Демонический Любовник (ЛП) - Форчун Дион - Страница 13

Лукас посмотрел в лесную тень ничего не видящим взглядом. Последовала долгая пауза.

– Да, все почти так и есть. Я иду другим путем и я ужасно одинок. Я никогда не осознавал этого прежде. Вот в чем была причина проблем все это время. Нет ни одного человеческого существа, которое могло бы понять, куда я иду и с которым я мог бы обсуждать эти вещи. Я иду абсолютно один. А даже если кто-то идет путем левой руки, ему все равно нужен попутчик. И видит Бог, я найду его! – и он схватил Веронику за руку. – Вы пойдете со мной, Вероника. В вас есть способности. Ваша природа так проста, что кажется почти примитивной. Еще совсем немного и вы совсем одичаете. Я отведу вас к Пану. Я приведу вас на Зеленый Луч. Ваш бледно-зеленый природный цвет и мой оккультный темно-зеленый составят вместе полный спектр Зеленого Луча. Пойдемте со мной, Вероника. Я обещаю вам власть, я обещаю вам жизнь! Вас ждет не замкнутое существование в цивилизации, но жизнь на свободе, такая же, какой жили язычники. Скажите, что вы пойдете со мной, Вероника!

Лицо мужчины начало светиться, зрачки расширились и превратились в океаны бескрайней тьмы, а на смуглой коже выступил румянец. Стоило Веронике взглянуть в эти глаза, как их очарование, как обычно, начало ее притягивать; но теперь они не пугали ее, а источали поток силы, которая ускоряла в ней жизненные процессы и заставляла ее струиться ему навстречу. Пока он говорил, лесные сумерки, казалось, озарились золотистым сиянием; теперь вокруг были не очертания темно-зеленого леса, но светящееся зеленое пространство. До нее донесся слабый свит, похожий на разлитый в воздухе звук мельчайших свирелей, еле слышимый, наполовину вымышленный. Было ли это ощущение вызвано упоминанием Пана, были ли все эти вещи только лишь ее воображением? Что-то обнаженное, нечеловеческое, но при этом наполненное жизнью больше, чем любое человеческое существо, скользило от куста к кусту позади нее, все больше и больше приближаясь; звук маленьких свирелей становился все яснее; маленькие острые копытца стучали по опавшей листве, и свет отражался в зеленой чаще, словно огонь в опале. Нечто почти поравнялось с ее локтем, начав взывать к ней, взывать и взывать, и казалось, что еще минута, и она бы пошла за ним прямиком в зеленую чащу, чтобы больше никогда не вернуться обратно, ибо там бы ее похитили фейри. Но ведь какую-то подобную историю о детях, оставленных без присмотра и украденных ими из колыбелей, рассказывала ей в детстве няня? И детей важно было крестить именно для того, чтобы фейри не смогли их украсть. Но она была крещеной и фейри никак не могли ей навредить. Что же тогда за маленькие паноподобные существа дергали ее за юбку? Они не были людьми. Ей нечего было делать среди них. К тому же ее крестили. Она знала молитвы. Она вспомнила, как стояла на коврике перед кухонным камином, читая их перед своей старой няней. Она вспомнила, как учила свою самую первую молитву, которая начиналась со слов «Милостивый Иисус, кроткий и добрый, обрати свой взор на маленькое дитя».

Сделав резкий вдох, словно пловец, вынырнувший на поверхность, Вероника обнаружила, что стоит посреди пыльной, асфальтированной дороги, а над ее головой смыкаются кроны деревьев и с них опадают первые засохшие листья. Перед ней все также стоял мужчина, но лицо его приобрело странный серый оттенок, а на лбу выступил пот.

– Подержите это, – сказал он, и, передав ей тяжелый мотоцикл, отшатнулся к обочине, уселся на землю и закрыл лицо руками.

Вероника стояла, совершенно беспомощная, кое-как удерживая тяжелую машину и гадая, что же могло произойти с Лукасом, ведь он выглядел так, как если бы пережил какой-то кошмарный шок. Сама она чувствовала себя на редкость спокойно и разум ее впервые за долгое время прояснился. Казалось, что ее способности, канувшие в небытие в ту пору, когда она начала работать с Лукасом, вновь вернулись к ней.

Наконец, он поднял голову и посмотрел на нее.

– Я не знал, что вы под защитой, – сказал он, – Сегодня впервые проявились хоть какие-то признаки этого.

Он встал, подошел к ней несколько неуверенным шагом, забрал у нее мотоцикл и зафиксировал его на стойке.

– Давайте присядем, – сказал он, ведя ее к траве у обочины. – Скоро поедем дальше. Какое-то время они посидели в тишине, а затем Лукас, не глядя на нее, спросил:

– Вы понимаете, что вы со мной сделали? Вероника помотала головой.

– Нет, вы ничего не знаете, да? И все же я сильно удивлен, что вы знаете намного больше, чем вам кажется.

Между ними снова повисла тишина.

Потом мужчина заговорил снова, все еще не глядя в ее сторону.

– Я хочу рассказать вам одну историю. Историю про одного мужчину, жившего когда-то в Риме, Древнем Риме, который, будучи еще мальчишкой, оказался на вилле своего дяди, поскольку остался сиротой. Он был обручен со своей кузиной, девчонкой, которая была намного младше него; и хотя в его жизни была скрытая сторона, он всегда возвращался обратно на виллу, ведь он слишком сильно заботился об этой девчонке, гораздо сильнее, чем она могла бы понять в силу возраста, ибо в те дни они женились слишком рано. Он изучал искусство Мистерий и однажды отправился в Элевсин, чтобы принять инициацию, надеясь, что когда он вернется, они смогут пожениться. Но когда он вернулся, то узнал, что она приняла христианство, а он, согласно правилам ее новой веры, был ужасным человеком, и она конечно же не вышла за него. Так он потерял лучшее, что было в его жизни, то, что было его якорем, и погрузился в темную сторону Мистерий. Он воскликнул «Зло, стань же тогда ты моим богом!», и зло приняло его в свои объятия.

Между ними снова повисла тишина, но в этот раз ее нарушила Вероника.

– Что с ней стало потом? – спросила она.

– Монашества в те дни еще не существовало, так что она стала одной из тех, кто помогал бедным христианам и спасла многие души. Но его душу она спасти не сумела, ее она потеряла. Так что за вами должок, Вероника.

Прошло еще немного времени, прежде чем Лукас восстановился и они сумели продолжить путь, но даже и теперь он все еще казался потрясенным, ибо ехал с куда большей осторожностью, чем обычно. В результате они прибыли в Брайтон позже, чем планировали, и закончили с поздним обедом как раз вовремя, чтобы успеть занять места на пирсе и послушать концерт.

Со своих мест они могли видеть проплывающие на горизонте пароходы и наблюдать за всем оживленным судоходством по Ла-Маншу, самому популярному водному маршруту в мире; Лукас совсем не слушал музыку, уставившись на тенистую процессию морских судов ничего не видящим взглядом. Девушку, сидевшую рядом, он не воспринимал как физическое существо, видя в ней только лишь душу, путешествующую сквозь века ради некоей цели, известной лишь ей одной и идущую путем, с которого он не мог ее увести. Она шла дорогой своей расы; каждый раз, когда он думал об этой проторенной тропе, которую его земляки выбрали своей верой, ему представлялось стадо овец в овраге; мохнатые спины впереди идущих маячили перед их пустыми глазами и их выносливые маленькие копытца стучали, стучали, стучали по неровной дорожке, которая заканчивалась бойней. Ему казалось, что сам он был козлом стада Измаилова, свободно живущим в горах вместе со своим Темным Мастером. И когда он попытался спасти своего маленького ягненка и вытащить его из стада, то огромный посох отбросил его назад.

Но что за сила могла вмешаться? Если бы это был один из наказующих лучей его Ордена, он бы сразу его узнал, но это была совсем другая сила, не знакомая ему прежде. Она сокрушила его, заставив ощутить неуверенность в собственном пути и засомневаться в своей цели. Он взглянул на девушку, сидевшую рядом с ним; у нее было нежное круглое лицо, что часто встречалось среди английских девушек, но его отличало выражение безмятежной абсолютной расслабленности. Это лицо было настолько умиротворенным, словно бы его обладательница только что пробудилась от глубокого сна; напряженность и затравленность, отражавшиеся в ее взгляде на протяжении последних нескольких недель, теперь ушли, уступив место нерушимому спокойствию; некая сила, прошедшая сквозь нее, оставила на ней свою печать. Он сосредоточенно изучал это лицо, пытаясь понять, в чем ее секрет. Он знал, что Вероника ничего не сказала бы ему, сколько бы он ни просил ее об этом, но не потому, что не хотела, а потому что не смогла бы облечь своих мыслей в слова. Она скорее была из чувствующих людей, чем из мыслящих.