Головнин. Дважды плененный - Фирсов Иван Иванович - Страница 58
- Предыдущая
- 58/113
- Следующая
Не один раз обводили вокруг пальца такие ловкачи и самого Головнина, в чем он откровенно и сознался. «К стыду моему надобно признаться, что я был в двух случаях такими людьми бессовестно обманут; я говорю по опыту, мною самим изведанному и, судя по недостаточному моему состоянию, очень-очень недешево купленному».
Особое внимание Головнина привлекли обитатели мыса Доброй Надежды. Сразу подметил он одну из отличительных особенностей. «Нажить деньги почитают они главной целью своей жизни». Отсюда и все интересы. «Жизнь капских колонистов вообще единообразна и крайне скучна: что есть сего дни, то было вчера и точно будет то же завтра. Они не наблюдают никаких больших праздников и торжественных дней; высокоторжественные праздники Светлого воскресенья, Рождество и другие, которые у нас и во многих других христианских государствах доставляют всякого состояния людям столько радости, удовольствия и веселого, приятного препровождения времени, здесь не что иное, как обыкновенные дни. Если в оные случится хорошая погода, и голландцу удастся заключить выгодный для него подряд, вот ему и праздник». А вот и источники относительного благополучия колонистов. Все просчитано мореходом, видимо, по статистическим выкладкам. На каждого колониста-европейца приходится примерно один абориген-готтентот и главная даровая рабочая сила, привозные негры-невольники, которых больше, чем колонистов. Цена на них в последнее время повысилась. Головнин в целом делает вывод, что «следовательно, голландцы здешние народ доброжелательный. Главнейший из их пороков есть, по мнению моему, жестокость, с каковою многие из них обходятся со своими невольниками». При этом Василий Михайлович не высказывается против сути устоев здешних порядков. Быть может, потому, что и сам-то он как-никак вершитель судеб не одной сотни крепостных в своем поместье…
Для мужской половины, живущей на суше, практически нет особых проблем для общения с прекрасным полом. Разве за исключением отшельников и чудаков. Моряки же вынуждены неделями и месяцами обходиться без женских ласк.
Ну а когда такое происходит, своего шанса, как говорится, стараются не упустить. Занимательна в этой части наблюдательность тридцатилетнего лейтенанта. «Здесь женщины прекрасны; очень многие из них, по справедливости, могут называться красавицами. Я не мог заметить, чтобы из иностранцев они отдавали какому-нибудь народу преимущество перед другими. Обхождение их со всеми равно: они всех приезжающих к ним чужих людей принимают одинаково и ко всем, кажется, равно хорошо расположены, кроме англичан, которых ненавидят от всего сердца и души». Оказывается, нелюбовь к завоевателям не только у прекрасной половины, «большая половина жителей обоего пола терпеть не могут англичан и всегда готовы им вредить, коль скоро имеют удобный случай. Смеяться насчет английской гордости они почитают большим для себя удовольствием. Я несколько раз слышал, с каким восторгом голландцы рассказывали мне, что в обществе англичан за обедом целый час ничего более не услышишь, как беспрестанное повторение: передайте сюда бутылку! передайте туда бутылку! доколе, наконец, бутылка своим скорым обращением не вскружит им голов, и тогда весь стол заговорит вдруг. Один кричит: „Этот голландец очень ученый, прекрасный человек, настоящий англичанин!“, другой повторяет „У такого-то голландца дочь отменно умна и редкая красавица, словом сказать, совершенная англичанка!“ Иной опять говорит: „Такойто голландский офицер защищал себя чрезвычайно храбро, как бы он был англичанин!“ Надобно беспристрастно сказать, что капские колонисты имеют причину и право смеяться над англичанами и ненавидеть их».
Всюду, где позволяла обстановка, проникало любопытное око мореходца. Заглянул он, будучи с офицерами в Капштадте, в городскую библиотеку. На полках чинно стояли французские, голландские, немецкие томики строго по размеру книг, а не по авторам и содержанию. На столе библиотекаря лежала огромная книга для записи выдаваемых книг читателям. Головнин полистал ее. За два десятка лет «капштатская публика прочитала 87 книг»…
Как видно, не давал себе покоя капитан «Дианы», терзая себя пристрастными исканиями в далекой от России африканской прерии, пытаясь хоть на время забыться и отвлечься от тягостной безысходности плена…
В южном полушарии вступило в свои права лето, и с его приходом немного воспрянули люди на шлюпе.
— Пора готовить шлюп к походу, — объявил офицерам Головнин, — по срокам со дня на день должно поступить повеление Адмиралтейства.
Командир приказал вооружить рангоут, поднять на место стеньги, реи, подвязать паруса. Квартирмейстеры придирчиво проверяли рангоут, конопатили кое-где палубу после зимней непогоды. Командир послал на берег к знакомому купцу Мура.
— Поезжайте к Тому, Федор Федорович, подрядите, как положено по всей форме, через таможню, мясо, зелень, овощи, крупу, муку.
— Приспело давно время оказии из Англии прибыть с мнением о судьбе нашей, — сказал как-то в кают-компании Рикорд, загибая пальцы, — седьмой месяц пошел, как Роулей запросил Адмиралтейство.
На другой день в полдень на шлюп прибыл офицер из Капштадта. Вся команда высыпала на палубу, провожая взглядами гонца, который, протягивая конверт, доложил командиру.
— Вам, сэр, письмо от вице-адмирала Барти.
Отдав письмо, офицер тут же удалился, а Головнин, не сходя с места, тут же распечатал конверт.
Рядом, томясь, переминался с ноги на ногу Рикорд. Лицо командира по мере чтения оставалось спокойным, но Рикорд заметил, как напряженно сдвинул он брови.
— Полюбуйся, Петр Иваныч, чем Барти нас потчует, — разочарованно произнес командир, протягивая бумагу Рикорду, — ни ответа ни привета из Лондона.
Рикорд в минуту пробежал глазами короткую записку. Барти сообщал, что в Столовую бухту пришел с конвоем шлюп «Ресгорс», но каких-либо бумаг из Лондона не поступило.
— Буза какая-то затевается, съезжу-ка я самолично к адмиралу, — не без горечи сказал Головнин.
Барти, как всегда подтянутый, на этот раз встретил командира «Дианы» сдержанно. Не отводя взгляда стеклянно-холодных серых глаз, отчеканил:
— Адмиралтейство, видимо, не считает нужным вмешиваться, у него забот хватает с Наполеоном.
Таких людей, как Барти, хлестко и метко запечатлел русский поэт:
Головнин также смотрел в упор, стараясь разгадать в глазах адмирала истину. «Быть может, ты получил не только ответ, но и совет, как не уронить престиж лордов, а меня все-таки удержать в плену».
Барти между тем, как бы оправдываясь, пояснил, что вот и на запрос командора Роулея Лондон до сих пор ответа не дал.
Но Головнин смотрел уже мимо адмирала, слушал его машинально, пропуская все это мимо ушей, и, когда тот кончил, молча откланялся и ушел.
Всю дорогу, до самого трапа у шлюпа, Головнин размышлял и встретившему его Рикорду коротко бросил:
— Пойдем, поговорить надобно.
Изложив коротко разговор с Барти, командир подвел итоги.
— Положение наше нынче мне ясно, англичане будут держать нас до скончания войны. Посему, как мы говорим, начнем, не откладывая, приуготавливаться к уходу.
Рикорд добавил:
— Я без тебя намеками с офицерами и гардемаринами обговаривал, они только и ждут команды.
— Все удачно покуда складывается. Стеньги и паруса у нас на месте, провизию купили. Воды только набрать в бочки да расплатиться с кредиторами за провизию.
- Предыдущая
- 58/113
- Следующая
