Главная роль (СИ) - Смолин Павел - Страница 2

Все ясно — мы снимаем сцену в каюте Георгия. Корабельный сегмент сюжета в сериале один — Восточное путешествие Николая II. Мой герой начинает его вместе с братом и греческим принцем Георгом I, но в середине пути, в Бомбее, ловит приступ туберкулеза и пропадает из кадра до конца сюжетной арки. Я сейчас болен, но очень хочу продолжить такое увлекательное путешествие. Импровизируем — вдруг режиссер «подмахнет»? Импровизации хорошо сказываются на карьере и попадают в раздел «интересные факты» на киносайтах, косвенно прибавляя популярности импровизатору. Что-то я камер не вижу, куда крупный план давать? Ладно, это уже заботы оператора:

— Доктор, неужели ничего нельзя сделать?

— Ваше Высочество, вы пришли в себя! — изобразил на лице величайшую радость бородач.

Ясно — я был очень тяжело болен, а сцена призвана вселить зрителю ложную надежду на то, что Георгий продолжит украшать сериал до самого конца. Подыгрываем!

— Господь услышал мои молитвы! — нарочито-хриплым голосом провозгласил я и бодро вскочил на ноги.

Ноги почему-то оказались короче, чем я привык. Потеряв равновесие, я с недоумением смотрел на приближающуюся к моей голове позолоченную «шишку» на изголовье кровати, от растерянности даже не пытаясь помешать телу падать. Приложившись о «шишку» виском, я вырубился.

Из забыться меня вырвали голоса:

— Височная кость Его Высочества цела, Ваше Императорское Высочество. Гематома странным образом исчезла у меня на глазах — видите, ни следочка. Легочная хрипота пропала, и я должен признаться — мы не знаем, что именно стало причиной исцеления Его Высочества. Предположу, что Ее Императорское Величество была права в своем предположении о благом воздействии морского воздуха на здоровье Его Величества. Если на то будет ваша воля, Ваше Императорское Высочество, я могу собрать консилиум, но прекрасное здоровье Его Высочества очевидно.

— В консилиуме нет нужды, — с хорошо читаемой радостью ответил ему незнакомый, приятный мужской баритон. — Благодарю вас, Владимир Ясонович.

— Рад стараться, Ваше Императорское Высочество! — тихо, чтобы не беспокоить больного меня, отозвался доктор.

Это же сам Николай! То есть исполнитель главной роли, Женька Харитонов. Не мешаем — он у нас большой талант, может и затаить.

— Но как же вы позволили ему так ужасно упасть? — пожурил «Николай».

— Мне нет прощения, Ваше Императорское Высочество, — покаялся собеседник.

Мне нужно лежать «бездыханным» до конца сцены или порадовать коллег сценарным пробуждением? Да как я умудрился пропустить подготовки к съемкам и читки?!! А кровать-то подо мной качается — продюсер расщедрился на настоящий корабль и натурные съемки?

— Сделайте так, чтобы Жоржи больше не падал, — приказал Николай. — Я должен помолиться. Как только Георгий придет в сознание, отправьте посыльного в часовню.

Хлопнула дверь, и я ощутил, как чья-то рука щупает мой пульс. Осторожно приоткрыв глаза, я увидел того же мужика с полуседой от старости бородой, что и в прошлый раз. Помимо него, у кровати нашлась пара мужиков помоложе.

— Вы очнулись! — обрадовался доктор. — Федор, немедленно доложи Его Высочеству.

— Слушаюсь, ваше высокоблагородие, — козырнул мужик слева от кровати и выбежал из каюты.

Что-то здесь не так! Камер нет, обстановка избыточно-аутентичная, а корабль — вон за иллюминатором водная гладь до самого горизонта — бюджетом не предусматривался. Вызывает сомнение и актуальность снимаемой сейчас сцены для сериала — она скучная, а показывать во время борьбы Георгия с болезнью должны Николая: на корабле есть часовня, и он в ней пару минут экранного времени молится под флешбеки о нашем с ним радостном детстве. И голова не болит — а я ведь приложился нешуточно, и прекрасно это помню. Да вообще ничего не болит! Чуть более смутно помню падение в шахту лифта и… Небытие! И Голоса! В душе поднялась тревога, в голове поселилась растерянность. Что происходит?

— Какой дубль? — спросил я успевшего сунуть в ухо слушательную трубку и прислонившего противоположный конец к моей непривычно волосатой и бледной груди доктора.

Выпрямившись и убрав трубку, он ответил:

— Не беспокойтесь, Ваше Высочество. Болезнь отступила, но я настоятельно рекомендую вам не вставать — вы сильно ударились головой.

Не выходит из образа! Но так дальше нельзя — да, получу втык от режиссера, но это — лучше, чем продолжать играть непонятно что.

— Я забыл реплики, — признался я. — Можно мне минут пять сценарий повторить?

Доктор пошевелил усами и выставил передо мной палец:

— Ваше Высочество, прошу вас — последите за пальцем одними глазами.

Я последил. Нет, это уже не импровизация — слома «четвертой стены» в моем исполнении концепция сериала не подразумевает.

— Мы плывем? — спросил я.

Убрав палец и удовлетворенно кивнув, доктор ответил:

— «Память Азова» идет в порт Бомбея.

— А… — нервно облизав губы, я сглотнул ком в горле. — А какой сейчас год?

— Вы ничего не помните, Ваше Высочество? — напрягся доктор.

Накатило раздражение, и я неожиданно для самого себя сорвался на командный тон:

— Отвечайте!

— Одна тысяча восемьсот девяносто первый от Рождества Христова, — с поклоном ответил бородач.

Какой кошмар!

— Выйди из образа-то, — жалобно попросил я.

— Ваше Высочество, вам нужно отдохнуть, — с доброй улыбкой принялся успокаивать меня доктор. — Болезнь была тяжелой, и удар головой о кровать, предположительно, привел к сотрясению мозга. Ваша память обязательно вернется.

Закрыв глаза, я принялся размышлять. Очень, очень, очень хочется списать происходящее на нестандартную манеру съемок или банальный сон, но, учитывая все случившееся — от шахты лифта до сего момента — цепляться за отговорки бессмысленно. Я, словно в любимых книгах Ильи, «попал». Попал в цесаревича, которого должен был играть в сериале! Но… зачем? Я никогда в потусторонние силы не верил, но теперь… Может Бог действительно есть, а в «небытие» я слышал, например, ангелов. Что мне теперь делать? Жить в эти времена может захотеть только полный безумец — всюду смерть, наука в зачаточном состоянии, а впереди…

Из закрытых глаз потекли слезы. Это — не для меня! Я никогда не хотел строить политической карьеры! Я ничего не знаю о государственном управлении! Пожалуйста, неведомые силы, отправьте меня обратно!

Дверь хлопнула, я услышал шаги и уже знакомый голос:

— Жоржи, как ты?

Отстаньте от меня.

— Жоржи, Господь услышал наши молитвы! До чего же я рад, что ты поправился!

Меня схватили за руку. Не отстанешь, да?

— Жоржи, не волнуйся — доктор Алышевский обязательно поставит тебя на ноги!

Когда пути назад нет, остается только одно — смириться и жить дальше. Если я «попал» сюда, значит у Бога (каким бы он ни был) на меня есть планы. Понять их несложно даже не самому умному мне — мы ведь в богоспасаемой стране живем, а значит от меня ждут вполне конкретных действий, сто раз описанных в любимых Илюхиных книжках. Вот только я-то их не читал! Подумаю об этом потом, а пока нужно открыть глаза и встретить реальность лицом к лицу, как и положено мужику.

Открыв глаза, я осмотрел улыбающееся сквозь слезы бородатое, знакомое, наверное, всем лицо и на всякий случай уточнил:

— Царь?

Николай улыбнулся шире:

— Цесаревич. Царь — наш любезный папа.

Александр III еще жив и на троне. Точно, он же умрет в 94 году — при отсутствующем монархе никто бы не отправил цесаревича в путешествие.

— Никки? — попробовал я обратиться по-родственному.

— Никки! — радостно закивал Николай. — О, Жоржи, я так боялся потерять тебя! Прости меня за ту неуместную шалость! Если бы я знал… — он отвел глаза и закусил губу.

Что ж, сходится — Николай семью любил гораздо больше непосредственных должностных обязанностей.

— А что случилось? — спросил я.

— Ты не помнишь? — в его глазах мелькнул испуг.

— Не помню, — признался я.

Лучше признаться сразу — не во всем, конечно, но травма головы дает отличную возможность списать странности в поведении «нового» Георгия на амнезию. Не станут же меня из-за нее «выписывать» из царской семьи или, например, обвинять в заражении бесами? Российская Империя — страна очень православная, но после посещения церкви и плескания в меня святой водичкой «хворь» сочтут биологической и отдадут на откуп докторам. Все-таки не семнадцатое столетие на дворе, а рубеж Новейших веков.