Писатель: Назад в СССР 2 (СИ) - Гуров Валерий Александрович - Страница 4

Тут я соглашаться всё-таки не спешил.

— Ну и насчет диалогов — подумай, — подхватил Григорий Фомич. — Тоже проведем оплату и в титрах укажем, как соавтора сценариста.

— Умеете вы уговаривать, — рассмеялся я и покачал головой, показывая, что я и вправду под впечатлением.

В квартиру позвонили. Хозяин пошел открывать. Это оказалась, конечно, Трегубова. Она волшебным образом уже успела вымыться, высушить волосы и даже их уложить. Мякин тут же достал еще один бокал, наполнил его и два других, мы выпили, и он отправился на кухню — варить новую порцию кофе. Настя тут же пересела ко мне на колени и поцеловала.

— Спасибо, милый!

— Не за что! — отмахнулся я. — Ты знаешь, что этот Босой — один из трех бандитов, которых подослали тогда дружки твоего мужа?..

— Я уже поняла, — сказала актриса. — Как и поняла, что на этот раз он пришел за мною.

Удивительная женщина — она и сейчас была спокойна, хоть и смотрела невесело.

— Не бойся, я буду рядом.

— Ну ты же не сможешь стать моим телохранителем, — проговорила Трегубова. — Ходить за мною по пятам… У тебя своя работа.

— Если бы он хотел тебя убить, то прирезал бы по-быстрому. Скорее всего, хотел попугать, это было предупреждение. Так что дело вот какое — утром будем уходить вместе. Вечером — заезжай за мною в редакцию, чтобы и возвращаться вместе. Если остаешься днем одна, никому не открывай. Не думаю, что они рискнут взламывать дверь. Да и вообще, им сейчас станет не до нас. Признаюсь, я уже навел на них органы. У меня армейский дружок служит инспектором УГРО.

Анастасия ахнула, но вовсе не восторженно.

— Я же просила тебя никому не рассказывать об этом идиоте Трегубове!

— Он преступник. А сокрытие сведений о преступлении тоже является преступлением.

Правда, я и сам понял это совсем недавно — неудивительно, что Настя не подумала о таком. Зато теперь сразу согласилась.

— Да, я понимаю, — понурилась она.

— Вот и не переживай зря…

В гостиной появился хозяин квартиры со свежесваренным кофе. Мы с Настей прекратили разговор, не предназначенный для посторонних ушей. За кофе болтали о фильме, над которым работали.

Актриса Трегубова согласилась с режиссером Мякиным, что диалоги в сценарии надо бы переписать. В общем, получилось собрание киногруппы в сильно усечённом составе и приятной обстановке. Допив кофе и наобщавшись всласть, мы с Настей вернулись в ее квартиру.

— Ты не возражаешь, если я тебя определю на постой в комнате Трегубова?

— Нет, я не суеверный.

— Весь его хлам, всю пачкотню, которую он выдавал за живопись, я давно выбросила.

Она открыла дверь и зажгла свет. Я втащил пожитки. Комната была небольшой, но в ней имелось все, что необходимо для жизни и работы — диван, платяной шкаф, письменный стол, рабочее кресло. Пыльно только. Видать, хозяйка сюда не заглядывала неделями. Ну ничего. Теперь здесь будет чисто. Я и сам уберусь, не побрезгую. Мое же жилище, пусть и временное. Еще в прошлой жизни я усвоил, что собственное жизненное, а тем более творческое пространство нужно организовывать самому, тогда и работать будет хорошо. Порой, правда, в прошлой жизни я доказывал этот тезис от противного.

— Дай мне только веник и тряпку, — попросил я.

— Нет, — сказала хозяйка. — Первую уборку я сделаю сама, но не сейчас. Давай поужинаем, а то эти Мякинские восточные сласти только аппетит разбередили…

В этом вопросе я был с ней полностью согласен. Я уже заметил, что Анастасия не слишком любит готовить, предпочитая покупать полуфабрикаты. Вот и сейчас она поставила на плиту кастрюлю с водой и вынула из морозильника картонную пачку пельменей, такие подушечки в сером тесте. Их в городе особо никто не покупал, предпочитали домашние лепить или в пельменных отовариваться. А про магазинные ходили легенды, что они из картона делаются.

Что ж, пельмени я люблю. Кроме этих, как их называл Фидель Кастро, «вареных пирожков», у актрисы Трегубовой обнаружился сыр и докторская колбаса — в сочетании с белым хлебом и сливочным маслом получатся отличные бутеры.

Мы поужинали. Потом хозяйка взялась за уборку, а я перетащил на кухню купленный агрегат, достал его из футляра, поставил на стол. Новенькая машинка сверкала металлическими частями и радовала обводами корпуса, напоминающими гоночную машину. Ну что ж, мой фирменный болид, погоняем? Я вставил катушку с лентой, протянув черную полоску к пустой катушке и там закрепив. Вставил в каретку лист бумаги, чуть подумав, сразу отщелкал заголовок: «ЛЮБОВЬ ДОМОВОГО». Так называется очередной рассказ из сборника «Откровенные сказки», на который на днях я заключил договор.

Это была одна из самых грустных историй цикла. Домовой, живущий в доме, предназначенном под снос, был влюблен в одну из жиличек. Звали ее Марья Матвеевна и была она вздорной бабой. Соседи ее сторонились, потому что за здорово живешь с нею можно было нарваться на скандал. А кому это надо⁈ Никто из них не знал, что Матвеевна очень одинока и вздорность ее характера объяснялась именно этим. Не знал — да и не задумывался. Наоборот, соседи радовались, что вскоре их расселят по разным домам, и они навсегда забудут о Марье Матвеевне.

Не радовался только домовой Тиша, который любил Машу — как он называл ее про себя — искренней, чистой любовью, о которой не мог рассказать предмету своей страсти. Ведь Матвеевну кондратий хватит, если она наяву узрит крохотного остроголового мужичонку с мохнатыми ушами. И не только это огорчало Тишу. Дом расселяли. Скоро придут бульдозеры и снесут его стальными щитами. Никому и невдомек, что домовой не может переехать в крупноблочную пятиэтажку, с плоской, обклеенной рубероидом крышей. И когда старый дом снесут, его последний обитатель станет бездомным.

— Ого! — сказала Настя, появляясь на кухне. — А я все думаю, кто это там тарахтит?

— Я не тарахчу, а работаю, — пробурчал я.

Не люблю, когда стоят над душой.

— Никогда не видела, как работают писатели, — начала подлизываться Трегубова. — И как ловко ты печатаешь!.. И когда только научился?

Это был хороший вопрос. Ответ на него прост. За полвека почти непрерывного «тарахтения» еще и не так наловчишься. Увы, этого-то я ей сказать и не мог. Пришлось соврать.

— На заводе, когда писал заметки для многотиражки.

— Видать, у тебя не только литературный талант, — не очень понятно, что имея в виду, сказала Настя. — Ладно, перебирайся в свой кабинет, там теперь чисто, как никогда.

Я взял машинку прямо с недопечатанной страницей в каретке, Анастасия подхватила футляр. Так мы и вошли в бывшую комнату свободного художника Трегубова. Теперь здесь и впрямь было чисто. Все блестело. Особенно — рабочий стол. Я водрузил «Эрику» на столешницу.

Я плюхнулся в кресло, включил настольную лампу. Свет ее падал, как надо, чтобы тень рук не ложилась на клавиатуру. Кресло можно было отрегулировать по высоте. По-моему, оно было заграничного производства. Что и говорить, буржуи понимают толк в эргономике. Устроившись, я наладился было продолжить работу, как моя гостеприимная хозяйка сказала:

— Не хочешь ли ты пожелать мне спокойной ночи?

Не сказала даже — промурлыкала. Я оглянулся. Только что она была одета в выцветший ситцевый халатик, в коем и делала уборку, а теперь на ней уже оказался полупрозрачный розовый пеньюар, который хоть и был предметом одежды, но ничего не скрывал, скорее — подчеркивал. Ну какая тут может быть работа! Пришлось отложить решение участи домового Тиши до следующего раза.

Когда любовница уснула, я все-таки перебрался в кабинет. Там был диван, и достаточно просторный, чтобы можно было спать, раскинувшись во всю ширь, а не прижимаясь к стеночке или болтаясь на краешке, каждые пять минут рискуя оказаться на полу. Правда, хозяйское ложе все же было достаточно вместительным, но с тараканами в своей голове можно договориться, лишь уступив им. Я и уступил. Утром Настя меня разбудила, ни словом не упрекнув в том, что я сбежал от нее ночью. А может, она тоже любит спать в одиночку? Тогда мы нашли друг друга.