Темный всадник (СИ) - "Каин" - Страница 45

— В конце концов, папенька говорит, что незачем лезть в чужую семью. Что все, что твориться за дверями дома касается только тех, кто в этом доме обитает.

Выдав эту умную мысль, девушка задрала подбородок, явно довольная собой. Потом опомнилась и принялась открывать упаковку с галет. Она сорвала бумагу, бросив ее куда-то под ноги. Затем подозрительно осмотрела верхнее печенье и взяла его двумя пальчиками, чтобы также бросить на пол.

— Все хорошо, — негромко сказал Зимин, заметив мое возмущение. Хотя я заметил, как на лице кустодия играют желваки.

— И как можно есть такую гадость? — воскликнула Синькова. — Они воняют зернами. Как корм для поросят. Такое может есть только скот и челядь. А у меня желудок нежный. Я если на ночь не выпью свежего молока, то не засну. И воду мне надо пить только дважды кипяченную и процеженную через отглаженные льняные полотенца. И полотенца эти надобно стирать в родниковой воде…

— Удивительно, какая вы чувствительная особа, — с притворным восхищением отозвался Зимин.

— Такой уродилась, — подтвердила Марфушечка. — Однажды служанка взбивала перины, на которых я сплю. И обронила свой кулон. Какой кулон может быть у простолюдинки? Бусинка дурацкая, которую ей старая барыня отдала, когда нитка порвалась. Так вот она долго потом ныла, что потеряла эту бусинку. Я смеха ради спрятала ее между перинами, чтобы научить ее уму разуму. Да и забыла об этом. А потом всю ночь ворочалась и мучилась. Все бока ныли наутро. И я только когда увидела кривозубую ту служанку, что все зеньки выплакала за ночь, то и вспомнила про ту мелочь дрянную. Вынула бусину и выкинула в окошка. И после того спала, как у Искупителя за пазухой.

Стас скрипнул зубами:

— Какой благородный поступок, — процедил он.

— Не вам меня учить благородству, — отрезала девица. — Ваше дело везти меня куда следует и помалкивать. Везите меня, гадкий человек…

— Да замолчите вы наконец, — потребовал я, потирая переносицу. — Мы не обязаны доставлять вас куда вы пожелаете. Мы не извозчики. Станислав Александрович любезно согласился завести вас на конюшни, хотя мы могли бы оставить вас на дороге или забросить в деревню Двушкина, чтобы не делать крюк.

При упоминании этого поселения девушка побледнела и приложила холодную бутылку ко лбу.

— Вызывать кого-то из Новорильска и ждать их прибытия на месте, где вы нашлись, мы не стали.

— Почему? — тихо уточнила она.

— Потому что терять время на ожидание было просто глупо. За вами могли приехать и через два часа. А может и позже. Нам тоже хочется вернуться к себе засветло. К тому же мы решили не оставлять же вас одну, надеясь, что за вами приедут свои. Вас могли приметить случайные разбойники или волки…

Марфушечка судорожно сглотнула, кажется только сейчас осознавая, что она оказалась в неприятной ситуации.

— У нас не бывает разбойников, — тихо пробормотала она, словно успокаивая саму себя.

— Вы живете в доме своего отца и не знаете, что творится в реальном мире, — строго продолжил я. — Иначе вы никогда бы не стали пытаться задеть мастера Морозова.

— Так он же…

— Решил вас не бросать, — резко оборвал я девицу. — И вы сейчас в его машине только по его милости. Будь моя воля, я бы высадил прямо сейчас на дороге. Потому как вы ведете себя недостойно. И признаться, я уже сильно пожалел, что предложил взять вас в поездку, а не оставил в машине.

— Но…

— Хватит. Я не потерплю более вашего хамства, госпожа Синькова, — отрезал я и поймал кривую ухмылку Зимина.

— Жениться вам надо, Павел Филиппович, — фыркнул он.

— Зачем? — подозрительно прищурился я.

— Чтобы не делать таких ошибок, — он кивнул в сторону заднего сиденья и я понял о чем речь.

Марфушечка готовилась разреветься. И не театрально, красиво, чтобы привлечь внимание. А натурально — с размазыванием слез по щекам и подвыванием. Я это осознал каким-то внутренним чутьем и смиренно отвернулся.

— Три… два… один… — прошептал Стас и салон огласив рев.

Зимин едва сдерживал смех, косясь на меня, а у меня дергался уголок глаза. Синькова рыдала, проклиная папеньку, иродов с вилами, слишком тесные туфли, бутылку крепкого алкоголя, которую Олег Олегович получил в подарок, но не забрал в буфет, потому как тот запирала злобная кухарка, не давая папеньке пить, когда ему хочется. По кухарке, к слову, Марфушечка прошлась отдельным предложением, оценив вредность женщины, которая не позволяла несчастной девице выспаться и будила ее громыханием кастрюль в десять утра.

Стас мужественно терпел, чтобы не рассмеяться в голос. Я страдал. Страдал, так как понимал, что выбрал неправильную стратегию и не проявил мудрости, которой обладал мой напарник.

— Простите, — негромко бросил я ему.

— Все хорошо. Опыт — сын ошибок трудных, — заметил мужчина и всмотрелся вдаль. — А вот и конюшни.

Я с надеждой взглянул туда же, заметив несколько длинных строений с пологими крышами. В это время небо стало совсем темным и облака угрожающе насупились.

— Как бы не было дождя, — пробормотал я, между причитаниями Марфушечки.

Девица, к слову, успела утомиться и ее всхлипы становились все реже и тише. Однако, я рановато решил, что плач закончился. Завидев дома, девушка словно обрела второе дыхание и принялась подвывать пуще прежнего.

— Госпожа Синькова, вас могут услышать. И подумают, что юная девица не умеет держать себя в руках, — попытался угомонить ее я.

— Она опухнет от слез, и никто не заметит, что она юная, — громко сообщил Стас, чем заставил Марфушечку замереть. — Скажем, что она наша служанка. И лет ей… скажем, около сорока.

Девушка выпучила глаза и принялась хватать ртом воздух.

— Я бы мог сделать снегу, чтобы его можно было приложить к лицу, — продолжил кустодий. — И кожа бы посвежела. Но зачем? Она ж опять реветь начнет. И вместо лица будет рожа.

— Не начну, — выпалила Синькова и попыталась заискивающе улыбнуться. — Дайте снегу и я умоюсь… — она закусила губу и просипела, едва ли не давясь словом, — пожалуйста.

Зимин притормозил на обочине и повернулся к пассажирке.

— Сейчас вы выйдете наружу и там умоетесь. И вернетесь обратно в салон без слез и истерик. Иначе Искупителем клянусь, я лично сдам вас на работы в конюшню, как нерадивую служанку. Получу за вас целковый, и вы его потом месяц будете отрабатывать.

Повторять не пришлось. Дочка жандарма выскочила из машины. Следом за ней вышел и Стас. Он создал перед ней сугроб и милостиво предложил салфетку, которой, как я видел, он протирал лобовое стекло.

— Полотенца не имеем. Так что, госпожа, чем богаты. Держите.

Мужчина вернулся в салон и довольно ощерился.

— Вы знаток женщин, — восхитился я. — Как вы ловко справились с ее истерикой.

Зимин махнул рукой:

— Бросьте. Эту дамочку сложно назвать женщиной. Она избалованный и недалекий ребенок. Не удивлюсь, если она протрезвеет и решит, что мы спасли ее не просто так, а потому что не смогли устоять перед ее чарами.

— Не дай Искупитель, — ужаснулся я.

— Вряд ли она станет строить планы относительно бывшего безродного, — продолжил Зимин. — Так что будьте готовы держать оборону. А не то в Петроград вы вернетесь с женой, у которой наследственная тяга к алкоголю и любовь к истерикам.

Кустодий внимательно посмотрел на меня и видимо остался удовлетворен выражением ужаса на моем лице. Потому что он хмыкнул, а потом громко заржал.

— Вы нехороший человек, — я погрозил ему пальцем.

— Вы правы, — голос Синьковой заставил меня вздрогнуть.

Девушка распахнула дверь и позволила рассмотреть очертания ее фигуры, скрытой под запылившимся платьем. Затем Марфушечка элегантно заползла на заднее сиденье и принялась усаживаться, чтобы сложить на коленях руки.

— Я готова. Можем ехать дальше, — тихо произнесла она.

— Спасибо, что позволили, госпожа, — коротко кивнул Стас, но не удержался и спросил, послав мне кривую усмешку, — вы бывали в Петрограде?

— Не довелося, — ответила девушка и попыталась потупиться, однако ее покрасневшие глаза встретились с моими в зеркале заднего вида, и я отодвинулся ближе к окну, чтобы не видеть пассажирку.