Канатоходец. Записки городского сумасшедшего - Дежнев Николай Борисович - Страница 38

По коже побежали мурашки, об этом холодно было даже вспоминать, но одно я знал твердо: догадайся тогда о последствиях, слова бы в тексте не изменил. И дело здесь вовсе не в гордыне и не в самолюбовании, в романе была вся моя жизнь. В нем. зародились зерна идей, проросшие в других моих вещах, он породил силу, что гонит меня, не давая остановиться, через жизнь. И еще, он стал моим спасением от самого себя, потерявшего смысл и желание жить.

— Видите, вон там? — Маврикий показал рукой на выхваченную лунным светом точку на фоне черного неба. — Туда мы и держим путь.

— Кто держит, а кто из последних сил тащится, как удав по негашеной извести… — буркнул Гвоздилло, поворачивая меня, словно куклу, лицом в сторону цели путешествия. — Слышь, Мавря, может, я здесь перекантуюсь, а?..

Ангел не удостоил его вниманием. Вздохнув, Гвоздя похлопал меня тяжелой рукой по плечу:

— Топай, раб Божий, ножками, в могилке отдохнешь!

Маврикий, снявшись с места, уже порхал вверх по вьющейся по краю бездны тропинке. Сколько продолжалось наше восхождение, сказать не берусь, сознание мерцало, как свеча на ветру. Шел, тупо глядя под ноги, и, если бы не шагавший за мной бес, наверняка сорвался бы в пропасть. Может, это было бы к лучшему. Закончилось оно неожиданно, за очередным поворотом взгляду открылась вырубленная в толще скалы площадка, перегороженная массивными железными воротами. С их изъеденной ржавчиной поверхности скалили зубы морды позеленевших от времени бронзовых львов. Рядом на вбитом в камень крюке висел похожий на морскую рынду покрытый патиной медный колокол.

Какое-то время все трое стояли в молчании. С неба падал редкий снег, мела поземка. Первым пришел в себя Маврикий, посмотрел вопрошающе на Гвоздиллу. Того аж передернуло, но, превозмогая страх, он заставил себя подойти к колоколу и взяться ручищей за веревку языка. Холодно было настолько, что от имевшего жалкий вид беса валил пар. Поднявшийся ветер взбивал под ногами снежные вихри.

Обернувшись в поисках поддержки на ангела, Гвоздилло ударил три раза. Робко, неуверенно, после чего рухнул всей своей громадой на колени и распростерся ниц. Стоявший рядом со мной Маврикий сделал шаг назад и замер со сложенными на груди руками и гордо поднятой кудрявой головой.

Тишина была мертвой, только утробное гудение колокола гуляло эхом между суровых скал. Казалось, прошла вечность, прежде чем раздался душераздирающий скрежет и по каменной стене метнулся красноватый отсвет факела.

Створка ворот с головой льва начала медленно отворяться…

Гулявший между скал звук колокола отдавался в голове эхом. Каждая клеточка моего охваченного смятением существа отзывалась на него нервной дрожью. Свет факела метался, а с ним, не находил себе места, метался и я. Колокол уже не гудел, а как-то страшно, словно подстреленный заяц, верещал, отчего начало заходиться сердце. Зубы выстукивали барабанную дробь. Створка ворот с оскаленной мордой льва стала медленно открываться…

Не в силах отделаться от пережитого ужаса, я с трудом разлепил глаза. Телефон надрывался.

— Клара?.. Какая Клара?

Провел ладонью по лицу. Мир, через пень колоду, начал обретать привычные формы, но я все еще слабо понимал, что происходит. В голосе женщины звучали знакомые нотки, только сообразить, с кем говорю, как-то не получалось.

— Не узнал! — констатировала она. — Ради Бога, не говори, что буду богатой…

Богатой?.. Почему богатой? Ах да, так принято, чтобы человеку не было обидно. В стандартных ситуациях люди произносят то, что вертится на языке. По сути, из таких клише жизнь и состоит. Где же это я читал, что девяносто три процента времени люди пользуются шаблонами, остальные семь уходят на подсчет в кошельке денег?

Потряс головой и окончательно проснулся.

— Извини, никак не могу отделаться от мучившего всю ночь кошмара!

Зевнул сладко, словно пригревшийся на завалинке кот. Рассказать, что ли, Кларе, как меня колбасит, так она не поверит. Правде всегда меньше верят, чем цветистой лжи. Факт, близкий к медицинскому.

Этим подсознательно, наверное, и руководствовался.

— Собирался, кстати, тебе сегодня позвонить…

— Интересно куда? — хмыкнула она, не заботясь о том, чтобы спрятать подальше иронию.

Ты же не знаешь моего телефона…

Действительно, вот незадача! Думать надо, когда говоришь с умной женщиной.

— Зато помню твой адрес, узнать по нему номер, раз плюнуть! — принялся я выстраивать легенду, сознавая, что ни одному из нас двоих она не нужна. Да и делал это без вдохновения, по обязанности. — Прости, я и правда никак не могу выдраться из сна…

— И что же тебе снилось? — спросила Клара тоном замотанного врача, вынужденного интересоваться болячками пациента.

Тут врать можно было сколько угодно, но не хотелось. Да и не кошмар это был, если так уж разобраться, и не сон. Во мне жило ощущение иной реальности, ни в чем не уступавшей той, что окружала. Встал, не прерывая разговора, с кровати и прошлепал босыми ногами к окну. Небо над городом было по-весеннему ярким, вовсю сияло долгожданное солнце, но перед мысленным взором еще стояли залитые холодным светом пики Сьерра-де-Гредос. Я физически чувствовал, как на разгоряченном лице тают снежинки.

— Трудно объяснить! Можно сказать, я балансировал на грани между жизнью и смертью…

Не знаю, что на Клару подействовало, думаю, искренность, с какой я произнес эти слова, только она заметила:

— Что ж, это тебя оправдывает! Но вспомнить о моем существовании все-таки мог бы…

— Готов загладить и искупить! Побудь часик в студии, и я у твоих ног с цветами…

— К сожалению, не получится… — запнулась, прежде чем продолжить Клара. — А может быть, к счастью!

Я был уверен, что при этом она улыбнулась. Видел, как поползли вверх кончики губ, засветились глаза и на щеках появились ямочки. Удивительно, почему я так ни разу о ней и не вспомнил. А мне бы сейчас в самый аккурат притулиться к женщине, отогреть немного душу и почувствовать, что я все еще жив.

— Звоню тебе из Домодедова…

— Чего так, — удивился я, — встречаешь кого или улетаешь?

Для человека, знакомого одну ночь, вопрос явно выходил за рамки приличий, Клара на него и не ответила.

— …хочу сказать тебе спасибо…

Ну, это совсем другое дело! Хотя по правилам хорошего тона благодарить должен был я. Услышать в свой адрес добрые слова было приятно, особенно когда в подобной ситуации их говорит мужчине женщина. Повышает самооценку.

— В ту ночь, — продолжала Клара, — мне было очень нужно, чтобы хоть кто-то оказался рядом!

Что значит «хоть кто-то»! Ничего себе комплимент, а я-то распустил павлином перья.

— Мне с тобой было хорошо…

Так-то лучше! Впрочем, человек я скромный, на перечислении своих достоинств не настаиваю. А то обидно, когда твою личность начинают стирать со страниц истории ластиком, даже если история эта личная.

— …ты избавил меня от необходимости играть в набившие оскомину игры и сам был самим собой.

И только?.. Не густо! А с другой стороны, усмехнулся я, кто еще мог бы сказать тебе то же самое? Тебе, ощущающему себя с людьми слоном в посудной лавке. Тебе, кто вечно сам с собой не в ладах. Слушая Клару, я вдруг испытал прилив к ней теплых чувств. Нечто забытое, искреннее, звучало в ее словах, что, как казалось, давно ушло из обихода людей. Мне вдруг страшно захотелось ее обнять, если не получится большего, то по-братски.

— Слушай, куда бы ты ни собралась, сдай билет! Я буду в аэропорту через час, я уже бегу…

Клара молчала.

— Хорошо, — продолжал я, ища глазами джинсы, — скажи, когда ты вернешься? Я буду тебя встречать. Поведу в лучший ресторан, и мы всю ночь будем пить шампанское и танцевать. Ты ведь любишь аргентинское танго, правда?..

Она снова улыбнулась, я чувствовал это по ее дыханию.

— Люблю! Жаль только, этого никогда не случится. Ты говоришь под влиянием минуты, искренне веря, что все так и будет, но мы оба знаем, что минута скоро пройдет. Не стоит пытаться повторить прошлое, тем более что оно у нас разное. Ты станешь искать отголоски своего, я — своего, видеть во мне другую, я — другого. Нам и без того хватает миражей, а так останутся воспоминания…