Прощай, Алиса! (СИ) - Ловыгина Маша - Страница 50

Они почти не разговаривали, это Альбина вела свой бесконечный монолог по кругу, а Гинта лишь слушала, прикрыв глаза, и иногда кивала. «Ешь, пей, повернись, спи» — вот, пожалуй, и все, что произносила она вслух. Но ее руки творили чудеса, и Альбина следила за тем, как они пользуют шприц, разминают и поглаживают ее запястья, с восхищением маленького ребенка, впервые увидевшего, как из шляпы появляется кролик.

Гинта присела на край дивана и взяла чашку. Поднесла ее к губам Альбины со словами:

— Твоя дочь уехала.

Альбина вздрогнула и жадно припала к чашке.

— Он хочет ее найти, но… — Гинта умолкла, когда в холле раздались тяжелые шаги.

Отставив чашку и прижав палец к губам, она встала и напряженно замерла, словно птица, готовая защитить своего птенца.

Бражников остановился. Гинта слышала хриплое дыхание и неясное бормотание за дверью.

Она подошла ближе и напрягла слух.

— Деньги, деньги! Будут вам деньги. На всех хватит… Кто же эта гнида? Кто мог… — в конце Бражников глухо выматерился, и скоро стукнула входная дверь.

— Ушел, — усмехнулась Гинта и обернулась. Без паузы продолжила: — Ты знаешь, кто такой Полуянов? — Акцент стал ярче, но сейчас это ее совсем не беспокоило.

— Нет, — нахмурилась Альбина.

— Знаешь!

— Нет! Кто это?

— Он работал в школе, где училась твоя дочь.

— Учителем?

— Нет. Дворником.

— А… — Альбина попыталась приподняться, но лишь устало, с болезненной гримасой на лице, опустила руки. — Да, видела пару раз… — она сглотнула и облизала губы.

Гинта знала, что Альбине хочется выпить, и это только добавляло нервозности к ее состоянию. Глаза ее начинали бегать, на лице появлялась испарина, а руки предательски тряслись. Но первое, что Гинта сказала ей, начиная лечение, было то, что она не выживет, если будет продолжать пить. А ей нужны силы, чтобы сопротивляться и остаться человеком. Ради дочери и ради себя.

Гинта вышла. В гостиной она огляделась, восстанавливая в памяти недавнюю картину, а затем приблизилась к окну. В воздухе почти на физическом уровне ощущалось дикое напряжение. Гинта на мгновение закрыла глаза, впитывая его всем телом, а потом резко открыла и посмотрела перед собой.

Обложенная плиткой мангальная зона с небольшой открытой печью, гриль и стол. Здесь не было ничего такого, на что она могла бы зациклить свое внимание. Но дальше… Гинта прищурилась и подалась вперед. Кирпичный сарай без окон и запертая дверь. Уж не на него ли смотрел Бражников?

— Что в сарае за мангальной? — спросила она, вернувшись в кладовку.

— Я не знаю. Никогда там не была. Ключи только у него, — сжалась Альбина.

— А Гоча знает?

Альбина пожала плечами.

— Ничего, он сам расскажет… — усмехнулась Гинта, и в ее глазах мелькнуло странное выражение, то которого у Альбины похолодело внутри.

Гинта умела ждать. За те несколько часов, пока Бражников отсутствовал, она вела себя ровно так, как и должна была: накормила Альбину, вынесла горшок, припрятала лекарства и шприцы, как делала каждый раз после процедур, и сварила еду для собак. Гоча находился во дворе, но время от времени появлялся в доме и, натыкаясь на нее, брезгливо косился, словно на таракана. Гинта собрала бутылки, а затем взялась за пылесос. Заметив, что парень развалился на уличной скамье, она стала неспешно убираться, ожидая прибытия хозяина.

Когда тот появился, да не один, а с двумя мужиками в рабочей одежде, она как раз находилась на втором этаже. Отставив пылесос, женщина кинулась было к лестнице, но потом вернулась в пустующую комнату и уже оттуда стала наблюдать за тем, что происходит во дворе.

Бражников подозвал Гочу, что-то сказал ему, а потом указал на сарай. Парень кивнул и остался с мужиками, а Бражников вернулся в дом. Гинта заметалась, не зная, как поступить: то ли продолжать следить за Гочей, то ли спуститься. Мозг подсказывал ей, что важнее было бы остаться наверху и продолжить обзор, но страх за Альбину пересилил. Она не могла объяснить себе, почему вдруг подумала о ней, но сердце вдруг заколотилось, как сумасшедшее, и погнало ее вниз по лестнице.

Дверь в кладовку была открыта. Спустившись, Гинта замерла, прислушиваясь к тому, что там происходит, и когда раздался приглушенный вскрик, кинулась в комнату, пытаясь сообразить, как поступить.

— Ты что, спала с ним, тварь? Спала? — шипел Бражников, вцепившись в Альбину.

— Н-нет! Я н-не понимаю… — давилась словами Альбина, задыхаясь от ужаса и извиваясь в его руках. — К-кто, Ви-и-тя?… О ком ты?…

— Не понимает она… — с каждым мгновением все больше свирепел Бражников. — Я из тебя кишки выпущу, когда дознаюсь! Ты у меня землю жрать будешь! Под забором сдохнешь…

Гинта вцепилась в дверь и сжала челюсти.

Почувствовав ее присутствие, мужчина обернулся и уставился на нее налившимися кровью глазами.

— Ты… — он выпрямился, тяжело дыша, и сплюнул. — Чего зенки вылупила?!

Гинта покорно опустила голову, комкая край фартука.

— Пожрать дай чего-нибудь. И водки! — велел он, вытирая руки о штаны. Затем, оглядев Альбину, опять нагнулся и пятерней обхватил ее лицо. — Я тебя зарою, если что-нибудь пикнешь, поняла?

Женщина быстро закивала. Бражников сжал пальцы с такой силой, что кожа на лице Альбины покраснела. Оттолкнув ее голову так, что она ударилась о подлокотник, он вышел из кладовки и направился в гостиную. Гинта посторонилась, почти слившись со стеной, а потом бросила на Альбину быстрый пронзительный взгляд. Та ответила ей таким же взглядом, будто сообщая ей что-то конкретное и важное. Но Гинте было достаточно того, что она увидела. И то, как вела себя Альбина, и что последовало за этим, произвело на нее сильное впечатление — глаза ее были широко открыты и полны решимости. Разумеется, неожиданное появление Бражникова напугало ее, но что-то неуловимо изменилось в самой Альбине, отчего стало понятно, что она только что с блеском сыграла новую для себя роль.

Гинта покачала головой и закрыла дверь. «Хуже дурака может быть только смелый и решительный дурак», подумала она. Как бы не получилось, что своими действиями жена Бражникова только все не испортила. Но вставать сама Альбина еще не могла, каждое движение причиняло ей боль, а лишний вес, который она набрала за годы своего вынужденного «замужества», лишь усугублял ее положение. И все же она шла на поправку, судя по тому, что начала более или менее сносно соображать. Это радовало Гинту как врача, но напрягало как человека, вынужденного прятаться за личиной прислуги.

Быстро сложив два и два и оценивая услышанное, Гинта сразу же отмела мысль о том, что Бражников ревновал Альбину. Нет, он хотел знать лишь одно, кто мог донести о том, что Полуянов заходил к нему. «А действительно, кто?» — нарезая запеченное мясо и овощи, размышляла Гинта.

Гочу тоже пришлось исключить, потому что восемь лет назад тот был еще подростком и не работал на Бражникова. Возможно, это был кто-то из соседей. Но тогда почему этот кто-то рассказал обо всем только сейчас?

Гинта опустила взгляд — салфетка прилипла к пальцу и промокла от крови, когда она нажимала на нож. Намочив руки, женщина сняла импровизированную повязку и, взяв блюдо таким образом, чтобы не выпячивать палец, отнесла его в гостиную.

Бражников опять стоял у окна. Поставив тарелку, Гинта не спеша разложила столовые приборы. Она прекрасно знала, что Бражников есть подобно зверю — разрывает руками куски мяса и жадно запихивает их в рот, наплевав на все приличия. Но его требования, разнящиеся по смыслу, выполняла досконально, хоть это и выглядело по меньшей мере смешно. Она принесла из морозилки новую бутылку, продолжая наблюдать за мужчиной. Но тот был настолько поглощен своими мыслями, что не обращал на нее внимания. Пустое место, вот кем была Гинта, и ей это было на руку.

Когда за воротами раздался автомобильный сигнал, Бражников быстро прошел мимо нее, обдав густым запахом пота и перегара. Гинта до боли прикусила внутреннюю часть щеки, так ей хотелось последовать за ним. Но максимум, что она могла сделать, это укрыться за шторой и выглянуть в окно.