Корпус Вотана (Недомаг-мажор) (СИ) - Северин Алексей - Страница 14

Все трое засмеялись.

— Вот теперь узнаю своего внука. Дерзить богам — неслыханная смелость! — Вынес свой вердикт Эйрлинг

— Ну, положим, богов здесь двое, а ты, мой дорогой племянник — полубог. Но сказать дерзко и в то же время мудро — мое наследие.

— А я не какая нибудь потаскушка Афродита, прыгающая из постели в постель. Мои дары раскрываются постепенно и только у тех, кто их достоин.

— Приветствую вас, достославные предки! — Ярослав церемониально поклонился.

— Гляди ка, смертный признал нас после того, как мы признали его. Мальчик далеко пойдет! — Рассмеялся Эйрлинг.

— Если доживет хотя бы до 15 с таким характером. — Вставил шпильку Локи.

— Характером, он вылитый ты, Локи. Те же самоуверенность, неуважение к мнению других, волшебное умение наживать врагов и создавать неприятности себе и другим. — Не остался в долгу основатель рода Вотанов.

— Кстати, о неприятностях. Не подскажите, дорогие предки, почему меня преследует чудовище по имени Мордрейк?

— Полегче, молодой человек, когда говорите о моем внуке! — Посерьезнел Локи. — Кому чудовище, а кому…

— Дорогой Локи, — мягко перебила его Фрея, — пусть наш потомок сам найдет ответ на этот вопрос. И докажет, что достоин нашего наследия! Послушай меня, дитя. Если ты в течение трех дней найдешь способ победить Мордрейка, то получишь нашу поддержку и доступ к таким тайнам рода, которые считаются утерянными. Но если не справишься — черный волк поглотит твою душу, и она не сможет вернуться на цикл перерождения в ближайшие сто миллионов лет и будет пребывать в мире льда, отчаяния и мрака. Ключи от победы или поражения скрыты в тебе. А сейчас — просыпайся, рассвет уже близко!

Проклятые формулы плыли перед глазами.

Сержант, отставить”! — Никита Смирнов, выключил лампу и откинулся на спинку кресла.“К черту все”! — подумал он — “Еще одной бессонной ночи я не выдержу. Как сдам контрошу, так и сдам. И пусть потом лычки снимают, хоть вместе с головой, как Суровый грозился”!

Командир взвода — полковник Суровый фамилию свою оправдывал. От себя и подчиненных требовал неукоснительного выполнения каждой запятой приказа. За малейшую провинность нещадно карал.

Кадеты, имевшие несчастье попасть под его начало, буквально выли от бесконечных придирок. Зато, став офицерами, с благодарностью вспоминали наставника. Так как буквально вбитое внимание к мелочам не раз спасало им жизнь.

Смирнов помассировал воспаленные веки, встал, одернул китель и сделал несколько глубоких вдохов. Следовало проверить “зверинец”, как сержанты называли между собой спальное расположение взвода.

Взвод Смирнову достался не абы какой, а самый что ни на есть “адский” — первый учебный взвод первой учебной роты. Образцово-показательный. Как любил повторять Суровый: “Первый взвод — первый в строю, учебе и спорте”! И никого не интересует, какими жертвами будет достигнут результат. Приказ понятен? Выполнять!

Никита Смирнов был достаточно честолюбив. Он стремился к одной цели: стать офицером Космического флота и приносить пользу государству. А для этого следовало учиться не просто хорошо, а превосходно.

Он четырежды удостаивался переходящего знака “Лучший кадет курса”, уступая только товарищу и сопернику Руслану Бакуничеву. В середине первого курса стал младшим сержантом и командиром отделения — третьим человеком во взводе! В конце года получил кубок: “Кадет года” и удостоился благодарственного письма командира Корпуса родителям. Все это, не считая многочисленных грамот и медалей на соревнованиях.

После итоговых годовых экзаменов его вызвал заместитель командира Корпуса по воспитательной работе и вместе с лычками старшего сержанта огорошил назначением на почетную должность сержанта-воспитателя.

Кроме эфемерного почета, и огромной ответственности, она подразумевала двойную нагрузку (собственную учебу никто не отменял) и сокращение летнего отпуска до одного месяца. При этом предполагалась, что Смирнов останется в числе лучших учеников и спортсменов Корпуса.

Всех старших сержантов и сержантов-воспитателей отправляли на обучение в “школу молодых командиров” сроком на 6 месяцев. Школа находилась в “специальной временной зоне”, где время шло медленнее в 6 раз. Если для людей “за периметром” проходил месяц, то внутри — полгода. Полгода адской, невероятно интенсивной нагрузки.

Особенно “приятными” были уроки прикладной психологии и специальных воздействий. Все изучаемые приемы отрабатывались на обучаемых. Первые были предназначены для оказания морального давления на “объект”, которым мог быть и захваченный “язык” и слишком наглый подчиненный. Смирнов до сих пор не мог без содрогания вспомнить “легкий” допрос на первом уроке.

— Сержант, вы любите маму? — Да. — Вы хотите, чтобы у нее все было в порядке?

Крепкие мужественные парни на этих уроках рыдали, словно дети. Некоторых приходилось отчислять. Разумеется, с понижением в звании.

Уроки специального воздействия были легче. Там тоже плакали и кричали, но только от боли физической. Богатейший набор лучших пыток человечества демонстрировался здесь.

Курсанты должны были прочувствовать на себе и применить на других наследие Торквемады и других достойных мужей. Предпочтение отдавалось методам, не требующим специальных приспособлений. Оказывается, обыкновенный карандаш работает не хуже тисков для пальцев, а с помощью листа бумаги для принтера можно наносить порезы более эффективные, чем ножом. Некоторые приемы, которые могли серьезно покалечить, отрабатывались на “оступившихся”.

В Империи еще триста лет назад пришли к выводу о нецелесообразности содержания преступников в тюрьмах. Человек должен приносить пользу обществу, а не сидеть у него на шее.

Уголовный кодекс был упразнен, часть статей была переведена в административные правонарушения, проституция и частично употребление наркотиков — легализованы.

Мелкие и средние проступки наказывались поркой разной интенсивности, общественными работами и штрафом, который зависел от доходов виновного.

Убийства, разбои, изнасилования и даже государственная измена стали считаться психическими отклонениями, которые подлежали устранению в центрах коррекции.

Исходя из принципа “общественной пользы”, нарушителей не лечили, они выступали в качестве “добровольцев” для различных, чаще всего совсем не безобидных, экспериментов.

Такое решение резко продвинуло науку вперед. Во множестве появились новые эффективные лекарства от ранее неизлечимых болезней, более безопасная техника и смертоносное оружие.

После смерти подопытного, его служение обществу не заканчивалось. Медицина находила применение внутренним органам, особенно мозгу, который шел на изотовление ИСКИнов, а из пепла получались отличные удобрения для экспериментальных полей Института.

В результате реформ Государственный совет объявил о “впервые в истории человечества полной и беззаговорочной ликвидации преступности”.

Вот такие “подлежащие коррекции” люди и выступали в качестве учебных пособий.

Чтобы не упрощать задачу, курсантам не объясняли суть вины “пособия”.

Большинству курсантов пытки давались с трудом. Тех же, кто начинал получать от этого садистское удовольствие — исключали. На этом их военная карьера прекращалась. В лучшем случае они могли стать сотрудниками центров коррекции. В худшем — сами превращались в учебные пособия.

Смирнов подтвердил звание и должность и получил заветный месячный отпуск. По его окончании в отделе кадров сообщили, что отныне старший сержант Смирнов Никита Владимирович — сержант-воспитатель первого взвода первой учебной роты. Назначение сколь ответственное, столь и почетное. Ничуть не хуже Бакуничева, который стал заместителем командира в его собственном взводе.

Первое время было трудно. Но сержанту удалось сформировать коллектив, почти не прибегая к физическим воздействиям. И вот когда процесс был отлажен, появился Вотан.