Экземпляр (СИ) - Купор Юлия - Страница 28

— Костя, — Марк прервал его душевные терзания, легонько тронув за плечо, — с тобой все в порядке?

Чуть позже — Марку потом довольно часто придется произносить именно эту фразу — Костя зафиксирует в своей памяти, что это был первый, торжественный момент ее произнесения. Впору было разрезать алую шелковую ленточку.

— КОСТЯ, С ТОБОЙ ВСЕ В ПОРЯДКЕ?

— А?

— Ты готов познакомиться с Варенькой? — заискивающе заглядывая в глаза, спросил Марк.

Варенька. Та самая Варенька. Варенька, которая должна была вернуться из отпуска и вернулась так вовремя и так не вовремя.

— О боги, — встрепенулся Костя и даже подскочил со своего стула. — Я Костя.

Варенька была очаровательной толстушкой с кудрявыми подстриженными под некоторое подобие каре светлыми волосами. Были у нее очаровательные щечки, и ямочки на щеках, и пухлые губки, накрашенные блеском, а еще ресницы — боже, что у нее были за ресницы! Длинные, пушистые, да не искусственные, а натуральные, лишь слегка подкрашенные черной тушью. И были у нее светлые ярко-голубые глаза, и была она в целом крайне, чертовски симпатичная. Лицо ее показалось Косте смутно знакомым. И тут она заговорила.

— Григорьев? — недовольным тоном произнесла она.

Костя ничего не успел ответить, как она уже скрылась в подсобке, где скинула пальтишко и сумку. Сумка у нее была огромная, как мешок с картошкой.

— Я тебя помню! — из подсобки прокричала Варенька. — Я училась на два класса старше. Ты моей подруге ужасно нравился.

Вчерашнее это доказательство славы и популярности ничуть не обрадовало Костю. В словах Вареньки звучала явная враждебность.

Марк, про которого все забыли, поспешил спрятаться за стойку. Сейчас он занимался тем, что делал вид, будто пересчитывал кассу. На самом деле пересчитывать было нечего: салон только открыли, выручки было с гулькин нос.

— У нее просто не было вкуса! — впечатала слова в воздух Варенька, вернувшись из подсобки.

Она была такая славная, румяная, точно вернулась с мороза, и еще очень живая — Косте аж непривычно стало. Золотистые кудряшки упрямо лезли на глаза, а Варенька их упорно откидывала. И тут — память все-таки подключилась — Костя сообразил, где ее видел.

— Тебя же по телевизору показывали, да? — Костя с нервным пшиканьем открыл бутылку «Пепси».

Варенька недовольно скрестила руки на груди.

— Ты же вроде как стендапом занималась? — Костя продолжил брать интервью. — А чего бросила, ты же клевая была?

— Чего? — возник из небытия Марк.

Он закрыл кассу (Костя это видел боковым зрением, так как не переставая таращился на Вареньку), вылез из-за стойки и, обогнув ее по периметру, подошел к Вареньке.

— Какой стендап? О чем ты, Костя?

Марк вертел головой, разглядывая то Вареньку, то Костю.

— А ты не знал?

Варенька раскраснелась пуще прежнего, но упрямо молчала, поджав губы.

— Я телевизор не смотрю с две тысячи шестого, — сообщил Марк. — Вот как последний свой «Голдстар» пропил, так и не смотрю.

— «Голдстары» переименовали еще в девяностых, — уточнил Костя.

— Вот и я о чем, — ответил Марк и повернулся к Вареньке. — Так ты, выходит, звездой была?

— Я на ТНТ выступала. И нет, я не была звездой, но… Черт.

Внезапно она перестала краснеть и стала бледной, как луна.

— Так чего ж ушла-то?

— Блин, — Варенька взяла со стойки Костину бутылку «Пепси» и машинально повертела ее в руках. — Я же сцены боюсь до усрачки. Мне все говорили, что я кайфовая, и что я смешная, и что шутки у меня интересные, — одним движением она стащила колпачок с бутылки. — А я не могла. Серьезно, я после каждого выступления бежала в туалет блевать и не выходила оттуда, пока не успокоюсь. Я там могла два часа просидеть, — Варенька сделала глоток. — Никому не дано понять, что это за ощущение, когда ты так боишься сцены и камер. Когда ноги трясутся и становятся ватными, и они тебя ни хрена не слушаются, и пот холодный прошибает, а тебе еще надо улыбаться и с людьми разговаривать. Но сейчас у меня все хорошо, есть муж и ребенок, — как-то очень внезапно добавила Варенька и поставила бутылку на стойку.

Варенька была славная. Она отчего-то недолюбливала Костю, это было заметно по недосказанным фразам, по стыдливо опущенным глазам, по нервным жестам, с которыми она теребила кудряшки. С возвращением Вареньки жизнь в «Азии-Мобайл» потекла значительно веселее, насколько это вообще было возможно.

А Костя, памятуя о том, что время в Воскресенске-33 течет не так, как положено, повинуясь своей собственной логике, завел отрывной календарь, точнее, даже два. Оба он купил в палатке «Роспечати», что на углу Столетова и Рыбакова, где торговала милая бабулечка в огромных очках с роговой оправой. Эта бабулечка все время вязала. Сколько ее помнил Костя (а помнил он ее с раннего детства, еще с той поры, когда эта палатка называлась «Союзпечать» и на углу Столетова и Рыбакова был обувной магазин, позже замененный на супермаркет «Ярче»), она все время вязала. Только с недавнего времени Костя начал внимательным глазом подмечать странности. Точнее, странность была одна — бабуля вязала шапочку, милую дамскую шапочку кокетливого сиреневого цвета. И вязала она эту шапочку уже более десяти лет, и каждый раз Костя заставал ее на одном и том же моменте, и каждый раз шапочка оказывалась практически готовой, а потом Костя снова стучался в закрытое окошечко палатки, и старческая рука, унизанная кольцами, ему открывала, и каждый раз он видел это незаконченное сиреневое вязание. Чуть позже он начал понимать, что и бабулечка-то не меняется. Сухонькая, сморщенная, седая как ночь, в огромных очках, плечи покрывает коричневый кардиган. Ни кардиган, ни старушка, ни вязание не изменились почти за тридцать лет. Название только поменялось.

Костя купил в «Роспечати» два одинаковых отрывных календаря. Чудо — прежде он был уверен, что такой нафталин уже давным-давно не продается. Один календарь он повесил в подсобке, прямо над микроволновкой, другой — у себя на кухне. Каждый раз, уходя из дома, он отрывал по одному листочку. Там на обратной стороне были рецепты. Двенадцатого октября, собираясь на работу и допивая горький кофе, он оторвал соответствующий листок. На обратной стороне был рецепт салата «Мимоза».

Картофель и морковь отварить до готовности. Остудить, почистить. Натереть морковь на мелкой терке…

Потом Костя садился в машину, ехал на работу, а пока ехал, слушал чаще всего «Наше радио»: главным образом из-за того, что попсу Костя недолюбливал, а от шансона вешался. Оставлял машину на парковке, поднимался на лифте до первого этажа (парковка считалась минус первым), открывал салон, включал в витринах свет и шел в подсобку, где висел такой же календарь. Отрывал тот же самый листочек с «Мимозой». Вот только ухищрение с календарями не помогало. Время упорно шло по-своему, не желая подчиняться законам логики. Костя несколько раз отрывал листочек с двенадцатым октября и «Мимозой». Раза три, не меньше. На листочке с тринадцатым октября был салат «Черепашка». А ведь Костя точно помнил, что тринадцатое октября уже было, точно было, — в этот день он заполнил кучу отчетов. Время, будь оно неладно, упорно сопротивлялось. Оно будто стремилось к шестому октября, снова и снова возвращаясь к этой дате. Даже в отрывном календаре это число было торжественно оформлено — в этот день предполагалось приготовить салат «Посейдон», в котором среди прочих ингредиентов значилась красная икра. Очевидно, что все эти рецепты вдохновенно сочинялись людьми, жившими до нашей эры, людьми, не заставшими ни суши, ни роллы. Наконец Косте надоело возиться с отрывными календарями, и он забил на это дело, когда на календаре значилось очередное девятое или десятое октября.

В какой-то из дней написал Женька. Это было неожиданно, но в целом довольно приятно — Костя, хотя ему не хотелось в этом признаваться, начал уже немного скучать по Евгению Николаевичу, так неожиданно свалившемуся на него другу из прошлого.