До мозга костей (ЛП) - Вульф Триша - Страница 40

Моя рука обхватывает его запястье. Швы прижимаются к его пульсу. Свидетельство его заботы прямо здесь, на моей коже, в биении его сердца о рану, которую он помог залечить.

— Это никогда не было связано с благодарностью или признанием, или подтверждением того, что ты заслуживаешь быть в Уэст Пейне, или даже с тем, что я оставил тебя умирать в твоем доме, не так ли, — говорит Джек, отстраняясь на достаточное расстояние, чтобы посмотреть на мою реакцию. Когда я продолжаю молчать, его брови приподнимаются в молчаливом вопросе, и он обхватывает мое лицо ладонями.

Я сглатываю и качаю головой. И все равно он ждет, вглядываясь в меня, зарываясь под каждый слой, пока все они не будут сорваны. Когда я пытаюсь отвести взгляд, он слегка приподнимает мое лицо, безмолвно умоляя не отстраняться.

— Нет, — наконец шепчу я.

— Это связано с тем, что я заставляю тебя чувствовать себя одинокой. Нежеланной.

Одинокой.

Нежеланной.

Эти слова взрываются в воздухе, как маленькие бомбы.

У меня болит грудь. Ещё больше слез скатывается с ресниц, но Джек смахивает их большими пальцами.

— Прекрати, — говорю я, хотя не отпускаю его и не пытаюсь вырваться из его обьятий.

— Нет, — отвечает он. Простое нет. Он никогда не говорил со мной так мягко, и все же эти три буквы ранят так же глубоко, как его самые жестокие слова. Как острие скальпеля. Словно он заглядывает под разрез, чтобы вытащить то, что скрывается под моей плотью.

— Остановись. Пожалуйста, Джек.

— Нет. Я потратил столько времени впустую. И теперь мне кажется, что его недостаточно.

Я открываю рот, чтобы начать умолять. Потому что, если он соскребет этот слой, не останется ничего, что могло бы удержать его. Не останется тонкой завесы ярости, за которой можно было бы спрятаться.

Но Джек говорит прежде, чем я успеваю подобрать слова.

— Я не могу обещать, что не причиню тебе боль снова. Мы оба знаем, что жизнь устроена не так, — говорит Джек, его глаза прикованы к моим, хотя я сосредоточенно смотрю на его губы. Я чувствую его серебристый взгляд, который сверлит мой разум, как шуруп. — Но оглянись вокруг, lille mejer. Ты не нежеланна. Ты не одинока. Ты уникальна, — Джек наклоняет голову, пока его глаза не оказываются на одном уровне с моими, и у меня нет другого выбора, кроме как встретить их острую решимость. — Ты — яркий и ослепительный свет в темноте. И мне жаль, что я заставил тебя чувствовать себя чем-то меньшим, чем ты являешься.

Джек удерживает мой взгляд, ожидая, пока слова проникнут в рану, которую он нанес, прежде чем прижимается губами к моим, закрывая их. Поцелуй длится не дольше, чем прерывистый вдох, а затем он заключает меня в объятия.

И это все, что нужно, чтобы открыться.

Просто объятия. Просто мысли, переходящие в действия, которые могут показаться незначительными, но они являются ключами к запертым дверям. Он дает мне то, в чем, как он знает, я нуждаюсь. Латунь взамен разбитому стеклу. Швы на рану. Последние останки врага, ценный трофей. Извинения, хотя он, возможно, не способен чувствовать раскаяние. Но он старается.

А что есть любовь, если не это.

Может быть, Джек никогда её не почувствует. Может быть, он чувствует, но никогда этого не узнает.

Но я чувствую её. Я знаю её формы и цвета, её камуфляж. Я стала такой, какая есть, за одну ночь и последующие дни боли. Я не родилась и не выросла такой. Я любила, была любима и потеряла всё это.

Когда я смотрю за его плечо сквозь высыхающие ресницы, окруженная оттенками голубого и ароматом цветов и укрытая в его крепких объятиях, я знаю, что влюбляюсь в Джека Соренсена.

Несмотря на то, что он уезжает.

Несмотря на то, что он никогда не сможет полюбить меня так же.

Я не могу остановить себя. И даже если бы могла, не думаю, что хочу бороться с этим. Это то, что я изо всех сил пыталась подавить и победить, эту готовность дать волю своему гневу. И я потерпела неудачу. Возможно, я пожалею об этом, когда он исчезнет, куда бы он ни собрался уехать, но сейчас это всё, чего я когда-либо действительно хотела. Не чувствовать себя одинокой. Чтобы меня принимали такой, какая я есть, такой, какой я хочу быть. Той, кто приняла тьму, пытавшуюся завладеть ею, и сделала её своей. А не той, которую любят только за то, кем она могла бы стать. Пустой оболочкой человека.

Постепенно я расслабляюсь в объятиях Джека, прислоняясь головой к его шее и плечу. Небо над нами темнеет до глубокого цвета индиго, в то время как солнце опускается за горизонт. Сердце Джека отбивает ровный ритм на моей коже, заставляя меня дышать медленнее и размереннее. Он не выглядит беспокойным или стремящимся разорвать обьятия. Он просто проводит одной рукой по моим волосам в медленном, успокаивающем ритме, останавливаясь каждый раз, когда осенний ветер шевелит пряди волос, чтобы начать всё сначала.

Только когда таймер выключает лампы для растений и единственный свет, который проникает к нам, поступает через узкую дверь, Джек останавливает движение руки.

— Min elskede, bliv venligst³², — шепчет Джек, не разрывая объятий.

— Я не знаю… что это?

— Датский.

— Я не знаю датского.

— Я в курсе, — говорит он, его руки слегка сжимаются. Может, он думает, что я не замечу, но это не так. — Останься.

— У меня есть собака.

— Мы это уже выяснили.

— Он линяет.

— Я умею пользоваться пылесосом, доктор Рос.

— Он лает.

— Сторожевые собаки частенько это делают, так по крайней мере мне сказали. Мы можем вернуться и забрать его сейчас, и всё остальное, что тебе нужно.

— Он у Джой.

Джек пожимает плечом.

— Тогда мы заедем за ним завтра по дороге, чтобы забрать больше вещей из твоего дома.

— Мы?

— Именно это я и сказал.

— А ты не думаешь, что у Джой будут вопросы?

Джек снова пожимает плечами, не задумываясь.

— Джек… даже если она никому не скажет ни слова, люди всё равно заметят, особенно если я останусь на несколько дней. Мы даже не знаем, как долго Хейс может пробыть здесь. Люди начнут болтать.

— И ладно. Пусть говорят. Чем больше внимания будет приковано к тебе, тем меньше вероятность, что Хейс сделает необдуманный шаг, — говорит Джек, разжимая объятия, чтобы взять меня за плечи.

— Но…

— Останься. Мне все равно на то, что они думают, Кири. Нам нужно ограничить его доступ к тебе. Я сомневаюсь, что он стал бы что-то предпринимать в кампусе, но он мог бы попытаться сделать это у тебя дома. Он уже появлялся там. Он, блять, уже был внутри, — ярость в его словах обжигает как удар хлыста, его пальцы крепко сжимают мои плечи. Даже в тусклом свете глаза Джека, кажется, вспыхивают, прокладывая дорожку сквозь ночь. — Я больше не позволю ему приблизиться к тебе.

Долгое молчаливое мгновение никто из нас не двигается. Из меня словно достали мои внутренности.

Я потратил столько времени впустую, сказал Джек.

И теперь мне кажется, что его недостаточно.

Никогда не хватает времени на то, чем дорожишь, и всегда его слишком много на то, чего не хочешь. Как бы это ни было заманчиво в некотором смысле, мне страшно находиться во владениях Джека ночь за ночью, не имея собственного убежища. Но мне также ненавистна мысль о том, что время одержит ещё одну победу надо мной.

— Ты не показал мне весь дом, — говорю я, наблюдая, как напряжение с плеч Джека спадает по мере того, как мои слова доходят до него. — А вдруг у тебя есть коллекция фарфоровых кукол? Я ненавижу их.

— К счастью, я убрал их на чердак до твоего прихода.

— Как жаль, потому что когда я сказала весь дом, то имела в виду весь дом.

Поднимаю бровь с вызовом, делая сильный акцент на последних словах. Если я собираюсь остаться здесь, хочу увидеть всё. Хочу снять слой Джека, как он сделал это со мной.

Мысли, тревоги и невысказанные страхи, кажется, утяжеляют воздух между нами толстыми, невидимыми нитями. Глаза Джека мечутся между моими, возможно, пытаясь определить мои эмоции. Через мгновение он кивает и отпускает руки с моих плеч, предлагая одну из них мне.