдобровать.