Книга, в которой исчез мир - Флейшгауэр Вольфрам - Страница 30

• Предыдущая
• 30/88
• Следующая

Николай взял пакет.

— Но мне нужна еще одна вещь, — добавил он, — карта. Мне нужна карта местности.

Ди Тасси еще больше насторожился. Однако после недолгого раздумья он достал из сумки карту и исполнил желание Николая.

— И что? — спросил советник.

Николай развернул карту. Сердце его сильно забилось. Какая точная географическая карта! На ней как на ладони был виден весь франконский округ. Однако Николай почувствовал, что ди Тасси проявляет некоторое беспокойство. Такие карты государственные служащие берегут особенно тщательно. Во время войны такие карты могут решить исход сражений. Эти карты нельзя показывать всем и каждому. И он должен немедленно доказать, что может использовать карту для других целей.

Николай быстро раскрыл донесение и начал точками отмечать на карте места нападений на почтовые кареты. Вскоре на карте образовался рисунок — тонкая линия, протянувшаяся от замка Альдорф в западном направлении. Ди Тасси изумленно следил за действиями Николая.

— Я не могу вам ничего обещать, — сказал Николай, поставив последнюю точку, — но меня не удивит, если следующее нападение произойдет в этом месте.

При этом Николай обвел район нападений, соединив между собой нанесенные на карту точки.

Ди Тасси потерял дар речи. Николай поднялся.

— Куда вы хотите ехать? — спросил советник юстиции.

— В Нюрнберг, к моей больной. С вашего, естественно, позволения.

Он поклонился и вышел из библиотеки.

Вернувшись домой, он обнаружил на столе две короткие записки от Мюллера. Одна была оставлена в предыдущий день — это было напоминание о вызове к больному в Верд. Вторая записка была оставлена сегодня утром и содержала сердитый вопрос — почему не был выполнен вызов? Николай был слишком утомлен событиями последних двадцати четырех часов, чтобы занимать себя мыслями по поводу своего неоправданного отсутствия. Кстати, ему вдруг пришло в голову, что он не оговорил с ди Тасси сумму, которую будет получать за свое сотрудничество. Кроме того, они не договорились с городским врачом Мюллером о том, чтобы он отпустил Николая.

В желудке урчало, но не только голод мучил его в этот неприветливый холодный декабрьский вечер. Как и всегда в это время года, Нюрнберг был полон приезжих, стекавшихся в город на рождественские рынки, и из-за этого в кабачках было практически невозможно найти свободное место. Но Николай знал, где можно получить тарелку вкусного супа и посидеть в теплом и уютном помещении, и при этом ему не будут докучать ни табачный дым, ни хохот и крики подвыпивших посетителей, которые превратили бы пребывание в кабачке в сущее мучение.

Смотритель кухни больницы Святой Елизаветы, плотный рыжеволосый франконец, указал ему место в небольшом помещении рядом с кухней, где, кроме него, столовались еще четырнадцать сиделок. Сейчас там были только две из них. Они приветствовали Николая короткими кивками, когда он сел на одну из скамей. Он принялся молча есть. Через несколько минут обе сиделки вышли из столовой. Смотритель кухни присел рядом с Николаем, чтобы посудачить о событиях прошедшего дня.

Николай почувствовал нечто вроде облегчения от того, что нюрнбергские сплетни отвлекли его от собственных тяжелых мыслей. Потом, как обычно, разговор переключился на домашние лечебные средства, о действенности которых смотритель спрашивал Николая каждый раз, когда выпадала такая возможность.

Помогает ли магнит от зубной боли? Правда ли, что из двух новобрачных первым умрет тот, кто первым ляжет в супружескую постель? Как лечить лихорадку зимой, когда нет речных раков?

— Какое отношение имеют к лихорадке раки? — не скрывая изумления, спросил Николай.

— Имеют, — ответил смотритель. — Вам должно быть хорошо известно, что для того, чтобы избавиться от лихорадки, надо состричь с пальца ноготь, завернуть его в бумагу и привязать к хвосту речного рака.

Николай на мгновение застыл с ложкой в руке — уж не сварен ли и этот суп по какому-нибудь подобному рецепту?

— Наверное, дело касается раков, больных лихорадкой, — беспомощно произнес Николай. Откуда только берутся такие странные лечебные средства?

— Мой дядя всегда так лечился от лихорадки, — убежденно сказал смотритель кухни.

— Как же он выходит из положения зимой?

— Никак, и именно потому я вас об этом спрашиваю.

Николай пожал плечами.

— Я что-нибудь почитаю об этом.

— Да, вот еще о чем я давно хотел вас спросить — можно ли вывести родинку кусочком свинины?

— Свинины? — переспросил Николай. — При чем тут свинина?

— Моя бабушка говорит, что родинка исчезнет, если ее потереть кусочком говядины, а потом засунуть этот кусочек в ранку, проделанную под мышкой человека, умершего от чахотки. Как только его тело полностью сгниет, так сойдет и родинка. Так вот я хочу спросить, может быть, свинина тоже подействует.

Николай отодвинул в сторону тарелку с недоеденным супом и откинулся на спинку скамьи.

— Собственно говоря, почему нет? — спокойно ответил он и добавил: — Вы не будете так любезны принести мне пива?

Смотритель дружески взглянул на врача, но, очевидно, сначала он хотел услышать ответ на свой вопрос.

— Знаете, есть намного более действенное средство, — сказал после недолгого молчания Николай. — Господин Леконт, парижский врач, прославившийся лечением ран, недавно опытным путем нашел, что пропущенные сквозь зажигательное стекло лучи, направленные на опухоли и плотные мозоли, уничтожают их несравненно лучше, нежели все иные известные средства.

Глаза смотрителя радостно заблестели.

— Да, конечно, это так. Ведь родинки и возникают из-за тепла.

— Что-что?

— Я говорю: из-за тепла. Говорят, что если беременной женщине во время готовки в лицо брызнет жир, то ей нельзя прикасаться к больному месту, иначе у нее будет ребенок с родинкой.

— Ага, — проговорил Николай. — Вот и договорились.

Удовлетворенный ответом смотритель встал и отправился за двумя кружками пива.

— Что вообще здесь делается? — спросил Николай, когда франконец вернулся.

— Вышло касторовое масло. Не поступает и сибирская снежная роза. Сейчас в Петербурге за нее просят по девять рублей за фунт, но даже по такой цене она расходится мгновенно. Многое теряется из-за разбоев. Сегодня заходил господин Мюллер и жаловался, что совсем нечем стало лечить больных.

Касторка не проблема, подумал Николай, можно ставить клистиры с табаком. Но порошок снежной розы заменить нечем. Это противоподагрическое средство считалось редким и очень дорого стоило. А в последнее время оно вообще куда-то исчезло.

— А что это за разбои, о которых вы только что сказали?

— Разве вы ничего о них не слыхали? Какие-то негодяи жгут почтовые кареты. Об этом только и говорят по всей округе.

— Вероятно, это раздосадованные клиенты имперской почты, — проговорил Николай и сделал большой глоток. Мозг его напряженно работал.

— Ха, ха, можно подумать. Болтают, что это французы. Так утверждают свидетели.

— Французы? Почему именно французы?

— Эти люди похожи на французов. По правде сказать, от них можно всего ожидать.

Николай ничего не ответил. Пусть человек говорит — может, он натолкнет на новое объяснение этих происшествий.

— Правда, мой брат говорит, что за этим делом стоят северонемецкие книготорговцы.

Николай от изумления даже поставил кружку на стол.

— Книготорговцы?

— Да, Рейх и его лейпцигская шайка. Так, во всяком случае, говорит мой брат, а он работает у Эндтера.

Эндтер был крупным нюрнбергским торговцем книгами и бумагой, это было известно Николаю. Но он никогда раньше не слышал о Рейхе и тем более о его шайке.

— Этого я не понимаю, — сказал наконец Николай. — Зачем книготорговцам сжигать кареты?

Франконец в ответ только пожал плечами:

— Во всяком случае, я слышал, что так говорят.

Спустя некоторое время Николай уже стоял у постели своей больной. Она неподвижно лежала на подушке, уставив взор в потолок. От этого взгляда Николай ощутил сладкий укол. Он был вынужден признаться себе, что с момента отправки девушки из Альдорфа сегодня утром ни на одну минуту не переставал думать о ней. Но теперь, когда он стоял рядом с ее ложем, она казалась ему еще прекраснее и еще желаннее, чем в воспоминаниях. Сиделки вымыли девушку, причесали ей волосы и надели на нее серую, но чисто выстиранную больничную рубашку. Когда Николай заговорил с ней, девушка на короткое время остановила на нем взгляд, но у врача создалось впечатление, что она не узнала его и не вполне поняла. Он наклонился к больной и пощупал ей пульс, потом приложил руку к ее лбу. Лихорадки не было.

• Предыдущая
• 30/88
• Следующая