Морозов книга 7 (СИ) - "Каин" - Страница 56

Я лишь кивнул и встал на ноги. Конвоиры сопроводили меня из бастиона. Наши шаги на гранитных ступенях отдавали гулким эхом. Я зябко повел плечами, ощутив сквозняк под легкой одеждой.

И уже во дворе, я услышал хор голосов, которые скандировали:

— Свободу Морозову! Свободу народному Ведьмаку!

— Вы устроили в городе настоящий фурор, — поделился мыслями один из жандармов. — В столице вот-вот начнутся массовые беспорядки.

— Если не во всей Империи, — добавил второй. — Патрули подняты по тревоге. В острог не пробиться. Только антимагам не заступили дорогу. Мы уж беспокоились, что начнется бойня. Но тот страшный человек вышел из машины. И толпа стихла.

— Круглов? — догадался я.

— Именно, — отчего-то шёпотом подтвердил жандарм. — Он никому не грозил. Ласково так улыбнулся, и даже у нашего вахтера на голове волосы встали дыбом. А ведь наш вахтер мужик крепкий, тертый калач. Он застал казни, которые творили во дворе много лет назад.

— Но тот антимаг вежливо попросил отойти с дороги и пообещал, что ведьмака никто обижать не станет. Сказал, что с вами всего лишь хотят поговорить. И взбудораженные люди расступились в стороны.

— Да что с них взять — простые имперские люди. Но я и сам, была б моя воля, ушел прочь. Этот человек умеет внушить жути.

Напарник ткнул конвоира в плечо, и тот замолк, виновато глянув на приятеля, а потом покосился на меня с подозрением.

— Меня этот Виктор тоже пугает, — я решил поддержать парня. — А как улыбнется, то даже мухи жужжать тише начинают.

— Говорят, что у него жена есть, — приободренный моей репликой сообщил конвоир. — И вот я думаю, какая ж должна быть у него супружница…

— Ты не думаешь, — строго оборвал его напарник. — Вот прознает антимаг, что тут про его жену шепчутся и решил спросить, к чему ты ею интересуешься.

— А я что? Я ж просто, — отмахнулся парень, но в глазах мелькнул испуг.

— Лучше и не вспоминать про эту беседу, — предложил я заговорщическим тоном и конвоиры заулыбались.

— Вот она, народная слава, — произнес болтливый, когда мы остановились у дверей хозблока.

Тут голоса толпы слышались отчетливо. Я даже смог разобрать призыв созвать Синод и объявить меня святым. Такого счастья мне не нужно, потому как обычно святые все сплошь мученики и к тому же мертвые. Рановато мне еще помирать. У меня еще здесь дела.

— И правда, народная, — согласился я.

Меня провели в хозблок. В помещении моргала лампа дневного света, по которой местная управительница постучала линейкой.

— Темновато тут у вас, — заявил я.

Женщина обернулась, явив румяное лицо, которого никогда не касалась косметика. Что не делало его некрасивым. Заведующая приосанилась и откинула за спину толстую русую косу.

— Темный пришел и сразу потемнело в глазах, — хитро прищурилась она. — Вы, Михаил Владимирович, к нам больше не приходите. А то вон сколько шуму от того, что вы у нас гостите.

— Очень постараюсь, — пообещал я.

Женщина поднялась со стула, поправила форменную юбку на крутых бедрах и пошла к рядам полок. На одной из них лежал льняной мешок, который она принесла и положила на стол, стоящий между нами.

— Проверяйте, княжич. Тут все по описи, — она опустила на столешницу листок, исписанный кривым почерком человека, который вчера забрал мои вещи.

Все оказалось на месте, и я зашел за ширму, чтобы переодеться.

— Совсем вас не кормят в ваших княжеских хоромах, — неожиданно заявила женщина.

— С чего вы это взяли? — уточнил я, выглянув из-за перегородки.

— Размер вашей рубашки очень уже не внушительный. Вот у моего супружника и живот побольше и спина богатырская.

— Так и вы у него…

Женщина нахмурилась, и я поспешил продолжить:

— … настоящая красавица. Наверно и пироги печете знатные?

— А то, — с гордостью подтвердила сотрудница.

— Мне пока некому печь. А вот как найду свою зазнобу, тоже раздамся вширь. Стану крепким и здоровым. Как ваш муж, наверное.

Мои слова пришлись девице по душе. И когда я переоделся и вышел к столу, она протянула мне лист, который стоило подписать.

— Что не имеете претензий, — пояснила она и неожиданно сунула мне что-то завернутое в салфетку. — Не побрезгуйте, княжич. От души. И… — она смутилась, но все же попросила, — подпишите вторую бумагу. А эту я оставлю себе на память.

— Хорошо, — не стал показывать удивления и расписался на втором листе.

— Счастливого пути, Михаил Владимирович, — произнесла она на прощание, прижимая документ к груди, а потом и вовсе осенила меня священным знаком. — Берегите себя.

— Благодарю, — смущенно ответил я и вышел прочь.

Затем направился к воротам вместе со своим сопровождением.

— Можно сфотографироваться? — внезапно спросил разговорчивый.

Второй на него шикнул, но с надеждой взглянул на меня.

— Конечно.

Мы сделали автофото, после чего я вышел за ворота и створки за моей спиной захлопнулись. Я обратил лицо к небу и глубоко вдохнул воздух свободы. И вместе с ним в меня хлынула сила. Она пьянила, наполняя собой каждую клетку тела. Голова закружилась, а сердце заколотилось чаще.

Мост был заставлен жандармами. А за оцеплением собралась большая толпа. Причем в ней оказались не только подростки и молодежь. Над людьми развевались флаги и растяжки. И едва я вышел, собравшиеся затихли. В рядах послышались шепотки. Кто-то, очевидно, сомневался, что это я.

— Мне казалось, что он должен быть больше, — пророкотал чей-то голос в повисшей тишине.

Я улыбнулся и поднял руки, демонстрируя открытые ладони. А за спиной распахнулись черные крылья. И в толпе раздались крики одобрения и радости. Зажужжали взлетающие дроны, послышались щелчки фотокамер. Пару раз взмахнув крыльями, я вознесся над каменной кладкой дороги, и толпа взорвалась криками восторга.

— Морозов! Темный! Народный! — неслось со всех сторон.

Я спустился с небес на землю, решив, что достаточно покрасовался и зашагал по мосту. Вспышки камер ослепляли. И я создал на зрачках нечто вроде линз.

— Они вас пытали? — вопрошал кто-то.

— Выбивали то, что хотели услышать?

Жандармы расступились, и я вышел к толпе, которую принялись оттеснять уже бойцы из антимагов и синодников:

— Разойдитесь, дайте Михаилу Владимировичу добраться до машины, — послышался знакомый голос куратора.

Никон стоял у одной из машин кортежа, а дружинники выстроились в цепь, образуя коридор и мешая журналистам и фанатам пробиться ко мне.

— Михаил Владимирович…

— Михаил Владимирович…

Голоса слышались отовсюду, но куратор громко произнес, перекрикивая журналистов:

— Думаю, Михаил Владимирович очень устал. Дайте ему отдохнуть. А позже, на пресс-конференции, народный ведьмак ответит на все ваши вопросы. — Никон крепко ухватил меня за предплечье и я дернулся от боли.

— Они пытали нашего ведьмака! Вот и руку повредили! — завизжала какая-то впечатлительная девица.

— Не позволим! — забасил тот, кто считал меня недостаточно высоким.

— Погодите! — выкрикнул я, поднимая ладони. — Остановитесь.

Не сразу, но люди притихли. Я заговорил, медленно обводя глазами толпу.

— Никто меня не бил. И не пытал. В остроге я случайно поранился и ко мне отнеслись по-доброму. Меня лечили и кормили.

— Зачем вы их выгораживаете? — колко уточнила журналистка, выбрасывая перед собой диктофон.

— Тут работают хорошие люди. Которые просто выполняют свои обязанности. Вам стоит понять, что тут нет врагов, — я указал на мрачные сооружения, возвышающиеся за спиной. — Подумайте, меня задержали, так как считали причастным к преступлению. И опасались, что я буду укрываться от правосудия.

— Поклеп! — пронеслось ропотом.

— Люди выполнили свою работу, не глядя на титулы и заслуги. Конечно, они могли бы взять с меня слово, что я не стану прятаться и явлюсь на дачу показаний. Но разве все исполняют данные обещания? Можно ли винить жандармов и антимагов за то, что они служат империи? Что они ответственно отнеслись к своим обязанностям?