Кружева лжи (СИ) - Дока Анастасия Константиновна - Страница 34

— Георгий Николаевич, мне необходимо задать вам пару вопросов об окружении дочери, завистниках, врагах, быть может. Ваша дочь часто попадала в неприятности. Расскажите, какие?

— Хорошо. Но сначала водки. Хорошей водки. — Власов закрыл глаза и откинулся на спинку кресла.

Александра предложила Бризу встретиться вечером, обсудить убийства. Поработать. Но друг сначала сослался на кошку — нового и требующего внимания члена семьи, затем что-то пробормотал об отце и болезни матери. Александра толком не поняла. Расспрашивать возможности не было. Резников сел в машину, не дав ей опомниться. Не предложив подвезти. Она бы, конечно, как всегда, отказалась. Ну и что? Само предложение каждый раз грело душу, вызывало улыбку и смущение. Пробуждало до сих пор так и непонятые эмоции, от которых хотелось сбежать. В которые хотелось укрыться, словно, в мягкий плед и спрятаться от пугающих дней, возраста.

Одиночества.

Нет, она не считала себя старой девой. Смешно. Не смешно станет в пятьдесят. Но царившие в душе уныние и пустота напрягали уже и её саму.

После Димы всё поменялось. Мир стал другим, чувства обострились. Эмоции, прижатые камнем отчуждённости, безразличия и столь прекрасной свободы, понемногу, но всё же выбирались наружу.

Дима был перевёрнутой страницей, счастливой жизнью, что не случилась.

Бриз — уютным настоящим. Необходимым, почти, как воздух.

Она и не думала, что так сильно зависит от Вани, а сейчас, глядя на исчезающие огни фар, подмигивающие, словно, на прощание, резко осознала — его ей очень сильно не хватает. Очень.

Александре нравилось журить Бриза за невнимательность или поспешность в выводах. Сидеть рядом и немного философствовать, рассуждая о семьях жертв и самих преступниках. Смотреть, как он немного боязливо реагирует на её внешний вид, будто Бриз боялся обидеть. Или, что вполне вероятно, боялся смутить.

Она не страшилась перед ним быть настоящей — носки не в счёт — встречала в домашнем костюме не первой свежести. Нередко растрёпанная и уставшая. Не боялась открыть пустой холодильник, чтобы убрать на полку принесённый им салат или торт. Не стеснялась признаться в нежелании общаться с родителями. С самыми, казалось бы, близкими людьми. Но в том-то и дело, что казалось. Родители всегда стояли на отшибе и наблюдали, усмехаясь за своей неповоротливой Сашей. За дочерью, не оправдавшей надежд.

В гнусном настроении детектив вошла в квартиру, сразу же почувствовав горечь одиночества. Никто не встречал, не интересовался, как дела. Никто не ждал её возвращения. Тяжесть лет мигом опустилась на плечи, придавив. Причинив боль.

Окинув безрадостным взглядом пустые комнаты, кухню, она прошла в ванную и долго-долго умывалась холодной водой, прогоняя эмоции, так и норовившие взять верх.

«Сильная женщина не плачет из-за пустяка», — убеждала себя Александра и набирала горсть воды в ладонь. Снова и снова.

Чайник на кухне без особого энтузиазма закипел. Александра машинально закинула щепотку цветов шиповника, щепотку бергамота, закрыла крышкой и отставила. Заварке требовалось настояться. А ей успокоиться. Внутри щемило, звало к нежности, заботе. К участию.

В комнате шла долгая борьба за цвет. Не понимая собственных эмоций, боязнь увязнуть в столь внезапной хандре, она никак не могла определиться с оттенком. С одной стороны, хотелось внутреннего тепла, и сочно-оранжевые или апельсиновые носочки были бы кстати. С другой, ей всю дорогу не давала покоя мысль о ВРАЧЕ. Об убийце, возомнившим себя гением. О его словах. О богачке Власовой, никак и ничем не схожей с Васильевой, разве что буквами в фамилиях. Об упомянутом Рукавицей Управлении. О Диме и сопутствующем чувстве утраты, ведь именно там они познакомились. Оттуда началось их противодействие, борьба. Любовь.

Любовь?

Так она думала до того памятного вечера на мосту. Но он расставил всё по местам. Он её бросил (подробнее читайте в книге «Полярные чувства»).

Воспоминания о Диме тянули в пучину непрошенных и лишних чувств. Ненужные мечты, пустые образы рождались в сознании и улетали прочь, гонимые её собственным нежеланием даже размышлять на тему того, что было бы, окажись они оба другими. Чуть более понимающими и принимающими. Чуть более родными, чем два похожих человека, ведущих расследование и обожающих загадки.

Иногда хотелось вернуться в прошлое и сказать ему о своих чувствах. Снова. Но сделать это не на мосту, когда и он, и она были на эмоциях и стояли, продуваемые ледяным ветром, читая в глазах другого лишь непонимание и боль. А дома в постели, в кафе за улыбками и тёплыми булочками. Ночью под покровом нежности и любви. В моменты не только физической близости.

В произошедшем она винила и себя. Не только Дима был виноват в разрыве. Им обоим не хватило такта, терпения. Не хватило любви. Наверно, любовь — это нечто большее, чем было у них. Иначе, почему он пропал? Почему хотя бы раз не позвонил? Почему она оставила попытки его найти? Почему?

На ногах оказались носки неприятного оттенка жжёного сахара.

Александра грустно улыбнулась и пошла пить чай, захватив любимый набор маркеров. Мысли о Диме становились невыносимыми.

Поверхность листа заполнялась бессмысленными символами. Александра вспомнила о Чуриной. Захотелось пообщаться с ней побольше, узнать лучше. Было в ней что-то, близкое детективу. И основывалась эта близость не только на восприятии цвета. Ей казалось, что между жертвами: настоящими — Ангелиной и Лилией, и возможными Витой и Снежаной должна быть какая-то общность. Мелкая деталь, ускользающая от взгляда. Но попытки найти хоть какое-то сходство, любой крючок проваливались, не имея и грамма успеха.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍«Сейчас бы поговорить с Бризом. Он всегда говорит ерунду, но я, словно, просыпаюсь», — рассуждала она, выписывая имена старые и новые по делу Любовника, ставшего ВРАЧОМ.

Звонок телефона восприняла спокойно, уверенная в том, что это родители. Опять хотят вынести мозг, поругать, высказать недовольство. Потребовать ёлку с шарами на Новый год.

Пусть не в сам праздник, но они всё равно заедут и крайне огорчатся, увидев голую ель. Александра вообще собиралась обойтись искусственной. Особенно расстроится мама. Для неё Новый год был особенным праздником. Его она любила. И нередко Александре казалось, что мамина любовь к какой-то зимней дате намного сильнее и ярче, нежели к собственной дочери.

Экран удивил именем Гольцева. Детектив поздоровалась, гадая, что могло произойти.

— Александра, извините меня за беспокойство. Я тут проезжал мимо, по правде говоря, мне Резников сказал ваш адрес, и подумал, что было бы неплохо обсудить ВРАЧА. Понимаете, я копался в биографии Васильевой, только начальнику не говорите, он меня отстранил почему-то, и наткнулся на одну интересную вещь. Может…

— Обсудим на месте, — прервала его Александра. — Когда вас ждать?

— Через десять минут буду. Ничего?

— Жду.

В сердце поселилась ещё не бурная, но уже довольно звонкая радость. Ей хотелось обсудить свои мысли хоть с кем-то. Нет, было необходимо. Ложь. Не с кем-то. С тем, кто близок по духу, мировоззрению. С тем, к кому лежит душа. Андрей был как раз таким. И, несмотря, на сомнения Рукавицы, Александра не испытывала тревоги. Интуиция молчала. То ли позабыв о подруге, то ли, доказывая глупость подозрений начальства. Хотя какое начальство? Она сотрудничала с Владимиром Андреевичем по собственному желанию. И без зарплаты.

Гольцев держал в руках тонкую чёрную папку. С локтя свешивался пакет из Ленты.

— Я слышал, вы редко готовите и подумал, что…

Александра невольно улыбнулась. Гольцев напоминал Бриза. Только помоложе и наивнее. Однако, второе могло быть и ошибкой. Ваня порой вёл себя, как несмышлёный подросток. А всё почему? Потому, что она сама вела себя училкой со стажем. Спрашивается, зачем?