Радужная пони для Сома (СИ) - Зайцева Мария - Страница 32

Лапаю ее, кажется, сразу везде, получая дополнительный тактильный удар от нереального, прошибающего током осознания: она в моих руках.

Она. В моих. Руках.

Торможу, отрываюсь от зацелованных губ, смотрю в запрокинутое ко мне лицо с закрытыми глазами. Мокрые от слез щеки, острые стрелы ресниц, бледная кожа.

Радужка моя. Красивая до боли.

Где-то далеко, на заднем фоне, лает и скулит Шарик, явно не понимая, чем это мы таким тут занимаемся.

А я не могу оторвать взгляда от лица Радужки.

Она открывает глаза.

Сердце перестает стучать.

У нее яркие, до боли ослепительные радужки, сейчас почти скрытые за гипнотической темнотой зрачков.

Радужка смотрит на меня, растерянно и выжидательно. И, наверно, надо что-то сделать… Но я не могу. В ступоре! Загипнотизировала!

Кажется, вечность готов простоять вот так, держа ее в руках.

Это же… Это же высший кайф. Запредельный.

Так я думаю ровно до того момента, пока она не раскрывает губы:

— Не тормози, Сомик…

Сначала мне кажется, что словил слуховую галлюцинацию. Ну а чего? Запросто. Так по башке ебнула…

Моргаю, пытаясь прийти в себя, но Радужка опять бьет. И опять четко в голову.

Контрольным.

— Ну? Ты победил! Гад. Сволочь. Хочу тебя. Не могу больше.

Серией! Серией контрольных, мать его! Разносит мой череп к чертям!

Потому что все, что я творю дальше, происходит без участия мозга.

Шаг — сжать сильнее, подбросить за упругую попку себе на бедра, заставляя обхватить себя ногами. Взгляд четко в глаза. Расширенные зрачки, ставшие еще глубже от моей резкости. Каа-а-айф… Правда, что ли? Да? Да, Радужка?

“Да”, — говорит она взглядом, прикусывая нижнюю губу, словно показывая, где хочет, чтоб трогал. И я выполняю ее пожелание. Я любое ее пожелание выполню сейчас.

“Да”, — говорит она судорожным вздохом, когда отрываюсь от сладких губ, делаю шаг назад, в дом, умудряясь придержать ногой рвущегося за нами Шарика и захлопнуть дверь прямо перед любопытной мордой.

“Да”, — говорит она тихим стоном, когда, не выдерживая, прижимаюсь жадными губами к шее, еле терпя, чтоб не прикусить, не дать почувствовать, до какой степени все тонко, остро сейчас.

Выдержки хватает только до дивана ее донести и мягко опрокинуть спиной на подушки.

Я еще умудрясь замереть на полмгновения, охватывая распростертую передо мной девчонку взглядом, чтоб запомнить, запечатлеть в памяти этот миг.

Эту грань, которой скоро не будет.

Но Радужке даже это промедление не нравится. Она вздыхает и тянет молнию черной толстовки вниз.

Я слепну.

Контраст черной грубой ткани и ее нежной кожи, не скованной вообще ничем больше, ни майкой, ни бельем, охренителен!

Колени подрубает, падаю прямо на пол перед нею, кладу ладони на два небольших, нежных до безумия холмика, и тело прошивает электричеством, словно она меня к источнику питания подключила.

Радужка сама дрожит, не переставая, глядит на меня своими гипнотическими глазами, тянет ладонь, касается щеки, и я получаю еще один разряд… Прикрываю ресницы, не выдерживая напряга… Каа-а-айф…

— Радужка… — я говорю, зачем-то говорю, идиота кусок, когда надо действовать, я совсем размяк, я вообще уже не тот веселый урод Сомик, я какое-то розовое желе, неудобоваримое… Но не могу по-другому сейчас. Почему-то не могу. — Радужка… Я…

— Помолчи, Сомик… — шепчет она, тонкая ладонь ошейником, железным клеймом раба ложится на шею, тянет к себе. И я не могу не подчиниться. Неотвратимо потому что. — Иди сюда…

И я иду.

И тону, пропадаю, умираю в ощущениях. Она целуется по-прежнему не особо опытно, просто раскрывает рот, позволяя иметь себя языком, кусать легонько губы, вытягивает шею, поворачиваясь так, чтоб легче было целовать нежную, покрывающуюся мурашками кожу, а на груди у нее маленькая родинка, и соски острые такие, красиво собираются в пики, и вкус, словно у сливочной карамели. И живот подрагивает, а капелька пупка аккуратная, невинная…

На нежной коже след от грубого ремня джинсов, он смотрится болезненно, и я зализываю красноту с особым упоением. Лобок со светлыми волосами… Ты блондинка, да, Радужка?

Нежная блондиночка, прячущая свою нежность под безумным разноцветным всплеском…

Тонкие ноги, освобожденные от грубых джинсов, подрагивают, а маленькие ступни, на которые можно залипать вечность, поджимаются.

— Сомик… — задыхается она, неожиданно пытаясь сомкнуть ноги и оттолкнуть меня, — я не… Я… Не…

Я не позволяю ничего сказать больше и сделать.

Тяну ладонь вверх, закрывая ей рот, и в то же время раздвигаю подрагивающие ноги и жадно прижимаюсь губами к клитору.

И Радужка пораженно вскрикивает мне в пальцы, выгибается в пояснице. А я отрываюсь, облизываюсь под ее напуганным взглядом:

— Вкусная, пиздец… Не бойся, Радужка…

И опять наклоняюсь, потому что не могу устоять. Она реально вкусная. Она реально сливочкая карамель. И на вид тоже! Это же охереть можно! Я забываю про все техники, про свой немалый опыт, и просто вылизываю ее жадно и долго, добиваясь уже не стыдливого ответа, а сладких сокращений и несдержанных стонов.

А затем скольжу вверх, накрывая распахнутый рот губами, зацеловывая ее, не давая возбуждению и первой волне оргазма схлынуть.

Отрываюсь на секунду буквально, чтоб разодрать упаковку презерватива и надеть его.

Радужка наблюдает за этим с распахнутыми от шока глазами.

Что, малышка, это в первый раз у тебя? Ты ведь соврала про “катания”? Да? Я буду первым?

— Я буду первым, да? Радужка? — хриплю я ей в губы, размазывая членом влагу так, чтоб легче было входить.

Она кивает, наполняя меня первобытной радостью обладания.

И глаза распахиваются еще сильнее, когда легко проникаю внутрь, едва тормознув перед преградой.

Радужка вздрагивает и тихо вскрикивает, вжимая ногти мне в затылок.

Боль за боль, да, малышка? Все правильно…

— Сейчас пройдет, малыш, сейчас, сейчас, сейчас… — бормочу я, понемногу раскачиваясь, в глазах темно от охуительной тесноты и кайфа. Она напряженная, ей больно дико, а я не могу остановиться, просто не способен! — Потерпи…

Я еще что-то бормочу, такое же глупое, бессмысленное, чуть выхожу и мягко скольжу обратно.

Радужка ахает, жалобно сводя брови. В глазах блестят слезы, катятся по щекам, и я не могу отказать себе в удовольствии, слизываю их с розовой кожи, это так сладко!

И двигаюсь, потихоньку ускоряясь, тормозя себя изо всех сил, потому что ей больно… Но мне сейчас слишком кайфово, чтоб долго быть альтруистом, а потому я просто обнимаю свою маленькую девочку, облапливаю ее по-медвежьи, чтоб не могла двинуться, и жадно беру то, что теперь только мое. То, что мне подарено, мне принадлежит, и хер я это кому-то отдам!

Радужка уже не плачет, только тихо вскрикивает в такт моим, потерявшим всякую нежность и деликатность движениям, тонкие руки то скользят по шее, затылку, то распахиваются беспомощно, словно крылья птицы…

А я уже не здесь, я, бля, в нирване!

Прикусываю неистово бьющуюся жилку на шее, гонюсь за своим кайфом и неожиданно ощущаю, как по тонкому телу подо мной проходят судороги удовольствия. Не веря, смотрю в потерянные огромные глаза Радужки, ловлю ее ответ в этом мраке, и мир взрывается фейерверком. Таким же радужным, как и ее волосы, что дико красиво смотрятся на темных подушках дивана.

Когда немного прихожу в себя, выдыхаю и перекатываюсь на пол, прямо на ковер, затаскивая вялую и тяжело дышащую Радужку на себя сверху.

Она не сопротивляется, устало кладет разноцветную голову мне на грудь, позволяет укрыть себя пледом, стащенным с дивана, и облапать дополнительно.

Мы лежим с ней, в обнимку, оба в шоке от случившегося.

Ну, я думаю, что оба. Потому что я-то сто процентов в шоке.

Вообще предположить не мог, что все так случится. Слабая, на грани порно-фантазии, мысль крутилась в голове, конечно, она и заставила дом чуть-чуть прибрать… Но всерьез ее воспринимать…