Радужная пони для Сома (СИ) - Зайцева Мария - Страница 33

Не могло мне до такой степени повезти, просто не могло.

А вот на тебе…

Повезло…

Охерительно повезло.

Вот только… С чего бы мне такое счастье обломилось?

Хмурюсь, сквозь кайфовый расслабон, потому что вообще не хочется сейчас на эту тему, не хочется ломать себе послевкусие.

В конце концов, не важно, по какой причине у меня сегодня праздник. Главное, чтоб он постоянно был со мной.

Чтоб она была со мной постоянно.

Мягко поглаживаю свой праздник по упругой заднице, потихоньку жамкаю. Без намека на продолжение, я не зверь все же, сразу после первого раза девочку укатывать… Хотя хочется, пиздец как. Но нет. Подожду. Потом оторвусь…

А пока что просто погладить, потрогать, насытить себя тактильными ощущениями…

Мысль, что надо бы что-то приятное сказать девочке, приходит в башку внезапно и застревает там гвоздем.

Бля. Вот че я за тупой урод, а? Она, наверно, на переживаниях вся, а я только и способен, что ее за задницу жамкать… Девочкам же нужны слова… Вроде… Не знаю, как-то раньше без этого всегда обходился…

Но кто у меня раньше был-то? Стоит ли вообще вспоминать и сравнивать? Явно не стоит…

Радужка — штучный товар, эксклюзив. И относиться к ней надо по-другому. Перестраивать поведение, короче.

Мучительно потею, думая, чего такого сказать, и в итоге выдаю:

— Ты как?

Замираю от своего хриплого голоса, на редкость паршиво звучащего, да и сам вопрос не лучше… Дебил, чего уж там…

Радужка вздыхает и шепчет жалобно:

— Не знаю… Не хочу двигаться…

— Ну и не надо, — я, обрадованный тем, что не спугнул ее тупым вопросом, сжимаю сильнее, с наслаждением вдыхаю аромат разноцветной макушки. Кайф… Леденец карамельный… — Вкусная…

Она вздрагивает, и я в тот же момент понимаю, что спорол неведомую хуйню. Потому что Радужка на мне напрягается, мгновенно превращаясь из мягкой податливой кошечки в деревяшку, упирается острыми локтями мне прямо в голую грудь, вообще не жалея, пытается приподняться.

Я машинально придерживаю, руки сами действуют, не желая расставаться с добычей, клянусь, никак не участвую в этом!

А Радужка, ощутив, что ее не пускают, шипит кошкой и начинает отбиваться уже всерьез.

Прихожу в себя и отпускаю.

Она подскакивает пружинкой, тянет за собой плед, оставляя меня полуголым и несчастным.

Сажусь, подтягивая штаны, хмуро смотрю, как она ходит по комнате, собирая свое шмотье.

Хотя, сначала я не просекаю, чего она мечется, потом только доходит, что мой праздник планирует меня покинуть.

Это с хера бы?

— Ты чего делаешь? — да, сегодня у нас день тупых вопросов.

— Одежду собираю, — бурчит она, не отрываясь от процесса.

— Зачем? — раз уж начал, чего бы не продолжить? Если чего и умное ляпну, никто не заценит, похоже.

Радужка не отвечает, только выразительно смотрит на меня. Типа, совсем дурак? Понятно, зачем.

Оно, конечно, понятно… Но вопрос остается актуальным. И обрастает глобальностью.

Я встаю, Радужка пугливо принимается обходить меня по дуге, в поисках второго своего говнодавчика, который я, похоже, на нервах, хрен знает куда запульнул.

Я иду к столу, наливаю себе воды, выпиваю, пытаясь притушить пожар внутри. И успокоиться. А то ведь не сдержусь…

Что делать-то?

Тормозить ее? Да?

Но как?

Опять целовать?

Вариант…

Подхожу ближе, но Радужка, к этому времени умудрившаяся втиснуться в свои джинсы, опять шарахается. Да какого хера? Боится теперь меня, что ли?

— Ты чего вообще? Не понравилось?

Это такая защитная реакция у меня: маска ублюдка. Сам не замечаю, как опять прирастает. Просто дико больно смотреть, как она торопится уйти…

Дурак ты, Сомяра, редкостный… Напридумывал себе… Праздник… Не отпущу… Ну, и что ты сейчас сделаешь, когда праздник твой стремительно сваливает?

Вот то-то…

Радужка тормозит от моего вопроса, вскидывает на меня свои огромные глаза, заставляя захлебнуться язвительным продолжением фразы.

Очень они у нее выразительные, глаза… И что-то такое в них болезненное сейчас мелькает… Мелькает, да и прячется за шторками напускного безразличия. Или не напускного… Хрен поймешь тут.

— Понравилось, — кивает она, — в принципе, все было ожидаемо…

— Че? — а вот тут не понял… То есть, она шла сюда с целью? Именно этой? Реально? А… Нахера?

— Я предполагала, что с тобой это будет не так больно, — спокойно отвечает Радужка, — у тебя все же опыт…

— Че? — опять не понял… И теперь вообще не понял…

— Просто достало это все, знаешь… Все прыгают вокруг этого секса, все о нем говорят… А я не пробовала. Вот и решила… А ты — удачная кандидатура, я на тебя реагирую… — Радужка застегивает молнию на толстовке, кивает мне спокойно, — спасибо!

И, пока я немо раскрываю рот, отказываясь верить и вообще хоть как-то воспринимать этот бред, удивленно хлопает ресницами:

— Стой… А ты что подумал? Что я… Серьезно?

Она смеется, весело так, легко. И эта легкость впивается в меня похлеще серого тумана из игрушки про монстров, рвет на куски, разъедает кислотой…

— Сомик… — Радужка, перестав смеяться, смотрит на меня серьезно, — перестань. Не разочаровывай мнея… — она делает паузу, — еще больше. Мы помогли друг другу, и все. Ты, наконец, выиграл спор, хотя, может, это не актуально уже, учитывая, что Вилок в больничке, но слово пацана и все такое… Да? А я избавилась от того, что мне мешает. В расчете, я считаю. Краями разошлись. Все, пока. Шарика я забираю, ты его вообще не воспитываешь.

Радужка открывает дверь, где на нее тут же налетает не умеющий долго обижаться щенок, прихватывает его за ошейник и тащит к выходу со двора.

А я…

А я не могу двинуться с места, так приложило. Охереть, как приложило…

Только тупо смотрю, как Радужка с псиной исчезают за воротами… Моргаю. Медленно перевожу взгляд на диван, на брошенный на пол плед… Черные трусики ее под столом… Не заметила, не забрала…

Надо бы бежать за ней… Надо? Или… Или что? Чего делать-то?

“Помогли друг другу”…

“Краями разошлись”…

“Избавилась от того, что мешает”…

Я падаю на диван, запрокидываю голову к потолку. Горло раздирает ржач и слезы. Это так странно, когда одновременно…

Сомяра, тебя использовали, прикинь?

Тупо использовали, как ты раньше девок пользовал.

О тебя как это… дефлорировались! Вот!

О тебя дефлорировались!

Пиздец же, а?

В горле уже какой-то дикий клекот, я подскакиваю, прокашливаюсь, затем с ноги луплю Германа по роже раз, другой, третий! Не помогает в этот раз! Вообще не помогает!

Блять! Это надо же, а? Это же… У меня даже слов нет никаких, один мат, одна пустота в башке. И боль.

И надо с этим что-то делать, определенно.

Я хватаю толстовку, натягиваю на голое тело прям, тяну со стола телефон и выбегаю на улицу.

Надо что-то делать, иначе меня на части порвет!

— Ты “Кавказскую пленницу” смотрел?

— Че?

— Понятно… Значит, никаких аллюзий… — Вовка Федотов, дружбан Немого, а сейчас, на службе, аж целый старший лейтенант полиции, смотрит без особого сочувствия, пролистывает какие-то бумаги на столе, подозреваю, показания свидетелей.

Мне, на самом деле, похер, потому что башка трещит дико, во рту определенно срали кошки, причем, срали всю ночь, и смотреть на окружающее меня говно больно.

Вот и не буду смотреть.

Спать буду.

— Эй, Сомов, нехер спать! — рявкает Федотов, я мучительно медленно открываю глаза, пялюсь на него взглядом вурдалака, потому что глаза сто процентов красные, и думаю, что какой-то он херовый друг Немому, раз меня так прессует. Знает ведь, кто я, мы даже пару раз в одной компании сидели, и все равно выделывается, строит из себя крутого начальника.

— Ну че? — вяло ворочаю я языком.

— Ниче! Попал ты, Сомик, в этот раз. И отмазывать тебя я не буду, ясно?