Я знаю, кто убил Лору Палмер (СИ) - Баюн София - Страница 20

Ничего не получалось. Тени ложились пятнами, стрелки смотрели в разные стороны, ресницы слипались, а помада размазывалась. Яна шипела и ругала себя за то что согласилась на интервью и что сорвалась, испугалась воображаемого следа.

Но как только хрустальный фурин над дверью переливчато прозвонил второй раз — тени вдруг растушевались как надо, а пара движений пуховки в белой пудре наконец-то выровняли цвет лица.

Яна сунула косметичку под кресло и вышла из комнаты для показов.

Нора стояла у прилавка. Ее парка была облеплена мокрым тающим снегом, волосы убраны под черную вязаную шапочку. На ее шее висел чехол с фотоаппаратом.

— Добрый день, — улыбнулась Яна.

— Добрый, — осторожно ответила Нора, косясь на стоящий на маленькую чугунную горелку, которая стояла на прилавке.

Яна пожала плечами, бросила в медное блюдце несколько щепоток сандаловой стружки и поставила его на горелку.

— У меня особенный прокат, — надменно сообщила она. — Слышали про «магию кино»?

— Я воспринимала это в метаморфическом смысле, — устало ответила Нора, убирая шапочку в карман. Казалось, ее волосы стали еще светлее.

В воздухе медленно расползался прозрачный дымок, пахнущий медом и нагретым солнцем деревом. Нора достала фотоаппарат и стала настраивать объектив.

— Вчера мне отдали несколько сборников венгерского артхауса, и я все их пересмотрю, — пожала плечами Яна. — Еще у меня есть французский экспериментальный хоррор — дивной бессмысленности гимн аутофагии — а неделю назад я рыдала над тем, что мужчина и женщина в ушанке уехали по железной дороге на осле.

— И в чем магия? — заинтересовалась Нора.

— В том чтобы не спиться, — флегматично ответила Яна, доставая из кармана бархатный мешочек. — Хотите, я вам погадаю?

— Не нужно.

— Да бросьте, — поморщилась Яна и накинула на прилавок бордовую бархатную тряпку — распоротый подол старого вечернего платья. — Я вам сейчас расскажу, зачем вы пришли и что вы здесь найдете.

— Я полагаю… — начала Нора, но Яна жестом остановила ее.

Она раскладывала «паука» несколько минут — четыре покрытые лаком вишневые косточки с выжженными рунами в центре, по три по углам. Она передвигала косточки, цокала языком и неодобрительно смотрела на Нору. Та улыбалась и фотографировала руны, Яну и стеллаж с кассетами за ее спиной.

— А что в неподписанных коробках?

— Порнография, — равнодушно ответила Яна, посмотрев на полки, куда указывала Нора. — Грузинская.

На самом деле там были домашние записи, которые нужно было переписать на диски.

— А обычные фильмы у вас есть?

— Есть, меня же до сих пор не выселили из квартиры. На артхаусе денег не заработаешь. Но я спасаю кассеты, — сказала Яна. — Как щенков и котят. Забираю все списанное, то, что люди хотят разбить, сжечь и никогда не вспоминать. У меня есть четыре экземпляра «Сало» Пазолини, на одной из кассет, кстати, есть еще его «Медея».

— Вы смотрели? Считаете — это хорошее кино?

— Смотрела «Медею». А «Сало»… знаете, у Де Сада вообще-то была философия, ненависть к природе, недостаточность одной смерти, отчаяние перед неизбежностью отчаяния…

— А кино хорошее? — тихо повторила Нора.

— У меня нет вкуса, у меня с кино просто животная страсть. Но мне не нравится, — призналась Яна. — Избыточное. Это почти китч, но недостаточно китч, чтобы стать хорошим кино.

Она говорила эти слова потому что знала, что Норе это понравится. Что это хорошая история — сестра убитой маньяком девушки собирает брошенные фильмы и не любит экранизации Де Сада. Нора напишет ее и заплатит за свет, купит бутылку вина и новые носки.

Люди прочитают о прокате, и Яна тоже заплатит за свет и, может, ей даже на носки хватит.

Яна раскладывала руны и цокала языком, но на самом деле на них не смотрела. Скользила взглядом по поверхности, наблюдая за Норой, и только перевернув последнюю косточку обратила внимание на то, что у нее получилось.

— Расскажите о своем любимом фильме, — попросила Нора, раскладывая перчатки на батарее.

— «Куклы» Такеши Китано, — не думая, ответила Яна. Она не знала честного ответа на этот вопрос, и решила, что будет правильным назвать первый, какой придет в голову.

— Почему?

На этот вопрос у Яны тоже не было честного ответа. Она смотрела этот фильм дважды, один раз с Алисой, а второй — чтобы войти в транс. Второй раз она выбрала сцену сна Савако, потому что сон был о синей ночи, мосту, троих смеющихся мужчинах, двух белых масках и девушке, которая увидела лица под масками.

Яне тот транс не принес утешения. Не мог принести, глупая была идея. Норе она, конечно, ничего не сказала.

— Достаточно китч. А может, я хочу, чтобы вы меня считали очень умной и загадочной, — усмехнулась Яна.

— Я все равно не знаю, что это за фильм, — вздохнула Нора и навела объектив на фурин.

Тело паука щерилось острыми краями руны Хагал, рядом неотвратимая петля Ансуз. Рядом с Берканой, означающей Нору, — перевернутая Турисаз. Здесь было и предвестие предательства, и расплата, и гнев. Очень много гнева было в темных вишневых косточках на старом бархате.

Она медленно набросила на руны край тряпки. Перемешала их, свернула в узел и сунула под прилавок.

— Вы скоро получите повышение и будете жить долго и счастливо, если не забудете, что нужно остерегаться черных собак, — сообщила Яна.

— Отлично, — улыбнулась Нора. — Вы давно здесь работаете?

— Почти год, — ответила Яна. — Я открыла прокат незадолго до смерти Веты. Сейчас дают кредиты под очень лояльные проценты.

— И прокат приносит прибыль?

Яна молча выдвинула ящик кассы, в котором болталась мятая пятидесятирублевая купюра.

— Может, вы напишете хорошую статью, и люди начнут ходить чаще, — обворожительно улыбнулась Яна. — Не забудьте написать, что у меня много дублей редких фильмов, и я готова их продавать. А еще я устраиваю показы.

— Но год назад повсюду уже продавались диски, — заметила Нора. — Я, как и многие другие, считаю, что будущее принадлежит DVD.

— Люди привыкли к прокатам, — безмятежно улыбнулась Яна. — Я посоветую фильм, достану редкую кассету и не возьму много денег. Я погадаю, сварю кофе и включу кино для ночного показа. Ни один домашний проигрыватель…

Яна ворковала, с нежностью гладя прилавок и бросая влюбленные взгляды на пустую кассу. Показывала развешенные на стенах старые афиши и репродукции Климта. Зажигала свечи и лампы в красных абажурах, а потом гасила их. Она видела, что Нора скучает, но продолжала пичкать ее уютной ложью так же, как пичкала себя ночными фильмами и виноградным коктейлем. Лишь бы медный след никуда не привел. Лишь бы Нора выпустила свою статью и больше никогда не появилась в ее жизни.

Но Нора слушала.

Скучала, но взгляд у нее был серым и цепким. Она слышала, что Яна говорит правду, но не знала, зачем она ее говорит. И этот вопрос явно интересовал ее больше, чем рассказы про коллекцию Годара.

Нора еще что-то знала, но Яна никак не могла понять, что именно.

Пусть Нора уйдет. Пусть сделает Яну героиней истории вроде «Мечтателей» Бертолуччи и уйдет. Яна готова ради этого ходить по прокату голой и курить, стряхивая пепел на пол.

— Видели «Мечтателей»? Я смотрела в кино восемь раз, мечтаю достать запись…

Только пусть наконец уйдет.

Дрожал в красно-золотом полумраке медный след — опустишь глаза и найдешь.

Но она не уходила. Задавала вопросы, улыбалась, трогала ее афиши, колокольчики и свечи. Смотрела, и взгляд у нее был ледяной, как речная вода.

И взгляд у нее был как у Веты, когда она в последний раз смотрела Яне в глаза.

— Я не мечтаю открыть еще один прокат, этот бы не закрылся, — сказала она и тут же, не меняя интонации, продолжила: — смерть придет, и глаза у нее — твои.

— Что?..

— Я здесь сдаю истории внаем, Нора, — глухо сказала Яна. — А тебе подарю. Ты ведь пришла послушать сказку — слушай. Жили на свете две сестры.